Тайны «Фрау Марии». Мнимый барон Рефицюль

– Да, господин.

– Он старался у меня выманить портрет немецкого художника шестнадцатого века Кристофа Амбергера, но я не продал. Предложил в обмен на какого-нибудь ценного голландца. С тем месье Клодель и уехал в последний раз.

– Да, господин.

– А сейчас он направляет ко мне… э-э-э… – Геррит еще раз посмотрел в письмо, чтобы найти имя, – вот, барона Анатаса Рефицюля, у которого, как пишет Клодель, с собой еще один портрет кисти Амбергера. Он просит меня определить его подлинность.

– Понятно, господин.

Браамкамп поднялся из кресла и подошел к подставке, на которой находился пейзаж на подрамнике. Он снял картину, поставил ее на пол и, повернувшись к дворецкому, продолжал комментировать письмо:

– Клодель извиняется за спешку, но дело в том, что от моего решения зависит, отвезут ли ему этот портрет в Париж или нет.

– Да, господин.

«Действительно, не тащить же во Францию бог знает что, если это не портрет кисти Кристофа Амбергера! Как вообще он оказался в Амстердаме? И если это действительно так, почему Клодель, а не я успел его купить?» – размышлял Геррит.

– Ну что же, пригласите этого барона… – он опять посмотрел в письмо, – Рефицюля с картиной.

– Да, господин.

Дворецкий удалился, а Геррит достал справочник и, освежая память, быстро прочитал: «…В 1530 году Кристоф Амбергер был принят в цех художников Аугсбурга, где трудился вплоть до своей смерти, специализируясь на портретах…» Так… Изучал живопись у Л. Бека в Аугсбурге… считается выдающимся немецким портретистом наравне с Дюрером и Бургкмайром… В этом же году… получил звание мастера, необходимое, чтобы стать гражданином Аугсбурга и пользоваться всеми гражданскими правами… Так… Известны его портреты патрициев Аугсбурга и их жен, а также портреты Карла Пятого, Георга фон Фрундсберга, Конрада Пейтингера, Фуггеров и Вельзеров, космографа Себастиана Мюнстера… В 1548 году Амбергер познакомился с Тицианом… Ничего себе!.. Самым значительным произведением Амбергера считается панель главного алтаря аугсбургского кафедрального собора, созданная в 1554 году, после того как был уничтожен алтарь работы Ганса Гольбейна Старшего…»

– Интересно, очень интересно, – произнес он вслух. – У меня только одна его работа… Как мне нужна помощь Анны Белль!

В это время в библиотеку вошел незнакомец, следом за ним дворецкий, который нес картину. Ее водрузили на освобожденную подставку. Человек в черном представился Браамкампу как барон Анатас Рефицюль проездом из княжества Андорра. После официальных взаимных приветствий Геррит Браамкамп предложил его сиятельству Рефицюлю присесть.

Барон выглядел весьма экстравагантно. Он вылез из своего плаща, оставшись в красном бархатном камзоле с золотыми пуговицами и с толстой золотой цепью поверх одежды. Темный парик, заплетенный сзади в косичку, с завитыми буклями по обеим сторонам, сообщал его лицу строгость и выражение уверенности в себе. Горбатый нос и смуглая кожа выдавали в нем южанина.

На портрете, привезенном бароном, был изображен мужчина лет тридцати пяти в меховой накидке и странной черной шляпе, которая совершенно сливалась с темным фоном картины. Даже на самом близком расстоянии эту шляпу едва можно было рассмотреть. Издалека казалось, что часть головы мужчины просто срезана по диагонали, а кусок черепа вместе с мозгом удален.

Подписи художника на холсте не было. Но, несомненно, картина была написана в стиле немецких портретистов XVI века.

Кристоф Амбергер. Мужской портрет

Одним из способов определения подлинности картин всегда было сравнение манеры письма и красок с другими полотнами того же художника. Этим методом пользовались все коллекционеры.

– Как мне сообщил господин Клодель, во всей Голландии только у вас найдется еще одна работа Кристофа Амбергера, дабы произвести сравнение, – подтвердил гость.

– Вы правы, барон. Только знаете, в последние годы я передоверил заниматься коллекцией внучатой племяннице. И сам перестал даже задумываться, где размещены картины в доме. К сожалению, ее сейчас нет, и я никак не припомню, где находится портрет кисти Амбергера, – развел руками Геррит Браамкамп.

– Картина, которую вы видите, – моя собственность, и я абсолютно уверен в том, что это подлинник.

– У меня тоже не вызывает сомнения, что это работа шестнадцатого века.

– Картина хранилась в нашем фамильном замке в Андорре более двухсот лет. Ваше мнение потребовалось покупателю не потому, что он испытывает недоверие. Просто месье Клодель еще не видел этого портрета, мы обо всем договаривались в переписке. Когда он узнал, что я заеду по дороге в Амстердам, попросил обязательно показать портрет вам.

– Да-да, он как раз об этом написал мне.

– Жаль, что вашей внучатой племянницы не оказалось дома, – посетовал барон.

– Она вернется уже сегодня к вечеру.

– Замечательно! Я отбываю во Францию послезавтра. С вашего позволения, ваше сиятельство, могу я оставить портрет у вас? Когда приедет ваша внучатая племянница, вы сравните портреты между собой. И если не трудно, черкните о результатах месье Клоделю. А завтра к вечеру я заберу картину и ваше письмо. Мне будет неудобно держать ее в комнате на постоялом дворе.

Браамкамп согласился. Портрет действительно ему понравился. Когда барон ушел, он стал рассматривать холст детально, все больше убеждаясь в том, что это подлинник творения настоящего мастера. Особенно искусно был выписан мех на воротнике – от него как будто исходило тепло. Геррит даже пожалел о том, что картину нельзя оставить в доме навсегда. По законам этики он не мог себе позволить начать прямую торговлю с бароном, чтобы перекупить портрет у Клоделя. Некоторые коллекционеры так поступали, но Геррит понимал, что Серж Клодель ему доверился, и потому не мог обмануть его ожиданий.

Он разглядывал портрет вблизи, когда почувствовал легкое головокружение. Стеллажи с книгами стали медленно передвигаться. Геррит, опершись одной рукой на угол стола, с удивлением смотрел на убыстряющееся вращение предметов и стен. Вскоре это движение превратилось в водоворот, и граф, не устояв, рухнул на ковер библиотеки…

…В этот момент Анна Белль вздрогнула и выглянула в окно кареты. Прямо перед ее глазами всадник на лошади, засмотревшись, сбил с ног женщину с корзинкой, переходившую улицу. Прохожие вскрикнули от неожиданного зрелища. Анна Белль, словно по наитию заставшая момент трагедии, очень испугалась. Карета покатила дальше.

Эпизод отложился в сознании девушки, и в течение всего оставшегося времени пути волнение только нарастало. Когда она думала об Андрее Петровиче, становилось легче. Однако при мысли о дедушке Геррите к горлу почему-то подступал ком и начинали трястись руки. Она несколько раз просила кучера прибавить ходу. Тихонько ерзала на сиденье и не могла ни на минуту задремать. Рябцев же, разместившийся напротив, заснул еще на первой сотне метров обратной дороги, да так и не просыпался до самого Амстердама.

…Дворецкий обнаружил лежащего в библиотеке Геррита Браамкампа только через два часа. Он закричал, призывая на помощь, и вместе с двумя служанками оттащил хозяина на большом пледе в спальню, перевалил на кровать его грузное тело.Геррит Браамкамп совершенно обмяк и не подавал признаков жизни. Послали за доктором, и через короткое время тот уже входил в спальню. Он прощупал пульс, приложил пальцы к шейной артерии графа, оттянул нижние веки закрытых глаз и, увы, констатировал смерть.На подъезде к Амстердаму волнение Анны Белль значительно спа́ло. Это могло быть следствием усталости от дороги, но девушка надеялась, что была какая-то другая причина: опасность, которую она ощущала в течение пути, скорее всего миновала…

Вот наконец появились знакомые очертания особняка. Анна Белль открыла двери своим ключом и вбежала внутрь. Следом вошел отпустивший лейтенанта Рябцев с шедевром Питера де Хоха в руках.

Девушка столкнулась с дворецким и, не дожидаясь приветствий, взволнованно спросила: