Unknown

Де Ре встал.

– Мне нечего тебе сказать, Клод. Но зато я знаю теперь, что сказать герцогу. Да и Жанне, если вдруг он снова начнёт её убеждать по-своему…

– Нет! Пожалуйста! Позвольте, с Жанной я поговорю сама… когда она встанет после ранения! Ей сейчас и без того плохо…

Барон несколько мгновений смотрел на Клод со странным выражением на лице.

– Что ж, как скажешь. Но говорят, она уже встала. И даже отправилась на совет к герцогу.

– Нет! Ей нельзя больше!

Клод всем телом потянулась к нему, не замечая боли.

– Скажите ей, сударь… От моего имени скажите: нельзя, нельзя! Ей готовят ловушку!.. Я не могу объяснить, откуда это знаю, но новый штурм обернётся для Жанны пленом!

– Значит, нового штурма не будет, – немного помедлив, твёрдо сказал де Ре.

Деревня Ла-Шапель

(10 сентября 1429 года)

Утром штурма действительно, не было.

Ночной совет, который состоялся-таки у герцога Алансонского, прошёл бурно и внёс раскол в ряды французских военачальников. Маршал де Ре сразу и решительно заявил, что своих людей в новую атаку не поведёт, и его многие поддержали. Алансон, конечно же, вспылил, поскольку до прихода маршала ему никто не перечил, и Жанна, которая действительно сбежала от лекарей, несмотря на слабость и подавленное состояние, тоже поднимала голос за возобновление штурма. Однако, почти сразу после того, как явился де Ре, который что-то ей тихо сказал, Жанна вдруг вышла, отсутствовала довольно долго, а когда вернулась была непривычно тихая, и многим показалось, что она несчастна. Это, конечно, могло быть следствием первого её поражения. Но военачальники, собравшиеся у Алансона, знали Жанну не первый день. Кроме, пожалуй, Гильома де Флави и нескольких других дворян, прибывших с королевским отрядом, все помнили как неистово она рвалась к Парижу, как противилась всем попыткам себя удержать, унести раненную с поля боя, не дать сражаться дальше. Неудача штурма, который она отказывалась признавать за окончательное поражение, не могла в одночасье её укротить. Поэтому тем, кто хорошо знал Жанну, непривычно было наблюдать за тем, как она слушала спорящих. Слушала и, будто бы не слышала, поглощённая какими-то своими мыслями. Алансон с де Ре, осыпая друг друга доводами «за» и «против», словно ударами, то и дело поглядывали в её сторону и постепенно сникли. Голоса их стали тише, доводы короче, в конце концов, оба замолчали и, уже не скрываясь, уставились на Жанну.

– Мы не станем завтра штурмовать Сент-Оноре, – сказала она, не столько им, сколько кому-то внутри себя. – Мы должны напасть там, где никто не ждёт, и тогда всё получится.

– Но Жанна…

– Не спорьте, де Ре! Я хорошо подумала.

– Да, Жанна, да! – воскликнул Алансон. – Париж подчиняется только тем, кто приходит и берёт! И я словно слышу, как дух великого Арманьяка благословляет нас³⁵! Где ты хочешь напасть?

– Вот здесь.

Жанна подошла к карте, окинула её взглядом, словно примеряясь, и указала место.

– Возле Лесной башни река подходит к стене очень близко, поэтому никому не придёт в голову штурмовать город именно здесь. Значит, и оборона в этом месте должна быть слабой. Мы перейдём мост возле Нельской башни, потом быстро разберём его, чтобы защитники Сент-Оноре не помешали нам с тыла, и устроим переправу вот тут…

Жанна провела пальцем по карте, перечеркивая узкую полоску реки.

– Придётся разобрать несколько домов, чтобы навести хотя бы три переправы… Что это за деревня? Там кто-то остался?

Все посмотрели на Монморанси, который тут же протолкался ближе.

– Это Поршерон. Там была община отцов матюренов.

– Значит, нужно послать людей уже сейчас, чтобы разбирали дома, ближние к реке. Да и нам долго рассиживать незачем. К утру войско должно быть готово выступать.

Де Флави, стоявший в тени почти у самого выхода, обернулся и что-то приказал человеку за своей спиной. Тот незаметно для всех вышел, а Флави посмотрел на дворян, прибывших вместе с ним от короля и многозначительно поднял бровь.

– Я уверена, – раздался в этот момент голос Жанны, которая смотрела в глаза де Ре – на пути, всем заранее известном, можно подготовить засаду, ловушку, всё, что угодно. Но те пути, которые открывает Господь, непостижимы без Его воли. Я молилась… Мы ВМЕСТЕ молились, – добавила она с многозначительностью, понятной только барону, – и решение атаковать Лесную башню пришло не просто так, не по моей прихоти, но по моему твёрдому убеждению, что всё получится.

– Согласен, – пробормотал Монморанси, всё это время изучавший карту. – Укрепления здесь, действительно, слабы. И, чтобы усилить их, понадобится много времени. Так что, если мы нападём быстро и внезапно…

– Значит, незачем медлить! – воскликнул Алансон. – Вы с нами, маршал?

Де Ре молча кивнул.

– Тогда, господа, все свободны! Поднимайте своих людей, мы с рассветом выступаем!

Получившие хоть какую-то определённость военачальники задвигались и с короткими поклонами в сторону Алансона и Жанны потянулись к выходу. Она тоже не стала задерживаться. Только благодарно кивнула де Ре и, придерживая раненную ногу, вышла. Алансон хотел было узнать, что барон шепнул Жанне, когда пришёл, но не успел. Де Ре выскочил вслед за ней так, словно за ним гнались.

– Вы забудьте, что я сказал вам утром, – почёсывая нос, с некоторым смущением, сказал оставшийся в шатре Монморанси. – Я имею в виду то, что её надо было вывезти перед войском любой ценой. Думаю, у Лесной башни, Жанна может ничего не опасаться – я стану первым, кто закроет её собой в случае чего.

– Вот уж нет, барон, – ответил Алансон. – Эту честь я не уступлю никому.

* * *

Рано утром, удивляя защитников города, собравшихся над воротами, французское воинство двинулось в обход. Им вслед полетели насмешки, улюлюканье и брань, а затем и стрелы. Отступающие солдаты хмуро оглядывались, отвечали ещё худшей бранью, но кое-кто и среди них уже начинал бормотать о том, что в святой праздник воевать не следовало.

Де Ре ехал мрачный. План Жанны, конечно, сулил надежду на успех. И, будучи опытным бойцом, маршал прекрасно понимал, что если они и могут прорвать оборону, то только так, как она предложила. Но интуиция того же самого опытного бойца заставляла тревожиться из-за каких-то дурных предчувствий, вместо того, чтобы испытывать обычный боевой азарт. После совещания у Алансона, когда де Ре почти бегом вернулся к себе в шатёр и взглянул на Клод, он увидел лицо человека, потерявшего всякую надежду.

– Ты знаешь, что она задумала? – спросил барон.

– Знаю, – бесстрастно прошелестело в ответ.

– И что ты думаешь? У неё получится?

– Не знаю. Может быть… Но, думаю, вам следует быть рядом – какое-то предательство обязательно свершится. Последнее время оно так близко, что я постоянно его ощущаю.

На мгновение де Ре лишился дара речи.

– И ты не попыталась её остановить?!

Клод посмотрела на него, и глаза её, кажется впервые в жизни, были полны гневом.

– Кто я такая, чтобы останавливать Жанну?! Я всего лишь обещала быть с ней до конца, потому что она просила об этом! А просила она потому что сомневалась, достаточно ли сильной окажется среди всех этих испытаний и хотела знать, что рядом есть хоть одно надёжное плечо! Вот и вся моя миссия. Никто не просил меня советовать Жанне, как ей поступать под Орлеаном и Патэ, и она делала то, что считала нужным. Сейчас она уверена, что надо сделать так. Пусть делает – не мешайте. Я могла советовать ей вернуться, когда был мир, могу предупредить об опасности, которую смутно чувствую. Но здесь сейчас война, а уж как воевать Жанна знает лучше многих…

Возразить де Ре было нечем. Однако, поднимая своих людей, среди всей этой, привычной для любого рыцаря суеты, он сам чувствовал себя так, словно забыл что-то очень важное, о чём впоследствии обязательно пожалеет. Клод он распорядился отправить с Сен-Дени, куда уже перебралась королевская свита и сам Шарль. Однако, наставляя своего лекаря, де Ре особенно упирал на то, чтобы круг общения девушки был как можно уже.