Чаша страдания

Лиля весело напевала вполголоса, поводя плечами, романс на слова Пушкина:

Мария заметила, с какой жадностью дочь слушала по радио романсы в исполнении Клавдии Шульженко. Сердце матери чувствовало: дочь переживает первое увлечение. Но спрашивать, а тем более советовать она не хотела: пусть девочка сама пройдет через все это.

Когда Лиля с Игорем снова встретились, он побежал к ней навстречу, радостно смеясь. И она смеялась. Чему смеются юнцы? Они смеются просто своей юности. Они взялись за руки и пошли. Она заглядывала ему в глаза: видна в них любовь? Когда он заговорит о ней? Игорь весело предложил:

— Пошли пить воду «Боржоми» в магазин «Грузия». Там грузины продают ее с особенно вкусным сиропом. Ты когда-нибудь пила там?

— Нет, не пила. А это дорого?

— У меня есть деньги.

Магазин «Грузия» на улице Горького, в новом большом доме, построенном после войны, быстро стал популярным местом встреч. Молодые грузинские продавцы, высокие красивые парни в национальных костюмах, наливали пенящийся от газа боржоми в высокие стаканы, добавляли туда сиропы по заказу. Игорь попросил с вишневым сиропом и с апельсиновым, ребята размешивали их стеклянной палочкой, обменивались стаканами для пробы. Это было ново, интересно и вкусно. И они опять все время почему-то смеялись. Лиля думала: «Он такой веселый, наверное, влюбился в меня и сегодня станет объясняться…» Потом пошли в кинотеатр «Москва», Игорь купил билеты.

— Два в последнем ряду, — попросил он кассиршу.

— Зачем в последнем? — удивилась Лиля.

Он загадочно улыбнулся. Когда они уселись, за ними была только стена, рядом — никого. Он был намного смелее, чем в первый раз, и, как только погас свет, сразу обнял и стал целовать ее. И она тоже поддавалась ему смелее. Они долго целовались, не глядя на экран. Лиля ждала: «Что он будет делать со мной сегодня?.. почему ничего не говорит про любовь?.. неудобно же мне спрашивать — любит он меня или нет…» В темноте он почти полностью перешел на ее сиденье и потянул ее вниз, так что она почти соскользнула с кресла. Он прижимался к ней всем телом, зарывался лицом в ее груди. Она впервые испытывала на себе тяжесть тела мужчины, но не останавливала его. Он опустился между кресел, встал на колени, наклонился над ее бедрами, приподнял край платья и стал гладить и целовать ее ноги. Лиля испытывала сладостную дрожь. А он просовывал руку все выше и выше, до трусов. Придавленная его телом, Лиля пыталась осторожно и мягко остановить его, стиснула колени. Но он все настойчивее и сильнее старался раздвинуть ее ноги и лез рукой под трусы. Лиля испугалась такой агрессивности, несколько минут шла молчаливая борьба, оба сдержанно и тяжело дышали. Она шепнула ему в ухо:

— Пожалуйста, не обижай меня.

Ей тут же показалось, что он сам обиделся, сел в кресло и до конца картины был скучным. Она не понимала, что с ним, не знала, что ей делать. Ну, если ему так хочется… Она взяла его руку и положила себе на колени. Но рука была вялая. Выйдя из кино, он уже не обнимал ее, а шел рядом вразвалочку, расслабленной походкой обиженного мужчины. Лиля чувствовала себя виноватой и незаметно прижималась к нему. Она все еще была смущена и ждала, что он что-то скажет. Они молча подошли к мороженщице. С лотка на колесах продавалось сливочное мороженое: в цинковую форму закладывалась круглая вафля, на нее ложкой накладывалось мороженое и прикрывалось сверху такой же вафлей. Формы были большие, средние и маленькие.

Игорь спросил небрежно:

— Тебе какое — большое или маленькое?

— А можно большое? — она заискивающе улыбнулась.

— Можно и большое, — но на улыбку не ответил.

Они облизывали круглое мороженое по краям, но почему-то уже не смеялись. Наконец она вздохнула глубоко и решилась спросить:

— Ты сердишься?

— Я? За что я должен сердиться?

— Ну ты знаешь — за то, что я сказала…

— Ничуть не сержусь. Я думал, что тебе это приятно, как и мне.

— Мне приятно, но я боюсь.

— Чего?

— Ну, ты сам знаешь…

— Ну и зря.

— Почему зря?

Она ожидала, что он скажет: «Потому что я люблю тебя». Но он не сказал. Все-таки на прощание она потянулась к нему. Но поцелуй, какого она ждала, как-то не получился. Глядя немного в сторону, он сказал:

— Завтра мы с мамой и отчимом уезжаем отдыхать на Черное море.

— Завтра? А я думала…

Той ночью Мария слышала, что дочь не спала и все время ворочалась.

В отсутствие Игоря Лиля говорила себе: «Нет, наверное, это не любовь, он ведь не сказал ни одного слова про любовь. А что это тогда? Если это не любовь, я не должна разрешать ему делать со мной все, что он хочет…» В мир наивного идеализма с романтическим пониманием любви, вычитанным из книг, впервые вошла реальность простых эротических желаний. О, как ей было нужно, очень нужно поговорить об этом с подругой, с такой, у которой есть опыт. Но близкой подруги не было. Не станешь же рассказывать маме, что мальчишка залез тебе под юбку, и не будешь ее спрашивать — что с этим делать… А интересно, как это было у мамы, когда она была в ее возрасте?

Игорь так больше и не появился. Лиля ждала, расстраивалась, удивлялась, а потом решила: «Ну и пусть не появляется; все равно это не любовь. Все-таки эти два свидания кое-чему меня научили: я знаю вкус поцелуя, я знаю волнение желания и я поняла, что девчонки в классе были правы, когда говорили про мальчишек, что у них на уме только одно это… Да, наверное, я становлюсь женщиной». Лиля тихо напевала из своей любимой оперетты «Сильва»:

И Мария заметила, что в дочери как-то вдруг появилось что-то неуловимо женственное.

44. Поступление в медицинский институт

Подошло горячее время: Лиля подала заявление в медицинский институт. В приемной комиссии ей дали заполнить анкету с вопросами. Она должна была написать:

Национальность — еврейка.

Член комсомола (с какого года?) — не состою.

Были ли исключены из комсомола? — не была.

Родители — отец — Берг Павел Борисович, мать — Берг Мария Яковлевна.

Был ли кто из вашей семьи репрессирован? — отец арестован в 1938 году.

Был ли кто из вашей семьи на оккупированной немцами территории? — нет.

Имеете ли родственников за границей — не имею.

Укрывать что-либо считалось преступлением. Просмотрев анкету, член комиссии неприязненно взглянул на нее:

— Значит, вы ЧСИР?

— Я не знаю, что это значит.

Он, раздраженно:

— Не знаете? Это значит «член семьи изменника Родины», вот что такое ЧСИР.

Лиля вспыхнула и опустила глаза.

— Что ж, если хотите подавать документы, это ваше право. Но учтите, что у нас много поступающих, среди них есть демобилизованные и участники войны. Как бы вы ни сдали экзамены, вас все равно примут только условно, на случайно освободившееся место.

Лиля сдала экзамены на все пятерки, но не нашла своего имени в списке принятых, который вывешивали на стене у деканата. Она спросила секретаршу, та порылась в бумагах:

— Вы приняты условно, если освободится место.

Лиля проплакала всю ночь, мама сидела рядом, гладила ее, успокаивала:

— Но что же делать? Надо ждать — может, тебя и зачислят.

— Ни за что не зачислят. Это потому что я еврейка и дочь «врага народа». Это все одно и то же: это ненависть к нам.

— Но все-таки не надо терять надежду, может, освободится место.

Всхлипывая и глотая слезы, Лиля пробормотала:

— Меня и на свободное место не зачислят.