Чаша страдания

На следующем имени староста запнулась еще больше, покраснела и произнесла с запинкой, смущенно:

— Х-ху-хуй, Чан Ли.

Ребята переглянулись и прыснули, девушки покраснели и опустили глаза: имя было и правда неблагозвучно для русского уха. Виктор, громко смеясь, поправил старосту:

— Ты говори — Фуй, Фуй. Усекла?

Староста, совершенно пунцовая:

— А что я могу? Здесь так написано, — и запнулась перед тем, как повторить фамилию.

Вперед выступил улыбающийся китаец в синем кителе. Он не мог понять, почему его имя произвело такое оживление, радостно закивал головой и повторял:

— Я — Ли, я Ли, дьа, дьа. Китайиська Нарьоднья Републьик.

Внимание всех обратилось на китайца. Его страна, Китайская Народная Республика, была образована всего год назад, в 1949 году, еще не имела своих учебных заведений и присылала на обучение в Советский Союз тысячи молодых людей. Ребята пытались заговорить с Ли, но он плохо понимал и еще хуже говорил по-русски. Ему трудно было привыкать к новому окружению, он волновался и заменял разговор постоянной улыбкой. Ему тоже все улыбались, старались его приободрить, Виктор дружески похлопывал его по спине.

Староста объявила расписание занятий:

— С завтрашнего дня начнется утренний цикл по анатомии, потом два часа занятий по латыни и два — по марксизму. На анатомию все должны принести белые докторские халаты и шапочки.

Это вызвало некоторое смятение:

— Где их взять? Сколько они стоят?

— Пятнадцать рублей.

— Ого! Дорого.

У Лили халат был. Она с гордостью достала его и влезла в рукава.

Виктор оглядел ее с высоты своего роста:

— Ого, ты могла бы выглядеть совсем как доктор, только доктора не ходят с косичками.

Лиля зарделась: приятно было, что он продолжал обращать на нее внимание, но насчет косичек он, наверное, прав — пора от них отказываться.

Придя вечером домой, она первым делом расплела косы, откинула волосы назад, несколько раз перевязывала их разными лентами, то на макушке, то у затылка. Полюбовалась в зеркало — кажется, так лучше. И взрослее тоже.

46. О воспитании морали

Студенческие годы — это лучшее время жизни, и каждый из нас всю жизнь вспоминает их с удовольствием. Всплывают в памяти бурная энергия молодости и бесконечное общение с ровесниками, и те годы кажутся нам сплошным праздником. В них мы все, молодые, сближались с другими, такими же, быстро и почти без разбора. И шестьсот студентов, среди которых была Лиля Берг, тоже скоро узнали друг друга, и многие становились приятелями. Но еще быстрее и легче они сходились внутри групп. Чуть ли не с первого дня они чувствовали себя как в одной большой семье — целые дни проводили вместе по общему расписанию занятий, жили общими интересами каждого дня, готовились тоже часто вместе, обменивались полученными знаниями и учебниками. И, конечно, их сближали бесконечные разговоры на переменах: о себе, о своих проблемах и интересах. Испокон веку студенты были народом бедным, поэтому много разговоров было о том, кому досталось общежитие, кому не досталось, передавались важные сведения: где выгоднее снимать комнату или хотя бы угол. Самые дешевые были на окраинах города, за парками «Сокольники» и «Измайлово». Но езды на трамвае туда и обратно было по три часа в день. Руперт Лузаник, москвич, слыша об этом, склонял набок голову и спокойно говорил:

— Но ведь читать учебник можно и в трамвае.

Горячий грузин Тариель возражал:

— Да, генацвале, ты прав — читать можно, конечно. Но поди попробуй раскрыть книгу в тесноте и давке.

Коля Рыбаковский добавлял:

— Если еще ты внутри вагона. А то ведь приходится висеть весь путь на подножке.

Москвичи, конечно, были в привилегированном положении — они жили дома, с семьей, и некоторые были хорошо обеспечены. А половина Лилиной группы была из провинции и жила на стипендию, которая в те годы была совсем небольшой. Прожить на нее, да еще и платить за жилье, было невозможно. Ребята посильнее и поздоровее подрабатывали по ночам, таская грузы где-ни-будь на складах или на железнодорожных станциях. Девушки устраивались дежурными у телефона на целые ночи. А поработав, все шли на занятия. Многим было тяжело, но то и хорошо в студенческие годы, что молодость преодолевает все.

Советское учебное заведение было немыслимо без «общественной работы» студентов. На второй день было устроено комсомольское собрание группы, а затем и всего курса с повесткой дня «О воспитании советской морали». В группе Лили только двое не были комсомольцами — она и Рупик Лузаник. Но на открытое собрание им все равно было велено прийти. Рупик недовольно протер очки и ворчливо сказал ей:

— Придется идти, — и вздохнул: — Неоправданная потеря времени.

— А что бы ты хотел делать?

— Я бы лучше поехал в Ленинскую библиотеку.

— Зачем в Ленинскую?

— Там можно читать иностранную литературу.

Лиля поразилась и посмотрела на него с уважением — ей еще не приходилось видеть никого, кто читал бы иностранную литературу, да еще в самой большой и важной библиотеке. Она там никогда не бывала. Он спросил:

— Ты почему в комсомол не вступила?

— Так… — она не хотела рассказывать, что она дочь «врага народа». — А ты?

— Я? Просто я не считаю, что это важно для карьеры.

— Правда? Ты хочешь стать ученым?

— Да, хочу и стану.

Перед открытым собранием было короткое закрытое, на нем выбирали комсомольский комитет курса. От их группы выбрали Ирину Шахназарову, хорошенькую голубоглазую девушку, наполовину армянку. Во второй части первокурсникам, отдельно юношам и девушкам, «читали мораль», как потом выразился Виктор Касовский, — как они должны себя вести, как одеваться.

Член партийного комитета доцент Добрынина говорила студенткам:

— Вы все комсомолки и должны понимать советскую мораль в отношении одежды. Одеваться надо скромненько, кофточка должна быть до самой шейки, ни в коем случае не должно быть выреза у начала груди. Юбочка или платьице должны быть ниже колен, настолько, чтобы, когда садитесь, не видны были панталончики. Не надо надевать ничего в обтяжку и нельзя ходить виляя задиком — это вульгарно и некрасиво.

Как только девушки вышли из института, они с хохотом начали передразнивать Добрынину:

— Не надо вилять задиком… не надо показывать панталончики… не надо, не надо… А что надо? Ходить как монашенки?..

Испанка Фернанда, нетерпеливая и горячая дочь юга, темпераментно говорила:

— Что это нам навязывают строгие правила в одежде? Если их послушать, то все тело женщины должно быть закрыто наглухо, платья должны свободно свисать с нас, как с вешалки. Им не нравится одежда в обтяжку, которая подчеркивает естественные формы. Если так одеваться, то чем мы сможем привлекать мужчин? В таких нарядах им будет противно смотреть на нас.

Наивная Инна Бурьян спросила:

— А что бы ты хотела носить?

— Я бы хотела иногда носить брюки. Это красиво и удобно. В Европе женщины носят, а нам здесь запрещают.

— Ну да, а юбки и платья должны быть обязательно намного ниже колен, а кофточки и верх платьев — по самую шею.

Фернанда заговорила опять:

— А может быть, я хочу показывать свои колени, и свою грудь тоже?

Подошел Виктор Касовский:

— Хочешь показывать? Я с удовольствием посмотрю.

Все рассмеялись. Фернанда не унималась:

— Подумаешь — воспитание морали! Это не правила, а дурацкие ограничения. Вот увидите, все равно придет время, когда все смогут показывать коленки или носить брюки.

Маленькая Инна Бурьян проговорила с жалобным вздохом:

— Я вчера обошла пять магазинов, хотела хоть что-нибудь купить. Но выбор такой скудный и все так ужасно плохо пошито. Ужасно!

Лиля подошла к Фернанде:

— Почему тебе хочется показывать коленки?

Та взглянула на нее огненными черными глазами, как молнии метнула:

— Потому что я женщина и хочу, чтобы мужчины на меня смотрели. Я хочу быть привлекательной. А мужчины любят женские коленки, это их привлекает.