Эпикур

   — А вот и нет! — с торжеством воскликнула Ламия, — Какая уж тут справедливость! Ведь купца сон удовлетворил, а Тониду тень денег — нисколько.

Все, включая Эпикура, рассмеялись.

   — Что, Эпикур, выходит, Ламия мудрее тебя? — спросил Деметрий.

   — Отдаю должное шутке, — ответил философ, — но, мне кажется, в ней скрыт и некий зловещий смысл. Подумайте, что будет с обществом, если сны и предчувствия станут предметом судебных разбирательств и приговоров?

   — Тебе бы только поспорить! — отмахнулась Ламия.

   — Мне давно хотелось посмотреть на тебя, — обратился к Эпикуру Деметрий. — Я думал, ты сам, как другие, придёшь познакомиться. А ты, видно, из-за своей философии забыл обо всём на свете? Хорошо ещё, что Ламия вспомнила о тебе. Но я представлял тебя другим. Говорили, ты заменил в Афинах Диогена, а ты поселился не в бочке, а в «Саду» и одеваешься, я вижу, довольно прилично. Наверно, ты заместил кого-нибудь из киренаиков и только притворяешься скромником? Что, угостимся? — кивнул он Ламии.

Ламия поднялась, села на ложе рядом с Демо и дважды хлопнула в ладоши. Откинулась занавеска, две красавицы служанки внесли столики с угощениями и поставили их перед Деметрием и Эпикуром.

   — Попробуйте угря, — предложила Ламия, — я сама его готовила.

Деметрий взял с золотого подноса кусочек рыбы, окунул в темно-красный соус и отправил в рот. Остальные последовали его примеру, причём женщины угостились из тарелки гостя. Эпикур похвалил кулинарное искусство хозяйки.

   — Ну, а ты, Демо, что скажешь о Ламии? — спросил Деметрий.

   — По мне, она самая обаятельная из всех афинских... старух.

   — Но посмотри, как она меня кормит, — настаивал Деметрий.

   — Приголубь мою мамочку, и она угостит тебя ещё лучше, — не сдавалась Демо.

Ламия хохотала. Снаружи слышалась быстрая музыка и стучали ступни танцоров.

   — Выходит, Эпикур, ты обманываешь людей, когда учишь скромности и воздержанию? — спросил Деметрий.

   — Я не признаю обмана и говорю только правду, — ответил Эпикур. — Просто меня часто путают с гедонистами. Я, как и они, считаю высшим благом удовольствие. Но я умею находить наслаждение в обычной жизни, а они видят в ней только муки. Счастья гораздо вернее можно достичь, избегая неприятностей, чем гонясь за наслаждениями, которые, кстати, далеко не всегда безобидны.

   — И какие же это удовольствия даёт скромная жизнь? — потянувшись, спросил Деметрий.

   — Дышать, утолять голод и жажду, ходить по полям и холмам, отдыхать от усталости. Слушать музыку, любоваться прекрасными творениями и, конечно, общаться с друзьями.

   — А любовь? — хитро подмигнув, спросила Ламия.

   — Признаться, я опасаюсь её. Бывает, она ведёт к тяжёлым потерям.

   — Слушайте, я догадалась, почему Эпикур так говорит! — объявила Ламия. — Во время войны с Антипатром он знаете кого подхватил? Не поверите — Филоктимону, бывшую козу Стратокла! Она кормила беднягу месяц и сбежала от него сперва в Пирей, потом в Сицилию. А нашего философа, говорят, называла Милоглазым.

   — Вот это ты врёшь, — перебила Демо. — Так ты сама называла Деметрия Фалерского!

Эпикура бросило в жар. Перед ним на миг открылся краешек мира этих несчастных завистниц, которых Диоген называл «царицами царей».

   — Что, правда? — обернулся к Эпикуру Деметрий.

   — И да и нет, — хмуро ответил философ, — Много ли знают эти жрицы Афродиты Пандемос о тайнах Афродиты Урании? Я не буду говорить о них.

   — Но ты же сам утверждал, что всегда говоришь правду.

   — Если говорю, то правду, но я не всегда её говорю. Каждый имеет право на тайны.

   — Признайся, — попросил оживившийся Деметрий, — что у тебя на настоящие наслаждения просто нет денег. Твои наслаждения доступны каждому, но они лишены силы и размаха. Как тебе, нищему, судить о них? Разве ты испытал наслаждение властью, или наслаждение буйством сражения, или победу в любовной битве, когда любовница или любовник сдаются перед твоей красотой или щедростью? Мне всё это доступно. Я неплохо одарён природой, — Деметрий расправил плечи, — умён, образован, прославлен как полководец и изобретатель. Так вот скажи, говорящий правду, считаешь ли ты меня счастливым?

Эпикур ждал этого вопроса и, зная вспыльчивость царя, понимал опасность честного ответа, но решил не уклоняться.

   — Не обижайся, государь, — ответил он, — но я не считаю тебя особенно счастливым. Всё, что ты имеешь, — сегодня оно есть, а завтра — нет. И одно опасение потерять всё это мешает радости. Но главное — такова судьба всех, кто богат и могуч, — тебе почти недоступна настоящая дружба.

   — Как это недоступна! — возразил Деметрий. — Я щедр и творю добро. За это целые народы становятся моими друзьями.

   — Не знаю, как это ты ухитряешься дружить с целыми народами, — покачал головой Эпикур, — но посмотри, кто набивается тебе в друзья в Афинах!

Деметрий нахмурился:

   — Сейчас станешь просить за Демохара? Знай, это не я, а вы сами его изгнали. Я вернул вам демократическое правление, и если афиняне изгнали моего обидчика, значит, они любят меня, а не его.

Эпикур чувствовал, что царь раздражён и может вспылить. Следовало промолчать, но философ не удержался.

   — Государь, — сказал он твёрдо, — демократия держится не столько на законах, сколько на духе народа. Когда Афины проиграли войну, Антипатр казнил у нас несколько десятков неугодных ораторов. Но он убил не только их. В тысячах других были убиты смелость, стремление к независимости, забота об общем деле. Кассандр постарался не отстать от отца. Ты вернул нам старые законы, но не в твоих силах возродить дух демократии. В отличие от Кассандра и Птолемея, ты прям и не коварен, за это уважаю тебя. Но в нас ты предпочёл увидеть не честных союзников, а угодливых слуг. Люди, которые изгнали Демохара и других немногих, действительно дорожащих демократией, хотят только одного — понравиться тебе и извлечь из этого выгоду. Они изменят тебе в тот самый миг, как ты споткнёшься. Нынешняя афинская демократия — это игра для взрослых, в которую играют ради твоего развлечения.

   — Ты, кажется, забыл, где находишься! — грозно проговорил Деметрий. Он покраснел, в глазах сверкнула ярость.

   — Ты просил меня сказать, что я думаю, — ответил Эпикур. — Это моё мнение, но учти, сам я далёк от политики, не посещаю Собрание и не стремлюсь ни к каким должностям.

   — Хочешь, я укушу Эпикура, чтоб он не портил тебе настроение? — предложила Ламия, и тут Эпикур узнал её. Предвоенное лето, ужин у Навсифана, ночёвка в адроне...

Лицо Деметрия смягчилось, он улыбнулся.

   — Давай, Ламия, покажем, как мы относимся к недоброжелателям, — проговорил он, — принеси, что приготовила.

Ламия вышла и вернулась с тяжёлым резным ларцом из тёмного дерева, поставила его на столик перед Эпикуром и медленно открыла. Ларец был полон золотых монет.

   — Здесь два таланта. Бери и помни о моей щедрости, — торжественно провозгласил Деметрий, наблюдая за лицом философа. Но Эпикур остался равнодушен.

   — Не обижайся, но я не приму твоего дара, — покачал головой философ.

   — Это почему? — возмутился Деметрий. — Ведь от кого-то ты берёшь, если имеешь «Сад» и всё необходимое?

   — Но раз уж оно у нас есть, зачем нам лишнее? Мы сами кормим себя и ни в чём не нуждаемся. А если эти деньги тебе не очень нужны, отдай их лучше в храм Асклепия для лечения бедных.

   — Ты что, не хочешь от меня зависеть?

   — Я и не завишу, государь. Скорее это ты зависишь от меня. Ведь я уплатил налог для гетер, который понадобился тебе.

   — Всё-таки ты Диоген, — покачал головой Деметрий. — Но ты не прав и ещё придёшь ко мне как проситель. Подумай, может быть, у тебя найдутся какие-нибудь желания?

   — Поблагодарить тебя за угощения и отправиться домой.

   — Хорошо, — с недоброй улыбкой проговорил Деметрий, кликнул служанку и велел прислать распорядителя. — А вы, девушки, чем сегодня угостите меня?