Привенчанная цесаревна. Анна Петровна

   — Вы растрогали меня, принц.

   — Вы говорите это серьёзно?

   — Вполне.

   — О, тогда тем более не буду отнимать у вас золотого времени. Если хотите, я объясню ваше отсутствие головной болью или лёгким недомоганием, чтобы на него никто не обратил внимания.

   — Думаю, будет ещё лучше, если вы просто Станете всё время танцевать. И не с одной Елизаветой.

Ушёл. Своему счастью не поверишь. Всего хотеть и ничего для этого не делать. Гаврила Иванович — сама слышала — говорил государю. Государь только отмахнулся.

Не хочу с ним быть. Если бы батюшка передумал. Пусть бы уж Лизанька. И нравятся они друг другу — только и делают, что смеются. Деньги герцогу нужны. Права.

Если бы с Монсом ничего не случилось, может, и передумал бы государь. А почему теперь торопится. Почему? Милославских опасается, а им же дорогу и открывает.

Спросила между делом у Бориса Петровича, как оно допреж сего с наследниками бывало. По завещанию, по договору или как? Шереметев удивился: по какому завещанию, цесаревна? Наследника каждый государь при жизни объявлял. Обряд был такой. В Успенском соборе. Волю людишки станут исполнять, пока завещатель жив, а коли преставится, волей его каждый по своему разумению пренебрежёт. Не грех ли? Рассмеялся: власть она всегда с грехом в паре ходит. Со смертным грехом. Так уж испокон веку положено.

Борис Петрович посоветовал с Петром Андреевичем потолковать. Толстой просто объяснил. Скажем, государь Михаил Фёдорович тридцать два года на престоле пробыл, сына единственного — государя, будущего Алексея Михайловича имел, а всё равно провозглашение нового царя проволочки не терпело. Хоть и многие за Романовых стояли, а другие? В 1613 году побороть их удалось. Так побороть — не уничтожить. Такие всегда головы поднять могут. Разве мало от таких бунтовщиков государю Петру Алексеевичу претерпеть довелось?

Удивилась: разве не все за Романовых тогда были? Пётр Андреевич усмехнулся: где там все? Ты у нас, цесаревна, многое в науках исторических достигла. Уж тем более московские обстоятельства знать должна.

На престол-то кто только тогда ни зарился — всех не сочтёшь. Выборщикам нелегко пришлось. Поначалу ото всяких иноземных правителей да королей отказались. Потом и от крещёных казанских царевичей — многим они лучше других казались. А у тех, кто за Романовых стоял, трудность какая была: Фёдор Никитич Романов, иначе — патриарх Филарет, в польском плену который год находился.

Без главного да опытного много в таких делах не навоюешь.

Почему в польском плену, цесаревна? Так это с Бориса Годунова начинать надобно. Помер Фёдор Иоаннович — выбирать государя в первый раз пришлось. Прямых наследников нет. Рюриковичей кругом хоть отбавляй. Удельных князей тем паче. Тут тебе и Трубецкие, тут тебе и Мстиславские, тут тебе и Одоевские — всех не перечтёшь. И права на престол у каждого.

У Романовых дело хуже обстояло — не Рюриковичи, не удельные. Предок ваш Гланда-Камбила Дивонович из Литвы в последней четверти XIII столетия в Московию выехал, тогда же и крестился Иваном. Сын у Ивана — Андрей прозвище носил Кобыла и сыновей имел пятерых, каждого со своим прозвищем — обычай такой держался.

Твой-то прадед, Анна Петровна, — Фёдор Кошка сыну своему Ивану уже фамилию Кошкиных передал. А внук Фёдора Кошки — Захарий Иванович стал именоваться Кошкиным-Захарьиным, правнук — Юрием Захарьевичем Захарьиным-Юрьевым.

Много их, родственников-то было. И держались друг за друга крепко. В случае чего друг друга нипочём не оставляли. Силой при царском дворе стали. Постоять за себя перед любыми Рюриковичами могли.

Не по рождению, значит? Пётр Андреевич усмехнулся: рождение, цесаревна, хорошо, а за себя постоять тоже неплохо. Ты дальше послушай, коли интерес есть. Есть, ещё какой есть! Государь никогда об этом не говорил.

Так вот, у Юрия Захарьевича сын был Роман Юрьевич. А у Романа Юрьевича детки: сынок Никита Романович и дочка Анастасия Романовна. Захарьины-Юрьевы. Дочка-то и стала первой любимейшей супругой государя Ивана Васильевича Грозного.

При ней государь и Грозным ещё не прозывался. Унять его царица умела. За каждого от гнева царского упросить. Души в ней не чаял. Как на образ святой смотрел. И то сказать, государю семнадцать лет едва исполнилось, как поженили их. Рано он осиротел-то, Грозный государь. А тут жена красавица, умница, всё поймёт, во всём поможет. Где приголубит, где похвалит. Сыновей ему родила троих. Только что первенец несчастным случаем в реке Шексне утонул — нянька будто на руках не удержала. А может, и другое что.

Бог с ними, с детьми, Пётр Андреевич. С властью-то как же было? Опять усмехнулся: тут узелок и завязался. Фёдора Иоанновича не стало, а родственников его по матери полно — Захарьиных-Юрьевых. Им бы самое время престол занять. Ан не сообразили — Годунов ловчее оказался. На престол вступил, хоть Боярская дума его не избрала. Он перед Захарьиными извиняться стал волей народа. Будто народ его на улицах выкликнул.

Ещё важнее — патриарх Иов его поддержал. Друг его ближайший. Годунов затем и патриаршество установил, чтобы на Иова опереться.

Не просчитался. Сумел и подписей Романовых под избирательной грамотой добиться. Как это, спрашиваешь? Как — обещал Фёдору Никитичу место первого советника в государстве. И прадед поверил? Выходит, поверил. А может, план какой задумал, только ничего у Фёдора Никитича не получилось.

Главное для царя Бориса стало — Романовых на корню всех как есть изничтожить. Лихо за дело взялся, ничего не скажешь. Каждому из братьев досталось, дальше некуда.

Александр Никитич, наместник Каширский, в походе против хана Казы-Гирея прославился ещё при Фёдоре Иоанновиче. Сан боярина получил. В одночасье и сана лишился, и должности. В ссылку, кажись в Усолье-Луду, отправлен был. Там и порешили боярина.

Михайле Никитичу поначалу чин окольничего достался, а через три года и его ссылка ждала — в Ныроб. Голодом его там уморили.

Василия Никитича тоже стольником наградили. И через три года сослали в Яренск, а оттуда в Пелым — страшнее некуда. Годунову и того мало показалося. Приковали Василия Никитича к стене, так на цепях и дух испустил.

Ивану Никитичу, по прозвищу Каша, больше повезло. В Пелыме оказался, да не с такими суровостями. Выжил.

Порушить Годунов романовское гнездо порушил. Да только главным врагом для него Фёдор Никитич оставался. Крутой нравом. Лихой. Смелый — каких поискать. С таким и в самой жестокой ссылке не сладишь. Додумался злодей, детоубийца — постричь твоего прадеда, цесаревна. Чтобы не было больше Фёдору Никитичу дороги к престолу — ни во веки веков.

Так и оказался Фёдор Никитич на озере Святом в Холмогорском уезде и Антониевом Сийском монастыре. Молодой тогда ещё этот монастырь был — при государе Иване Грозном заложен. Не монахи кругом — лихие тюремщики.

Только и пострига разбойнику мало показалося. Весь род решил повывести. Супругу Фёдора Никитича, Ксению Ивановну, тоже под клобук подвёл. Место для неё ещё глуше придумал. В Заонежье есть волость Толвуйская, а там уж и вовсе глухой Егорьевский погост. Туда и свезли боярыню.

С детьми? Какими детьми! Одну-одинёшеньку. Нрав Ксении Ивановны Годунов знал. От сестрицы своей, царицы Ирины Фёдоровны. В теремах что ни день встречались.

Дивилась тогда Москва, как это Фёдор Никитич, щёголь на столице первый, красавец, молодец, первый жених, а такую невесту себе выискал. Приданого никакого. Ну, тут Романовы и так богаты были. А вот что виду никакого, все руками разводили. Хороша собой никому не казалась. Зато нравом супругу под стать. Крутая. Ума не занимать. Развлечений не любила. Не то что домоседка — гостей с превеликой охотой принимала. Обхождение, ничего не скажешь, знала. А ведь всего-то навсего, прости, цесаревна, дворяночка костромская, из самых захудалых. Такой Фёдор Никитич и во сне присниться не мог, а на-поди.