Страстотерпцы

   — Чем Русь от соборной церкви отлучилась? — спросил кир Макарий.

   — Тем, что Паисий Газский перевёл Питирима из одной митрополии в другую, а на его место поставил другого митрополита. Многих архиереев переводил из епархии в епархию, а ведь он отлучён и проклят патриархом Иерусалима. Да хотя б и не еретик был, на Москве долго быть ему не для чего. Я его митрополитом не почитаю. Ставленной грамоты у него нет. Всякий мужик наденет на себя мантию — так он и митрополит! Я о Лигариде писал Дионисию, а не о православных христианах.

Священство и синклит шумели:

   — Он всех нас называл еретиками! Боярина Семена Лукьяновича Стрешнева проклял, боярина князя Никиту Ивановича Одоевского проклял!

   — Царицыну родню клял, Милославских!

   — Темно уж, господа! — объявили судьи. — Отложим суд на завтра.

   — Куда мне прикажете деваться? — спросил Никон.

   — Отправляйся на подворье, куда же ещё, — сказал в сердцах Алексей Михайлович. — Всё бы тебе задирать, побоялся бы хоть Господа Бога.

Никон шагнул к царю, поймал-таки глазами глаза.

   — Если бы ты Бога боялся, такого бы со мною не делал.

Алексей Михайлович отступил, обошёл Никона. Никон же стоял опустя голову: нескладно сказалось, некрепко.

23

2 декабря было воскресенье. Приехавших с Никоном тридцать человек нужно накормить. О затруднении доложили царю.

Алексей Михайлович отправил Никону и его людям кушанья со своего стола. Начальник стражи, изумлённый царским почтением к подсудимому, пригласил бывшего патриарха в трапезную.

На серебряных подносах стояли серебряные блюда и чаши. Кушанья под шафраном, с заморскими кореньями. Пахло корицей, перцем. Нежно-розовая, как северная заря, серебристая, даже видом богатая сёмга просилась растаять во рту. Лососи, белужья, с черёмуху, икра, огромные пироги; белоснежные, с румянцем, расстегаи, золотая роса на прозрачной дымящейся ухе из стерлядок.

Казалось, Никон что-то высматривает среди кушаний. Он и впрямь озирал блюдо за блюдом, вспоминал, когда какое пришлось отведать. Одно — в патриархах, другое — в митрополитах. Сёмгу отведал тоже позднёхонько, уже в другой жизни, когда перемерли дети, когда расстался с женой, уговорив принять постриг... На Соловках побаловали. А уж всласть-то кушал сёмужку в Кожозерском монастыре, в игуменах.

   — Изволь, патриарх, отобедать, — пригласил Никона царский стольник.

Никон сильно вздрогнул. Повёл рукою, отстраняя искушение, трижды перекрестился:

   — Возвратитесь с присланным к пославшим вас. Скажите, Никон этого не требовал. Просил дать свободу, чтобы можно было выходить с Лыкова двора и сюда приходить, приносить нужное в пищу.

Изумляясь упрямству бывшего патриарха, стольники собрали и унесли сладкие царские блюда. Разрешение выпускать и впускать людей Никона со двора было дано немедленно.

Всё воскресенье Москва судила и рядила о царе да о бывшем патриархе. Что сказал царь, что ответил Никон.

У царицы Марии Ильиничны побывал её батюшка, боярин Илья Данилович. Суд над врагом его ободрил. А Мария Ильинична беде Никона не радовалась.

   — Хрен редьки не слаще, — сказала она батюшке. — Был Никон, стал Паисий. Один был как баран, рога себе золотил, а другой доит царя, как корову, но зубы-то змеиные, на зубах яд кипит.

   — Лигарид слова вчера не сказал! — удивился Илья Данилович. — О нём вчера дурное говорили — молчит.

   — Рта боится открыть, жало выскочит. Алексей Михайлович одного его теперь слушает.

   — Доченька-государыня! Мария свет Ильинична! — воскликнул Илья Данилович, хлопая ладонями по усохшим ляжкам. — Меня зять за дурака почитает, а всё же мы, дураки-то, свалили великого умника... Я нынче всех Милославских к себе собираю на пир честной.

   — Я, батюшка, не приеду... Никон много недоброго сделал. За это с него Бог спросит. А меня с детьми он от чумы спас. Я сие не забываю.

Во многих домах было весело в то воскресенье: у Стрешневых, Долгоруких, Трубецких. На дворе Федосьи Прокопьевны Морозовой кормили сто человек нищих. Боярыня в двенадцати церквах молебны заказала ради пострадавших от еретика Никона.

На другой день, 3 декабря, бывшего патриарха на собор не позвали. Началось заседание с жалобы царя.

   — Святейшие! Обратимся к вчерашнему. Никон в письме к Дионисию, патриарху Константинополя, назвал меня, великого государя, весь освящённый собор и всего моего царства людей — еретиками. Будто мы от святой восточной кафолической церкви отложились и обратились к римскому костёлу. Такого бесчестья оставить нельзя без ответа, ибо святая соборная восточная церковь наша имеет многоцелебную ризу Спасителя и мощи многих московских чудотворцев. Никакого отлучения Русской Православной Церкви не бывало. Мы держим и веруем по преданию святых апостолов и святых отец истинно! Бьём челом вам, святейшие, очистите всех православных христиан от такого названия.

Алексей Михайлович поклонился патриархам до земли, а с ним и весь собор.

   — Это дело великое! — растроганно сказал кир Паисий. — За него надо стоять крепко. Никон, назвав всех православных христиан еретиками, причислил к еретикам и нас, патриархов. Мы же в Московском государстве видим православных христиан и станем судить Никона за его неистовые слова. Обороним от него православных русских людей святыми правилами.

   — Никон вчера не принял яства и питьё, — прибавил царь к великой своей жалобе малую. — Послано ему было от чистого сердца.

   — Никон писал и делает всё, исступя ума своего, — сурово и печально сказал кир Макарий.

Приступили к чтению челобитных, писем. Поднялся вопрос, почему Никон назвал Воскресенский монастырь Новым Иерусалимом. Опять помянули страдальца Павла Коломенского, а царь сыскал ещё одну вину собинного друга.

   — Никон, переменяя святые обряды, установил хождение на Иордань в навечерии праздника Богоявления.

   — Сие — упрямство и самовольство! — твёрдо сказал Макарий, споривший с Никоном об этом обряде ещё в прошлый свой приезд. — На праздник Богоявления в навечерии следует святить воду в церкви, а в сам праздник нужно ходить на Иордань днём.

Вспомнили патриархи и о Хитрово.

— В законах написано, — сказал кир Макарий, — кто между царём учинит смуту, тот достоин смерти, а кто Никонова человека ударил, того Бог простит, ибо так подобает быть.

Патриарх Макарий встал, осенил Хитрово крестным знамением.

Царь поднёс патриархам три письма, в которых Никон называл себя бывшим патриархом.

Кир Паисий и кир Макарий посовещались и вынесли приговор: «В законах написано: кто уличится во лжи трижды, тому верить ни в чём не должно. Патриарх Никон уличён во многих лжах, ему ни в чём верить не подобает. Кто кого оклеветал, подвергается той же казни, какая была присуждена ложно обвинённому. Кто на кого возведёт еретичество и не докажет извета, тот достоин: священник — низвержения, мирской человек — проклятия».

Царь, добивая Никона, поднёс судьям его письмо с предложением поставить патриарха на освободившееся место и закончил заседание. Патриархов попросили продолжить с властями рассмотрение бумаг и свидетельств в Крестовой палате.

24

5 декабря в день преподобного Саввы Освящённого на Лыков двор были посланы епископ вятский Александр, епископ Мстиславский Мефодий, а с ними два архимандрита.

Это были последние почести, воздаваемые от священства Никону.

Пока ожидали подсудимого, царь обратился к патриархам с очередной жалобой:

— Никон налагает на меня суд Божий за то, что я умалял его достоинство, приказывая быть к Москве с малыми людьми, и за то, что у него взят Шушера, чинивший многую ссору. Никон меня бесчестит, говорит, что взяли его малого из-под креста.

Патриархи слушали, качали бородами.

Пришёл Никон. Государь тотчас встал. Пришлось, приветствуя, подняться всему собору.