Лодки уходят в шторм

— Хорошо, хорошо, я сейчас распоряжусь! — Сторонясь Коломийцева, он вышел из каюты.

Прошло минут пятнадцать, а капитан не возвращался. Послали Сухорукина узнать, в чем дело. Тот быстро вернулся:

— Капитан сбежал, как крыса с корабля!

— Помчался к Залесскому. Надо спешить!

Все вышли из каюты. Нашли старпома, он объявил в мегафон об отмене рейса по техническим причинам и попросил паломников покинуть пароход. Пассажиры заволновались, грозились, ругались, но все же спустились на дебаркадер.

"Ван" с потушенными огнями вышел из залива, ведя на буксире "Перебойню".

Вскоре на дебаркадер прибыл Залесский с казаками, принялся допрашивать возмущенных пассажиров о людях, угнавших пароход.

Вернувшись в Бендер-Гяз, он приказал выставить вдоль всего берега казаков с пулеметами и послал подробное донесение в Карасу, своему начальнику, командиру второго полка казачьей дивизии полковнику Филиппову о том, что на Ашур-Аде из Ленкорани прибыли красноармейские части во главе с большевистскими комиссарами.

А "Ван", оставив "Перебойню" у Ашур-Аде, взял курс на север, вышел в открытое море на поиски отставших лодок. Двое суток крейсировал он вдоль южного побережья Каспия, то уходя далеко на север, то возвращаясь обратно.

Улегшийся было шторм разыгрался снопа и затруднил поиски.

Только на третий день, когда небо очистилось от туч, впередсмотрящий вдруг выкрикнул:

Слева по борту лодка!

"Ван" развернулся и полным ходом пошел навстречу рыбнице. Приблизившись к ней, с "Вана" увидели, что на борту рыбницы со сломанной мачтой сгрудилось человек пятнадцать заросших бородами людей. Они смотрели хмуро, настороженно, полагая, видимо, что попали в руки белогвардейцев, но, увидев на пароходе красноармейцев, радостно замахали руками, стали выкрикивать:

— Братишки! Наши! Ура!..

На этой лодке оказались начальник службы связи Реввоенсовета Владимир Бойцов, тот самый, что был у Ленина, начальник радиостанции Богданов, работники радиостанции и телеграфа.

Отбуксировав рыбницу Бойцова к Ашур-Аде, "Ван" вернулся продолжать поиски. В тот же день он встретил утлую лодку, в которой находились политкомиссар Отто Лидак с женой, Бахрам Агаев и его секретарь по партии "Адалят" и несколько красноармейцев.

Сойдя на берег и встретившись с Коломийцевым, Лидак сообщил, что они видели, как баркас "Чайка" свернул на север и как одна рыбница пошла ко дну.

"Наверное, и остальные лодки потонули. Больше никого мы не найдем", — решил Коломийцев.

Лидак привез с собой два с половиной миллиона рублей и архив Реввоенсовета и горкома партии.

Двенадцатый день над Ашур-Аде развевалось Красное знамя Страны Советов.

К тому времени у ашурадинцев была уже своя флотилия. В руках большевиков находились кроме "Вана" пассажирский пароход "Эльбрус" и сторожевое судно "Часовой". Команду "Эльбруса" сагитировали Лидак и Бойцов. А команда "Часового", узнав о провозглашении Советской власти на острове, ссадила на берег офицеров, подняла красный флаг и привела судно в Ашур-Аде.

Если прибавить к трем этим судам катер "Перебойня", баркас "Кура", шхуну "Святая Нина" и множество рыбачьих парусников, то действительно получалась флотилия, достаточная для похода к берегам Закаспия, и ашурадинцы готовились к нему. Оставаться дольше на острове не имело смысла: на исходе были запасы питьевой воды и продовольствия.

7 августа, услышав нарастающий гул мотора, члены Реввоенсовета, женщины, дети — все высыпали на берег и увидели, что со стороны моря к острову приближается гидросамолет. Он на бреющем полете пронесся над причалами, над домиками и лёг на разворот.

— Разведчик! Стреляй в него, братва! Огонь по нему! — послышались голоса.

Красноармейцы открыли огонь из винтовок, пулеметов и даже револьверов. Пилот сделал еще один круг над островом и лёг на обратный курс. Пролетая над пароходами, он сбросил бомбу, но она не попала в цель, только подняла столб воды.

Гидросамолет скрылся из виду. Спустя некоторое время на горизонте появились дымки, затем выросли силуэты двух военных кораблей. "Орленок" и "Биби-Эйбат" под английским флагом подошли к острову и открыли орудийный огонь…

После того как последняя лодка отчалила от острова Сара, утром 26 июля хошевцы ворвались в Ленкорань. Впереди конного отряда на белом коне и в белой чохе красовался сам Хошев. Наконец-то сбылось его тщеславное желание: он захватил Ленкорань, причем без всякого боя! Он вырвал город из рук комиссаров, опередил мусаватские банды — пусть теперь Мамедхан кусает локти!

Горстка красноармейцев под командованием Хасиева и Беккера защищала город до последнего патрона. Когда хошевцы ворвались в город, Хасиев приказал Беккеру с оставшимися бойцами отступить в горы. Но сам не успел вырваться из окружения и попал в плен.

Вслед за конницей в город хлынули толпы вооруженных муганцев. Они заняли все оборонительные рубежи, покинутые красными, опустевшие помещения Ханского дворца, Реввоенсовета, ЧК, гимназии, гарнизонных казарм.

Немного погодя перед Ханским дворцом остановилось ландо с полковником Ильяшевичем. Горожане и муганцы, толпившиеся перед зданием, ликовали и восторженно кричали:

— Батюшка наш! Избавитель наш!

Многие бросались на колени, пытались поцеловать подол его плаща, нечищеные сапоги, наконец подхватили его и на руках внесли в подъезд.

Ильяшевич был растроган до слез и напуган шумной встречей. Нервически подергивая обвисшим усом, он растерянно озирался по сторонам, вздрагивал от прикосновения множества рук.

В гостиной Ильяшевича встретил Хошев.

— Ваше превосходительство, вы свободны! — артистически произнес он, словно желая подчеркнуть, что своим избавлением Ильяшевич обязан ему, — Муганская армия просит вас занять пост командующего и возглавить краевую управу!

Все находившиеся в гостиной зааплодировали.

— Спасибо, господа офицеры, спасибо, — затряс головой Ильяшевич. Он сел в глубокое кресло, провел рукой по письменному столу, будто проверяя, нет ли на нем пыли.

Подошел Могилевский с бумагой и карандашом.

— Ваше превосходительство, надо издать приказ о вашем вступлении на пост.

— Да, да, сейчас…

Но тут в гостиную шумно ворвалась дородная Кузьминишна и с причитаниями бросилась к Ильяшевичу:

— Батюшка ты мой! Жив, слава богу. Уж моя-то душенька как изболелась. Видит бог, ночи не спала, все глаза проплакала. А отощал-то, отощал как, господи милосердный! Небось изголодался на комиссарских-то харчах…

— Ну будет, Кузьминишна, будет, — засмущался Ильяшевич неподдельной радости своей немолодой сожительницы в присутствии лукаво ухмыляющихся офицеров: "Ай да "батюшка"! Седина в бороду — бес в ребро".

А Кузьминишна не унималась:

— Что же ты, батюшка мой, сразу и за дела. Поедем домой, попаришься в баньке, отдохнешь на перине. Уж я тебя попотчую пирогами! И наливочки припасла, твоей любимой…

— А что, господа, разве что в самом деле… — с мольбой посмотрел Ильяшевич на офицеров.

…Хасиева втолкнули в пустую камеру № 10, полутемную, с земляным полом, на первом этаже круглой башни-тюрьмы. Еще недавно здесь содержались офицеры-деникинцы. Часть из них была освобождена, другая — переведена на остров Сару и теперь вышла на волю.

На следующий день из пришибской временной тюрьмы перевели арестованных в Привольном Ломакина, Пономарева, братьев Матвеевых…

В просторной камере становилось все теснее.

О падении Муганской Советской Республики в Баку знали уже от пассажиров "Милютина". А когда пришла весть о занятии Ленкорани беломуганцами, мусаватское правительство спешно назначило в уезд особоуполномоченного, решило ускорить отправку отряда генерала Салимова. Но распоряжению правительства градоначальник Баку Гудков командировал в Ленкоранский уезд сто учащихся школы городовых и пеший резерв полиции: семь обер-офицеров, восемь прапорщиков и четыреста семьдесят пять нижних чипов.