По воле Петра Великого: (Былые дни Сибири)

Чуть пониже самой маковки холма виднелось целое сооружение из тёмных плит. Четыре из них лежали, полуушедшие в землю, образуя как бы люк, ведущий куда-то вниз. А пятая покоилась сверху на этих четырёх.

   — Вот и могильник... и похоронка моя! — ткнув носком тяжёлого, подкованного сапога в верхнюю плиту, сказал Юхим. — Под этим камнем.

   — Под камнем? — недоверчиво отозвался Гагарин. — Но его и всем нам не поднять. Как же ты один мог?..

   — Всем! — протянул насмешливо дед. — Если ещё и коней припряжёте, всё равно не поднимется плита. А вот как я проберусь в нутро да открою «замок», так и вчетвером её сдвинем, куды надо!..

   — В середину холма?.. Что же ты сквозь землю пройдёшь, что ли?..

   — Может, и скрозь землю... Ось, дивитесь!..

И старик спустился до половины холма, где росла могучая, вековая лиственница, словно боком прислонённая к холму. Под нижними ветвями её в тёмном, бугристом стволе чернел большой провал.

Опустив в него четырёхаршинный шест, ушедший туда целиком, старик с силой и ловкостью, каких и ожидать нельзя было от него, вскарабкался на дерево, спустил сперва ноги в отверстие и скоро весь скрылся, спускаясь вниз по своему шесту, как по лестнице.

Скоро оставшиеся на холме услыхали какую-то возню под тою плитой, которая лежала поверх остальных четырёх. Словно железом ударили снизу по ней три-четыре раза. Все вздрогнули, застыли, не сводя глаз с плиты, ожидая, что вот-вот она откроет могильные тайны.

Но плита лежала неподвижно. А за плечами у них снова забасил дед Юхим.

   — Ну, стоять нечего... Я «замок» снял, надо двери отчинять!.. Верить ломы, хлопцы!..

Густо помазав для чего-то салом камни, лежащие выше плиты, взяв один из четырёх ломов, тоже захваченных им, старик первым упёрся снизу в плиту. Она словно зашевелилась легонько...

Трубников, Келецкий и отец Семён последовали примеру деда. Плита действительно довольно легко заскользила по нижним камням, благодаря обильной смазке салом. Под нею затемнело большое отверстие — ход, прорытый в холме, ведущий в какое-то подземелье.

Когда дверь-камень была отодвинута совершенно, показался довольно отлогий скат, ведущий в глубину. Там было темно, будто бы сама ночь притаилась на дне провала. А тени деревьев, стоящих кругом, словно тоже скользили беспрерывно туда одна за другою, сильнее сгущаясь на глубине.

Юхим зажёг восковую свечу, припасённую за пазухой, дал и другим по свече. Молчаливой процессией, словно в катакомбы древнего храма, сошли все по тропинке на дно провала. Там было довольно просторно; вырытая в основании холма пещера выложена была по бокам почернелыми от лет, тяжёлыми брусьями. На каменном полу чернел пепел от истлевшей, старой хвои, попавшей сюда, очевидно, из бокового хода, узкого и низкого, где с трудом, согнувшись, мог пройти человек. Ход вёл между корнями лиственницы в дупло дерева. А эти толстые, мощные корни выглядывали здесь из-под земли, как чёрные змеи, склубившиеся в смертельной борьбе.

Всем стало жутко в огромной могиле: особенно когда в углу пришедшие разглядели груду костей и даже целый остов небольшого животного, побелелый от времени.

   — Как же ты открыл плиту, дед? — против воли не громко спросил Гагарин, словно он был не в пустом подземелье, а в храме во время торжественного служения.

   — А вот гляньте... Эти длинные, тяжёлые два камня, што похожи на засовы... А вот в верхнем камне, что лежит под плитою, в ём — две пазухи... И в плите есть две пазухи, против этих... Когда плиту сдвинешь с места, да эти два камня вставишь в четыре пазухи концами — так засовы и не дают двинуться плите... А снизу можно вытащить оба запора. Тогда и плита скользит кверху по нижнему, гладкому камню... вот, как вы видели. Да теперь не время толковать... Будем сносить вещи...

Старик первый вернулся к телегам вместе с Трубниковым, взялся за железные скобы тяжёлой укладки, и они осторожно стали спускаться с нею в тайник.

Поп Семён с Келецким тоже принялись за дело, выбирая ношу по силам.

Гагарин и Агаша остались внизу; князь указывал, как ставить ящики и сундуки, наполненные золотой, серебряной посудой, золотым песком и просто червонцами и рублёвиками. Он говорил, как складывать тюки с редкими мехами, упакованными в сухие кожи. Тайник был совершенно сухой, сырость не грозила попортить дорогих шкурок.

Агаша оглядывалась с любопытством и вдруг различила в дальнем углу тайника что-то похожее на дверь. Вернее, это был тяжёлый щит, сколоченный из толстых, широких брусьев и вставленный в каменную нишу.

   — Глянь, князенька, што тута? — позвала она Гагарина.

Гагарин поглядел и с тем же вопросом обратился к Юхиму.

   — Так... склеп там невеликий... с костяками с людскими... Могилы. Лучше не рушить! — неохотно отозвался старик.

   — Ничего... Ты знаешь, как открыть эту дверь?.. Так раскрой... Я не могу! — дёргая за тяжёлое, железное, изъеденное ржавчиной кольцо, приказал Гагарин.

   — Сколько ни тянуть за кольцо, а её нихто не отворит, ежели не знать сноровки, — также понуро отозвался Юхим. — Гей, паничу, тяните за кольцо посильнее... А ты, батько Семёне, дай мне, вон лежит ломик, да помогай...

Взяв небольшой лом, Юхим упёрся острым концом в среднее, узкое бревно, которое выдавалось между двух остальных, составляющих дверь. На этом среднем бревне, словно для украшения, были грубо вырезаны шишки хвойного дерева. В одну из них упёрся ломиком могучий старик и стал нажимать на бревно снизу вверх. Оно, не связанное с двумя остальными, словно ушло на два-три вершка в верхнюю обвязку двери, где была выдолблена пустота, невидная снаружи. Дверь стала медленно поворачиваться на своих деревянных пятах, потому что с одной стороны обвязка оканчивалась двумя выступами, заострёнными и входящими в два гнезда, выдолбленных вверху и внизу в каменной нише, которую и закрывала эта древняя дверь.

Когда она раскрылась, оказалось, что щиты, составляющие дверь, достигают полуаршина толщины и пробить такую преграду можно было бы только хорошим пушечным выстрелом, да ещё и не одним. Открылся и секрет механизма этой двери, которая имела почти одинаково в высоту и в ширину около трёх аршин. Среднее бревно выступало снизу сквозь толстую обшивку. Стоило дверь прикрыть, бревно опускалось в своё сквозное гнездо и попадало в довольно глубокий выем, выдолбленный в каменном полу. Тогда, не подняв среднего бревна на должную высоту, невозможно было раскрыть и двери.

Пещера, немного поменьше первой, была за этой дверью; в ней царила полная тьма. Юхим обратился к Трубникову:

   — Панычу, подержи дверь... А я свету дам...

   — Зачем держать?.. Она и так может, — заметил Гагарин.

   — Не! Ось, подивитесь!..

Старик отпустил край двери, и она, очевидно повешенная с уклоном, медленно стала захлопываться, причём среднее узкое бревно, служащее мощным засовом, с лёгким шумом заскользило по гладкому каменному полу пещеры, увлекаемое общей тяжестью двадцатипудовой двери.

   — Вот как тут всё прилажено... с виду просто... а хитро! — покачивая головой, заметил Гагарин.

Трубников в это время уже взялся за край и придержал дверь. Юхим первый вступил во второй склеп, озаряя его двумя свечами, которые поднял высоко над головою. За ним вошли Гагарин и Келецкий. Поп Семён издали боязливо заглядывал в отверстие двери. Агаша, словно нечаянно прижавшись плечом к Трубникову, осталась около него.

Понемногу глаза освоились с полумраком, и вошедшие смогли различить у стены два каменных гроба, крышки с которых были сняты.

Подойдя ближе, Гагарин и его спутники увидели в этих гробах два человеческих скелета, из которых один был значительно больше другого. Они были покрыты золотыми украшениями дивной работы, усаженными крупными самоцветами. На черепах тёмным блеском старого золота сверкали высокие, восточного образца, тиары; ниже, где раньше была шея и грудь, протянулись звенья ожерелий и золотых лат, или блях, служащих для украшения царской одежды. Широкие золотые пояса с драгоценными камнями, потемнелыми за долгие века пребывания под землёю, тяжёлые браслеты ручные и ножные, перстни с бриллиантами и рубинами, сияющими даже и при слабом свете восковых двух свечей, цепочки, унизанные камнями, — всё это лежало нетронутым.