Страшная тайна Ивана Грозного. Русский Ирод

Нет, возразил сам себе Девлет-Гирей, одного человека он прикажет привести живым. Это будет проклятый Бас ман! Ему хан сам спустит шкуру тонкими полосками.

Предвкушая удовольствие от вида мучений воеводы Басманова, хан ухмыльнулся в усы. Ночь перестала казаться непроглядной, а звуки пугающими.

Он заметил, что и старший сын Магмет-Гирей не спит, но стоит, разглядывая ветхие стены Рязани.

   — Мы сожжём этот город! — Девлет-Гирей постарался, чтобы голос прозвучал уверенно.

Сын от неожиданности вздрогнул, подошёл ближе. Было видно, что ему хочется что-то спросить, но не решается. Хан стал говорить сам, он должен вселить уверенность не только в своего сына, но и во всех остальных Девлет хорошо понимал, что вокруг мгновенно насторожились десятки ушей, и ещё до утра их обладатели разнесут слова хана по всему стану.

   — Рязань — крепость слабая, на её стены опасно взбираться не потому, что убьют, а потому, что рухнуть могут.

Магмет не смог сдержать смешок. Хан переждал этот смех и продолжил:

   — Вот чего и боюсь. Пойдут на штурм мои славные воины, а стены, не выдержав, обвалятся! Синяков и шишек не избежать... — сокрушённо качал головой Девлет-Гирей.

Но дальше хан продолжать не стал, сделал знак царевичу, чтобы тот последовал за ним в шатёр. Остальные слова не для чужих ушей.

Хан уже понял другое — русы ночью постараются укрепить стены. Пусть это мало поможет, но всё равно будет стоить лишних жизней его воинов. Штурмовать надо прямо сейчас, ночью, когда и русы не готовы тоже!

   — Слушай, сын, я не знаю, как оказался здесь этот Басман, про которого мне доносили, что он рядом с царём Иваном, но он для нас опасен! Со стороны города доносятся стук и шум, они укрепляют стены. Нам нельзя ждать утра, потому на приступ пойдём сейчас. Главное — не допустить, чтобы мои верные воины испугались этого проклятого Басмана! А тех, кто мне солгал, я покараю жестоко!

Карать хану пришлось уже вдали от Рязани, и толку это не принесло.

В татарском стане вдруг зазвучали боевые трубы. Воины вскакивали на ноги, не понимая, что происходит. До утра ещё так далеко, почему трубы зовут в бой? Но приученные подчиняться, не раздумывая, тут же вооружались и занимали боевые порядки.

Внезапно начавшийся в ночи штурм городских стен, однако, не застал рязанцев врасплох именно потому, что они в это время латали дыры. Ни первый, ни второй, ни последующие приступы татарам успеха не принесли! Русские стояли на своих едва державшихся стенах насмерть, успешно отбивая атаки врага.

Помогла полная луна, хорошо освещавшая окрестности. Один из воинов, только вчера взявший оружие в руки, оглянулся на шум внизу и обомлел: тёмная масса пришла в движение! Микула в ужасе протянул руку в сторону поля и сдавленным голосом произнёс:

   — Там... там...

   — Что там? — разозлился на недотёпу Фёдор Басманов, наблюдавший за тем, как спешно заваливают камнями опасный участок стены.

   — Татары! — В следующее мгновение Микула упал, пронзённый стрелой с чёрным оперением. Хотя чёрным в ту ночь было всё.

Фёдор не растерялся, его голос не дрогнул, отдавая команды:

   — Не высовываться без надобности! На стены не допускать, лестницы их сбрасывайте, по лестницам полезут!

В этот момент из-за стены прилетел вертящийся огненный шар, рассыпая искрами.

   — Только тебя тут не хватало! — разозлился кузнец Косой. Ему-то не привыкать с горячим работать, подхватил шар клещами и бросил обратно. За стеной раздался взрыв. Вокруг невольно засмеялись:

   — Ай да Косой!

Татары пытались забросать и без того едва державшуюся крепость огнём, разбить стены или хотя бы поджечь их. Но ничего не помогало — рязанцы стояли как скала, так и не пустив врага в город! К утру сдался сам Девлет-Гирей, скрипя зубами, он приказал прекратить штурм, боясь, как бы Басманов не вышел из города и не нанёс удар по основательно потрёпанным ночным штурмом войскам.

К Басманову примчался посланец от сына со стен. Он был вне себя, но глаза восторженно горели:

   — Алексей Данилович, уходит!

Тот не ПОНЯЛ:

   — Кто уходит?! Да говори ты толком!

Парень, едва переводя дыхание и пытаясь проглотить ком, неожиданно вставший в горле, мотал лохматой светлой головой:

   — Татары уходят! Девлет-Гйрей!

   — Чего?! — изумился не только Басманов, который вместе с помощниками пытался придумать, как продержаться на ветхих стенах ещё хотя бы день, пока (может быть) подойдёт помощь от государя. Алексей Данилович не стал говорить рязанцам, что никакой помощи не будет, но сам об этом не думать не мог. И вдруг такая весть!

К стене, с которой был лучше всего виден лагерь татар, метнулись все. Татары действительно уходили. Глядя им вслед, владыка, который не отставал от воинов и не спал всю ночь, осеняя крестом защитников города и молясь прямо на его стене, пробормотал:

   — Пограбят народ...

   — Зато живы! — весело отозвался ему кто-то из защитников.

Басманов усмехнулся другому:

   — Фёдор, вели народу уйти со стены, не ровен час рухнет, и без татар всё завалим. — В его голосе слышалось удовлетворение.

В это верилось с трудом, но так и было. Девлет-Гирей, придя с огромной ордой и дойдя без остановки до самой Рязани, ушёл, испугавшись маленького, необученного гарнизона во главе со случайно оказавшимся вблизи города Алексеем Басмановым!

Алексей Данилович был горд собой, сыном, рязанцами, не испугавшимися полчищ хорошо вооружённых и обученных врагов. Но ему не давала покоя мысль: как могла пограничная стража пропустить татарскую орду вглубь государства?! На что она тогда и нужна? Почему Рязань не готова ни к какой осаде? Не считать же готовностью ветхие стены и с десяток ржавых пищалей в подклети у старосты? Чем бились? Саблями времён Батыева нашествия, вытащенными из закромов у горожан...

Но больше всего Басманова беспокоил сам проход Гирея, ведь шёл не таясь. Чтобы так идти, надо точно знать, что вокруг нет войск, способных хотя бы задержать. Знал, что государя нет в Москве, что он уехал на богомолье... Значит, помощь из стольного града тоже не придёт...

Мысли, мысли, мысли... Тяжёлые раздумья не давали заснуть. Можно поставить прочные стены у Рязани, ом, кстати, уже распорядился обо всём, надеясь, что государь возражать не станет. Можно набрать и обучить гарнизон (и это уже делается, вчера распёк местного воеводу так, что тот ещё два дня краснее варёного рака ходить будет). Но если Гирей и впредь будет точно знать обо всех делах в Москве, то никакой гарнизон не спасёт. На сей раз татары двигались без больших осадных машин, незачем, не ждали встретить сопротивление. И то, не окажись случайно в своём имении Басмановы, кто знает, как повернуло бы! В другой раз и машины метательные возьмут, и огня будет побольше.

Раз за разом выплывала одна и та же мысль: этого не могло быть без чьего-то предательства! Кто-то предал, донеся об отсутствии защиты у Рязани. Почему пропустили врагов пограничные заставы? Тоже предательство, не иначе!

Алексею Даниловичу стало даже страшно. Выходит, что в любую минуту из-за чьего-то злого умысла иод угрозой может оказаться его жизнь? И жизнь государя?! Он вдруг осознал, что и страшное поражение под Оршей от Радзивилла было результатом тоже чьего-то предательства! Заманили в ловушку и перебили, как глухарей на току. Кто мог подсказать Радзивиллу, как это сделать? Конечно, Андрей Курбский!

В Москву боярин вернулся буквально больным от своих тяжёлых мыслей. Царь не мог понять, отчего тот так невесел.

   — Дозволь слово молвить, государь...

   — Говори, — подивился Иван Васильевич.

   — Государь, наедине бы...

Слушая боярина, Иван Васильевич мрачнел с каждым его словом.

   — Сам о том часто думаю. Не в самом Курбском мне обида и даже не столь в его досадительных письмах, сколь в том, что предательство множится. На Курбского глядя, многие побегут, а чтобы выслужиться, станут сначала своего государя предавать и Русь вместе со мной! — Царь заметался широким шагом по опочивальне, в которой вели разговор. Остановился, дёрнул головой, вперился взглядом в лицо Басманова: — Что делать, Алексей Данилович? Как Русь укрепить, как защитить от изменников поганых? Как себя с семьёй и верными мне людьми защитить?