Каин: Антигерой или герой нашего времени? (СИ)

— Правда, Глаша.

Иван слегка коснулся ее мягкого, округлого плеча и предложил:

— Давай опять рекой и озером полюбуемся. В прошлый раз глаз не мог оторвать. Какие же здесь красоты!

— Давайте, Василий Егорович Здесь можно стоять часами и все равно не наглядишься… А знаете, — девушка кинула на Ивана задорный взгляд, — вы еще не видели наши Нелидовские озера. Отсюда их не приметишь, они прямо за Ветлугой, но их загораживают заросли, а на челне к ним легко можно пробраться. Я туда нередко с тятенькой плаваю рыбу ловить. Там такая красота! [152] Хотите посмотреть?

— Вплавь поплывем? — улыбнулся Иван.

— Почему же вплавь? У меня челн на берегу с веслом стоит. Не забоитесь?

— Это с тобой-то, Глаша? Да хоть на край света!

— Ой… Как я рада, Василий Андреевич. Какой же вы дивный.

Глаза девушки были заполнены счастьем, и тогда Иван вытянул из кармана небольшую коробочку, облаченную красным бархатом.

— Ты уж извини, Глаша. В прошлый раз я предлагал тебе золотые сережки купить, а ты отказалась. И все же я хочу тебе их подарить. Раскрой коробочку.

— Какие красивые! — ахнула девушка. — Такие только царевны носят.

Глаша приложила сережки к мочкам ушей и вздохнула:

— Жаль, что зеркальца нет.

— Дома можно посмотреться?

— Дома?.. Да вы что, Василий Егорович? У нас во всей деревне нет ни одного зеркальца.

— Да ты выходит, Глаша, даже своего лица не знаешь.

— Шутите, Василий Егорыч, — снова метнула на купца задорный взгляд девушка. — В кадушку водицы наношу и посмотрюсь.

— А ведь на самом деле, Глаша, — рассмеялся Иван. — Сам детские годы в деревне жил. Мать, бывало, иногда в кадушку с водой смотрелась, когда молодая была.

Девушка отняла от ушей сережки, уложила их в коробочку и протянула Ивану.

— Благодарствую, Василий Егорыч, но ваш подарок взять не могу.

Но Иван заложил руки за спину.

— Но я ж от чистого сердце. Ты мне, Глаша, взгорье и озеро показала, а я тебе за это скромный подарок преподнес.

— А что маменька и тятенька скажут? Откуда такое сокровище?

— А так и растолкуй.

— Не поверят, милый Василий Егорыч. Осерчают на меня, да еще на худое подумают. Простите, родненький, не возьму.

— Подарок, как бы ты не уговаривала, назад не возьму, Глаша, — твердо высказал Иван.

В глазах девушки появились слезинки, чего особенно терпеть не мог Иван, не привыкший к женским слезам.

— Тогда давай так поступим. Сейчас я поищу бересты, спрячу в нее коробочку и зарою ее под твоей березкой. Пусть это будет твоей тайной, Глаша, а потом, как сердце твое подскажет. Согласна?

Девушка молча кивнула, хотя глаза ее оставались грустными. Иван, конечно же, понял ее состояние души: она не такая уж простушка. Глаша поняла, что сегодняшняя встреча может быть последней.

Спрятав клад под березкой, Иван подбодрил девушку.

— Все будет хорошо, Глаша. Уж ты поверь мне… А про Нелидовские озера не забыла? Подари мне еще одни красоты.

— С большой радостью, Василий Егорыч. Давайте спускаться.

— Подай руку, Глаша. Так мне будет спокойней.

Иван чувствовал трепетную, нежную ладонь в своей руке и испытывал необъяснимую нежность к девушке, которую никогда не переживала его заскорузлая душа. Он должен это ощущение запомнить, надолго запомнить, пока неизбежные оковы не скуют его тело.

У дерева лошади не оказалось, чем был Иван поражен, так как он весьма крепко привязал к сосне Каурку.

— Моего коня кто-то увел, даже узел не развязал. Поводья ножом разрезал.

— Какая беда, родненький, — расстроилась девушка.

— Не переживай, Глаша. Другого коня куплю.

— Да как же, родненький Василий Егорыч! Это же великая беда. Тятенька бы с ума сошел. Где таких денег набраться? Но наши мужики коня украсть не могли, вот тебе истинный крест!

— Чужие? Но с дороги коня не видно.

— Зато было видно из деревни, как вы с угора ехали… Неужели Егоня, о котором я вам сказывала?

— Которая его изба, Глаша?

— Самая последняя перед околицей. Хотите его навестить, родненький?

Глаша (чуткая Глаша) тотчас заметила, как изменилось лицо московского купца. Оно стало суровым и даже беспощадным. Теперь уже перед ней стоял Каин, который никогда никому не прощал, если что-то у него похитили.

— Непременно навещу, Глаша.

— Не ходили бы вы к нему, родненький. Он худой человек, может, и за вилы схватиться.

— Не бойся за меня, Глаша, и прости, что не смог увидеть твои Нелидовские озера. Прощай.

Каин вновь коснулся плеча девушки и быстро зашагал к дороге.

Глаша с тревожным чувством на сердце, проводила его смятенными глазами.

Глава 22

Каин и Егоня

У Егони от удивления желудевые глаза расширились.

— Ты-ы?

— Признал, Левка?

Левка — мужичина здоровенный, рыжебородый, на полголовы выше Каина. В глазах не только изумление, но и опаска.

— Какими судьбами, Каин?

Голос настороженный, с хрипотцой.

Из конюшни, с закрытыми настежь воротами, раздалось лошадиное ржание.

— А Каурка-то меня признал. Как же ты, Левка Рыжак, коня посмел у меня увести?

Левка попытался сочинить легенду:

— Понимаешь, Каин, шел по дороге, да довелось в лесок завернуть. Приспичило. Только нужду справил, а тут конь в пяти саженях. Репу поморщил: никак приблудный, ибо в деревне таких коней не водится. Намедни цыганский табор мужики видели, знать от табуна отбился. Вот я и привел коня на конюшню.

— Ловко ты, Рыжак, баланду травишь.

— Вот те крест! Как на духу.

— Закрой варежку, сволочь! Конь был привязан, значит, хозяин был где-то рядом. Ты даже узел не смог развязать, ножом разрезал. Торопился увезти добычу. И от кого? Гнида!

Каин, обуреваемый яростью, шагнул, было, вплотную к Рыжаку, но тот выхватил из-за голенища сапога нож.

— Не подходи. Порешу! Давно пора тебе кишки выпустить.

Но ловкий Каин успел молниеносно перехватить руку и завернуть ее за спину Левки, да так сильно, что у Рыжака что-то хрустнуло под лопаткой. Нож упал на землю.

— Отпусти, Каин! — взвыл от боли Рыжак.

— И не подумаю. Сейчас ты у меня дуба дашь, ибо поднятый нож на вожака шайки карается смертью.

Разгневанный Каин взял в руку нож, а Левка взмолился:

— Пощади!.. Погорячился… Христом Богом прошу!

— Бога вспомнил? Не поможет, ибо Бог воров и пьяниц не жалует. Подыхай, собака!

Но Каин так и не занес над Левкой нож: в его ослепленных яростью глазах вдруг предстала Глаша, милая, чудесная Глаша, с необыкновенно целомудренной душой.

«Не надо, Васенька! Ты же добрый».

Каин отпустил от себя Рыжака и закинул в лопухи нож.

— Живи, падла, но запомни, если обидишь кого на деревне, пощады тебе больше не будет.

— Запомню, Каин, — все еще морщась от боли, прохрипел Левка.

— Как сюда попал? Только не бреши. Смотри мне в глаза и рассказывай.

— Сказ будет не долгий. Обложили меня сыскные люди. Едва успел из Москвы сбежать. Покумекал и надумал в дальние края податься. Вот так здесь и оказался под чужим именем. Никак и ты сюда сиганул.

— Я, в отличие от тебя, хорошо по Волге походил, а затем решил с братвой в Варнавине отдохнуть под видом торговых людей, что надумали лес закупить. Ты это, Рыжак, хорошо заруби себе на носу. В этих местах я московский купец Василий Егорыч. Зарубил, но если курвой [153] станешь, на краю земли отыщем.

— Мне свой калган дороже. Здесь хочу отсидеться… Но как мужики мне поверят, что я у тебя коня не крал?

— Поверят. Я сяду на Каурку и проеду по всей деревне, а ты поведешь коня за уздцы. Мужики подумают, что ты честный человек. Да и вообще постарайся жить в деревне не бирюком, мир того не любит. Уразумел, Рыжак?

— Уразумел, Каин.

— Это имя ты сказал в последний раз, — вновь посуровел Иван.