Держава (том второй)

— Нет, мне генерал Кашталинский должен сниться, — почесал кадык Рубанов.

— Ну да! — поднялся Зерендорф. — Как он орден к твоей богатырской груди прикалывает…

— И при этом произносит: «Если бы не ваша храбрость, подпоручик, мы бы сражение проиграли, — развеселился Сорокин. — Пойдёмте, перекусим, господа и чего–нибудь выпьем, а то вон у Рубанова горло зачесалось.

Ранним утром следующего дня, японская артиллерия открыла прицельный огонь по всему участку Тюренченской позиции. Через полтора часа огневой подготовки, три дивизии барона Куроки густыми цепями пошли на русских.

— Залпами, залпами пали, — командовал Лайминг. — Бей косопузых.

Однако «косопузые» не несли тяжёлых потерь, так как залп являлся полным отрицанием меткой стрельбы — кто палил по реке, кто в небо.

На 12‑й полк Цибульского и батальон Лайминга наступала 2‑я дивизия. Гвардейская дивизия начала форсировать реку Айхо, на правом берегу которой находились мелкие русские окопчики. Массы японской пехоты, по грудь в ледяной воде преодолевали водную преграду, и с криками «банзай», смело бросались в атаку, не обращая внимания на стрельбу залпами.

В отличие от русских, они, выйдя на берег, открыли прицельную стрельбу, выбирая офицеров или унтеров.

Неожиданно прозвучал сигнал горниста.

— Сейчас в атаку пойдём, — обрадовано подскочил с бурки Рубанов и потянулся, выгнув спину и сцепив за затылком ладони.

Зерендорф поднялся солидно, как и полагается бывшему портупей–юнкеру, и велел Сидорову залить костёр водой.

— Строиться, господа, строиться, — выскочил из тумана на лохматом коньке командир 1-ой роты Святополк—Мирский. — Ординарец от Кашталинского с запиской прибыл. Приказ — выдвигаться на сопку, — исчез он в тумане.

«Никогда чин портупей–юнкера не имел», — подумал о ротном Зерендорф.

«Словно призрак является и исчезает… Его бы способности — да в разведке», — отвлекшись от испарившегося ротного, строго глянул на Козлова Аким. — Никита. Упакуй, как следует, вещи. Особенно мой сундучок. К двуколке привяжи конька–горбунка. Три рубля отдашь повозочному, — протянул ему деньги, — чтоб тот проникся важностью задачи, — ответил на недоумённый взгляд денщика. — И сразу сюда. На сопку сейчас полезем, чертей япошкам навтыкать, — вновь ввёл в задумчивое настроение Никиту.

Солнце поднималось, рассеивая туман и временами являя взору вершину скалистой сопки.

Там творился ад. Канонада не стихала ни на минуту. Раздалась команда, и батальоны двинулись вверх.

— Живее, живее, орлы, — из клочка густого тумана вновь образовался ротный.

Аким даже вздрогнул от неожиданности:

— Взлетаем на вершину скалы к солнцу и свету, — отрапортовал командиру.

— К шрапнели и пулям, — поправил товарища Зерендорф, весело козырнув Святополк—Мирскому.

— Ох уж эти гвардейцы, — улыбнулся тот. — Молодцы, что присутствия духа не теряете, — нырнул в набежавшее туманное облачко.

— Не тропинка, а божье наказанье, — спотыкался о камни выполнивший команду офицера Козлов. — Того и гляди, что шмякнешься и нос расквасишь, — собрав складки на лбу, что показывало тяжёлый мыслительный процесс, мозговал, правильно ли сделал, что отдал трёшницу повозочному.

— Крепись, Никита, — хмыкнув, поддержал его Рубанов, не догадываясь о тяжких раздумьях. — На середине сопки ты станешь горным Козловым.

— Муфлоновым значит, — поддержал шутку Зерендорф и весело заржал.

«Как был я Козловым, Козловым и останусь. А трёшницу правильно отдал… А то, что случись ненароком, Боженька и спросит: «Что, сукин кот… Или, как его, козий муфлон … Трёшенку–то зажал… Будешь в аду орехи собирать под обстрелом», — споткнувшись, перекрестился, и стал внимательно обозревать горную тропу под сапогами.

На вершине сопки свистели пули и рвалась шимоза. В батальоне появились раненые.

— Рубанов, занимайте с 1‑м взводом во–о–он тот участок высоты. Нашим батальонам эта высота, под кодовым номером 84, отведена, — запыхавшись, отдал приказ штабс–капитан Рава.

— Слушаюсь, Николай Феликсович, — спокойно ответил Аким, приложив руку к околышу фуражки.

— Наконец–то честь отдавать научился, — когда начальство ушло, высказался Зерендорф. — С ног никого не сбил, — подбодрил себя и приятеля.

— То не я, вашбродь. То Витька Дубасов по кличке Дуб, — вновь поднёс руку к козырьку Аким, почувствовав, как рядом с головой чиркнула о скалу пуля.

Другая взрыхлила землю у ног Зерендорфа.

— К бою! — закричал Рубанов, подумав: «А где же полковник Лайминг? Как он смог целые сутки прожить в этом аду… Если, конечно, прожил…».

И тут показались японцы… Маленькие и невзрачные, они не вызвали ненависти у офицеров и солдат.

— Вот они, мартышки кусючие, — укрывшись за валуном, словно на охоте, палил по ним ефрейтор Сидоров.

Глянув по сторонам, Аким увидел, что солдаты его роты залегли, и, прикрываясь складками местности и валунами, открыли прицельный огонь, сбив нападающих с вершины сопки. Подняв к глазам бинокль, поразился тому, что наша артиллерия ещё огрызалась, и около пушек суетилась прислуга. Тут раздался пулемётный стрёкот, и атака японцев полностью захлебнулась.

Не успели солдаты немного расслабиться, принявшись для подъёма боевого духа шутить над япошками, как последовала ещё одна атака.

Тут уж стало не до шуток!

«Банзай», — слышалось, казалось, со всех сторон. Батальоны умело отстреливались, удерживая позицию.

— Господа, — на этот раз Святополк—Мирский явился из облака артиллерийского разрыва. — Пришла команда генерала Засулича — отступать. А нашему полку приказано прикрывать отступление.

— Полковник–то жив? — спросил Зерендорф, шарахнув куда–то из револьвера.

— Покуда жив. Видел его недавно. Но от 3‑го батальона ничего не осталось, — вздохнул он, вспомнив своего погибшего друга, командира одной из рот.

Воздух гудел от артиллерийских выстрелов. Сопку застилал густой буро–серый дым. Постепенно превосходящие силы японцев охватили с флангов два русских полка. 12‑й полк сумел выйти из охвата, а 11‑й восточно–сибирский, прикрывая отступающие русские войска, попал в окружение.

— Ребята, отходим, — появился из дыма сражения полковник Лайминг. Китель на нём был разорван, лоб залит кровью. — Раненых не оставлять.

Над полем боя стояла плотная завеса дыма от непрерывных разрывов шимоз.

Остатки полка, отстреливаясь, отступали по ущелью, и оказались зажаты врагом в теснине между двух сопок. Выход перекрыл японский полк.

— В штыки их! — закричал вставший перед остатками полка Лайминг, и тут же грудь его окрасилась кровью, а другая пуля пробила голову.

Запрокинувшись, он закачался и упал на руки ординарца и подпоручика Сорокина.

— Командир убит! — пронеслось по рядам и полк, потеряв управление, остановился под градом японских пуль.

И тут место убитого командира занял не офицер, а полковой священник отец Стефан.

Подняв над головой висевший поверх рясы крест, он как–то тихо и обыденно произнёс:

— Вперёд ребята. Мы русские, — и первый бесстрашно пошёл на врага.

— Музыканты — гимн! — приказал вставший рядом со священником князь Святополк—Мирский.

Оркестр грянул «Боже, царя храни!», и прокопченные от дыма и гари, истекающие кровью солдаты и офицеры, пошли вперёд, забыв о чуть было не начавшейся панике.

Рубанова охватил экстаз боя.

Он слышал российский гимн, и воочию видел своих врагов.

«Я — РУССКИЙ, — со всей силой своей души ощутил он это понятие. — И не могу позволить японцам победить нас. Не могу позволить им считать себя храбрее, сильнее и выносливее русского солдата», — выхватил из ножен шашку с павловским орлом на лезвии, и, что есть силы, закричал:

— В штыки их, ребята, — заметив краем глаза, как покачнулся раненый священник и выронил крест.

Отца Стефана поддержали крепкие руки. И он снова пошёл впереди русского воинства, неся перед собой православную святыню.