Unknown

– Будешь молчать о ней, и я по-прежнему готов считаться с Жанной, как с Девой Франции. Особенно теперь, после такого бесславного поражения. Я же говорил, что великодушен и поверженных врагов не пинаю. Но одно условие всё же поставлю – впредь ты должен держаться от неё подальше, и она пускай сидит смирно. А надзор за ней будет поручен тем людям, которых я определю и сочту достаточно благонадёжными.

– Вероятно, это будет кто-то из сторонников господина Ла Тремуйля, – не сдержал горькой усмешки Алансон.

И без того маленькие глазки Шарля совсем сощурились.

– Осторожнее с такими словами, герцог. Сторонники, противники… Здесь мой двор, и все вы мои подданные в равной мере. Кстати, ты заметил, я даже не спрашиваю, кто ещё знает о том, что Жанна, якобы, моя сестра?

– Вероятно, вам это и так известно.

Шарль засмеялся.

– Мне это просто не нужно. Изо всех опасны были только ты, как командующий, и мадам герцогиня, как организатор и вдохновитель. Но ты сейчас дашь мне слово, что всё забудешь. А с её светлостью… С ней, возможно, разговор впереди, и к нему я настолько готов, что даже хочу, чтобы он состоялся.

– Ко всему нельзя быть готовым, – не удержался Алансон, которому припомнилось решительное лицо сосланного Артюра де Ришемона. – Её светлость всегда желала вам только добра. Если её вы оскорбите так же, как оскорбили сейчас меня, последствия предугадать не получится.

– А у меня уже получилось, – тут же ответил Шарль.

Нанося свой последний удар, он поправил цепь на груди и с притворным сожалением развел руками.

– Знаю, как это тяжело – сознавать, что недооценил того, кого презирал. Но меня так долго обучали в Анжере премудростям политики, что я поневоле многому научился. Если ты намекал на опасность со стороны Бретонских герцогов, то снова ошибся. Ришемон, конечно же знает о Жанне – моя тёща не была бы собой, если б ему не сказала. Но и у меня есть что ему предложить, и мессир Артюр – я в этом абсолютно уверен – не откажется… Политика великая вещь, друг мой, и куда действеннее любого оружия, потому что уничтожает врагов только когда они уже совершенно ненужны, а до этого времени гибка и податлива, словно дамский цветок. Или хлыст – тут уж, как получится… Для меня услуга Ришемону пустяк, зато его сразу сделает союзником. И я приму дорогого Бретонца с распростёртыми объятьями, что, конечно же лучше, чем воевать против него без особой уверенности в победе.

– Ему потребуется предложить очень много.

– Не слишком. Я отдам ему Ла Тремуя, чем, кстати, очень порадую и герцогиню. А будет мало, добавлю должность командующего, которую всегда могу забрать у тебя. И Ришемону этого хватит, тем более, что никаких личных привязанностей, вроде твоих, он к Жанне не питает.

Шарль насладился выражением лица Алансона, потом, не скрываясь, подавил зевок. Всё прошло, как по маслу, так что стало даже немного скучно.

– Ладно, не пугайся. Лучше тоже становись политиком и сам убеждай Бретонца не лезть в это дело, если не хочешь неприятностей для себя и своей Девы. Да и Ла Тремуй мне пока ещё угоден… А теперь, когда разногласий между нами больше не существует… Их ведь не существует, да, Жан? Теперь ступай. Я устал и хочу помолиться.

Алансон, не убирая руки с меча, слегка поклонился и двинулся к дверям. Он был совершенно раздавлен. Впервые за последние дни, наконец-то почувствовал, как устал, из-за чего шаги его, медленные и тяжёлые, напоминали походку старика.

– Жан! – окликнул король. – Ты не дал слова.

Герцог остановился. Не оборачиваясь, спросил:

– В этой часовне много святынь, на какой мне поклясться?

– Просто дай своё рыцарское слово впредь ни в чём Жанну не поддерживать. И все эти святыни станут свидетелями.

В повисшем молчании было слышно только жужжание мух.

– Даю слово, сир.

– Не слышу.

– Даю слово не поддерживать больше Деву Франции ни в чём.

На лице короля появилась кислая улыбка.

– Немного пафосно, герцог, дело-то того не стоит. Но в целом я удовлетворён.

Жьен

(конец августа 1429 года)

Полог шатра словно обрушился, и мадам Иоланда осталась внутри одна, с таким чувством, будто получила пощечину.

Всю жизнь она не сомневалась в своей способности быть готовой к любой ситуации. Даже когда случалось непредвиденное – какой-то удар из-за угла, наносимый обстоятельствами – она умела быстро собраться, стянуть свои силы, словно арбалетную пружину, и, распрямившись с готовым решением, нанести ответный удар.

Но сегодня, как выяснилось, она готова не была. И ощущение полученной пощёчины никак не давало собраться…

Шаг назад

Когда в августе – давным-давно, как теперь казалось – герцогиню весьма почтительно сослали в Жьен, она проглотила обиду… Точнее, обиды, из которых худшей тогда представлялась та, которую нанёс Филипп де Руа. Во время пути его красивое лицо то и дело появлялось за окном её повозки с любезными вопросами о том, удобно ли ей, и не желает ли она чего-нибудь? Мадам Иоланда или кивала, или отрицательно качала головой, сохраняя при этом приветливо-отчуждённое выражение лица, но не могла выдавить из себя ни слова. Единственной фразой, которую от неё услышали стало приказание оседлать коня. И, когда этот приказ выполнили, герцогиня перебралась в седло и помчалась вперёд так, что Филиппу, да и всем рыцарям охраны приходилось без конца пришпоривать своих лошадей, чтобы, не дай Бог, не потерять её из вида. Она торопилась, потому что сидеть изваянием было уже невмоготу, и на какой-то момент показалось, что встреча с дочерью и внуками облегчит боль, напомнит о долге, о положении, обо всём, чем жила когда-то, до этой невозможной глупости!

Но потускневшая в замужестве Мари не сумела вернуть матери душевное равновесие. Она жаловалась на скуку, не видя, что сама своими жалобами заставляет скучать всех вокруг. Дофин Луи в присутствии величавой бабушки-герцогини откровенно робел, подавая пример шестилетней Радегунде, а годовалая Катрин была неинтересна своим бессмысленным лепетом и частым плачем.

А хуже всего был Филипп, теряющий лицо по мере того, как приходило сознание, что всё вдруг сделалось не так. Его суетливая предупредительность казалась почти жалкой, а взгляды, которые герцогиня порой на себе ловила заставляли стыдиться и дел и мыслей всех последних месяцев. Сразу стали заметны любопытствующие глаза фрейлин и кое-как прикрытая насмешка на лице мадам де Ла Тремуй. А потом вообще стало казаться, что каждый её проход среди придворных сопровождается переглядываниями и шёпотом за спиной.

Это приводило в бешенство, поэтому весь следующий день после своего приезда герцогиня решила посвятить делам – письмам управляющего из Анжу и разбору казначейских отчётов. Но мысли путались, сосредоточиться не получалось. Она с раздражением отбрасывала в сторону счета за фураж и обмундирование королевских отрядов, пока вдруг не поняла, в чём причина её смятенного состояния. Это не было следствием разбитого сердца – унылое лицо Филиппа больше не казалось обжигающе красивым, а фальшивая страсть в глазах вызывала неловкость, уже не столько за себя, сколько за него. Но слова о власти над ней… сама мысль о том, что этот мальчик, который, положа руку на сердце, был конечно волен любить кого угодно, но ни в коем случае не должен был позволять себе разговоров о ней и её чувствах, но о них всё же говорил – эта мысль постоянно мешала! И как говорил! Словно вор копался в чужом кошельке… Да что он знал о её чувствах, в конце концов! Что он вообще знает о чувствах, если играет ими с лицемерием и грубостью человека недалёкого! Будь честнее, он получил бы много больше. Уж как нибудь её светлость переборола бы себя и с достоинством вознаградила красивого мальчика хотя бы за иллюзию страстей…

Впрочем, иллюзии ей, конечно же, было бы мало, и разгорающаяся страсть, скорей всего, требовала новых и новых впечатлений, а не получая их, вряд ли сменилась благодарностью. Но речь сейчас не о том, насколько благополучен остался бы господин де Руа. Безупречная репутация самой герцогини – вот что волновало в первую очередь! Всегда умная, всегда дальновидная, всегда недосягаемая даже для тех, кто имел основания причислять себя к сильным мира сего… и вдруг этот мальчик! Мадам Иоланда потёрла лоб рукой. Занозу следовало, наконец, вырвать из жизни, чтобы не мешала. А потом окончательно вернуть себя прежнюю и заняться запущенными делами. Жаль только, что без Танги…