Форпост в степи

— Истребить их сразу надо было! — не выдержал кто–то из стариков. — Тогда они бы на других не напали, как псы голодные!

— Разорвал бы этих турков! — прорычал Телегин, заскрежетав зубами. — В клочья бы разорвал.

— Емеля, а ты б об отставке по хвори похлопотал! — посетовали старики. — Ты же вон на себя не похож. Глядишь, что и отхлопочешь…

Совет казаков, конечно, давал мало надежды на отставку по состоянию здоровья. Но Пугачев решил попробовать. Чем черт не шутит? Сел в лодку, помахал рукою жене и детям и поплыл в Черкасск, где имел резиденцию атаман войска Донского Ефремов. В первый же день путешествия его захватило очарование родных мест и с каждой новой верстой оно возрастало, потому что все более притягательными казались места, мимо которых он плыл. Подъем по течению был непрерывной и ожесточенной борьбой Пугачева со стихией. Он побеждал, но обливался тяжелым болезненным потом. А вода бежала дальше, сливая за кормой разрезанные лодкой струи, и в ее веселом говоре звучала насмешка. Вдоль берега тянулся лес — тысячи деревьев, и каждое дерево было отлично от другого, имело свой изгиб, свои прихотливые повороты, свою таинственную прелесть. Иногда лодка часами шла мимо обрывов, нависающих над головой. И Пугачев невольно сравнивал их с воронками от снарядов или с окопами на оборонительных линиях.

На короткой ночевке он не мог заснуть, лежал с открытыми глазами у костра, вслушивался в звуки ночной степи, леса и мечтал. Он думал: «Я это или не я? Неужто я — так далеко от войны, смерти, взрывов и визга пуль? Неужто это я — свободный и довольный

жизнью?» Он был высокого мнения о своих способностях, но воинская повинность и предстоящее возвращение на войну угнетали его. Сможет ли он выбраться из этого замкнутого круга?

Утром лодка отошла от берега. Преодолев несколько верст, Пугачев вскрикнул, еще не понимая, что случилось. Его шапка слетела на дно лодки, и одновременно он услышал выстрел. Емельян бросился на дно. Испуганный и возбужденный, он выглянул из–за борта и посмотрел в сторону выстрела — между деревьями вился расходящийся дымок…

Лодку прибило к берегу. Пугачев взял ружье и перекатился через борт на землю. И вновь просвистела над ним пуля, после чего громыхнул выстрел.

— А ну стой! — невольно крикнул он. Но ни ответа, ни очередного выстрела не последовало.

Пугачев быстро встал на ноги и побежал. Шагов двести отделяло его от фигуры, которую ему удалось разглядеть. А стрелявший в него бежал в лес.

Убегавший от него незнакомец выстрелил снова, пуля стеганула воздух, вторая вскользь коснулась предплечья.

— Ах ты, пень безмозглый! — воскликнул, разозлившись, Емельян. — Дома меня угробить хотишь?

А незнакомец уходил. Еще немного — и заросли скроют его. Встав на колено, Пугачев прицелился и выстрелил. Убегавший упал ничком. Тишина разлилась такая, что стало слышно порывистое шуршание ветра в ветвях деревьев.

Подстреленный незнакомец лежал без сознания. Из раненого бедра сочилась кровь. Емельян перевязал рану платком. А когда попытался привести раненого в чувство, сзади хрустнула ветка.

Рука потянулась к ружью. Но тот, кто стоял сзади, грозно предупредил:

— Только коснись ружья, зараз башку прострелю.

Угроза прозвучала значительно, но одно смутило Емельяна: голос был женский.

— Вот те раз, — ухмыльнулся он и стал медленно поворачиваться. — Ты гляди, не дури только с оружием. Хочу, глядя на тебя, разговаривать…

Перед ним стояла красивая женщина лет тридцати пяти. Родись она мужчиной, из нее вышел бы превосходный казак.

— Какого ляду палил в него? — спросила она, сурово глядя на Пугачева.

— Чтоб самому живым остаться, — ответил он и снял с головы шапку. — Я плыву себе на лодочке, никого не трогаю, а он в меня из ружья–то и пальнул. Шапку вона испохабил, злыдень…

— Брат это мой, Гордей, — вздохнула женщина. — Он с войны умом тронутый пришел. Сейчас во всех турок видит, вот и палит по кому ни попадя. А дома он послушный и ласковый.

— Сама–то чего здесь? — спросил Пугачев.

— Его искать пришла.

— И часто он эдак?

— Когда на него блажь накатит. Ружье его куда только ни прятала. Все одно сыщет и на реку бежит.

Она спустила курок, повесила ружье на плечо и склонилась над раненым, который начал приходить в себя.

— Донести до избы подсобишь?

— Да куда ж от тебя денешься, — кивнул, соглашаясь, Пугачев.

— А звать–то тебя как?

— Емельян Пугачев я. Из станицы Зимовейской!

— Слыхала про такую, — улыбнулась женщина. — И золовка моя оттель родом.

— Звать тебя как? — спросил Емельян.

— Галя Скоробогатая…

Он помог женщине перенести раненого брата из леса домой, и сам остался у нее на временный постой, так как ему больше не у кого было остановиться в Черкасске.

Два дня спустя Пугачев явился в войсковую канцелярию.

— Чего надо? — недружелюбно встретил его дьяк.

— Отставку хлопотать прибыл, — ответил Емельян.

— Из отпущенных?

— Из них.

— Что, дома не полегчало?

— Нет.

— Тогда в лазарет ложись. Ежели хворь твоя неизлечимая, получишь отставку. Но а ежели от хвори твоей излеченье возможно, то уж не взыщи…

В дом Галины Скоробогатой он вернулся злой и на чем свет стоит костерил канцелярию и дьяка. Атаману тоже достался воз проклятий, хотя с ним Пугачев пока еще не виделся.

— Что, не дали отставку? — спросила его Галина.

— Да у них снега зимой не выпросишь! — кричал Емельян. — Сами зады свои дома у печек согревают, а нас под пули турецкие взашей гонят! Они сыты, богаты… А мы — голь бесправная… Где воля тут, обскажи мне? И как я снова пойду на турок, когда семья моя из нужды не вылазит?

— От возврата откупиться зараз можно, — сказала Галина. — Ежели есть что за душой, то найми кого, кто за тебя на Туретчину поедет.

— А ежели нет ничегошеньки?

— А ежели нет, то сам в обрат собирайся или себе пулю в лоб пусти.

Но обратно на войну Пугачев не собирался, равно как и ли–шать себя жизни. На следующий день он пошел к самому атаману войска Донского Ефремову. Но тот даже не захотел его принять. А в канцелярии, куда он заглянул попутно, доходчиво объяснили, что армия вновь отпускников затребовала, в том числе и его, Емельяна Пугачева.

— Что делать?! — вздыхал он, сидя за столом у Скоробогатой.

— Я же те говорила — откупайся!

— Да нечем.

— Вот, — она выложила на стол двенадцать рублей. — Еще сабля мужа есть и зимняя бурка.

Пугачев с благодарностью посмотрел на Галю:

— Спасибочки тебе от всего сердца. Но все одно этого мало будет.

— В стойле два коня. Тоже забери.

Емельян озабоченно поскреб затылок:

— Может, знаешь, и нанять кого?

— Да хоть соседа моего, — ответила Галя. — Матвея Бирюкова. Он зараз за тебя на войну поедет!

Пугачев взял деньги, предложенные женщиной, вещи и поспешил к выходу. У двери он остановился и обернулся:

— А ты почто мне помогать взялась?

— Сама не знаю, — пожала плечами Галина. — Да ты иди, не спрашивай, а то передумаю.

Так и остался Пугачев дома, а вместо него уехал воевать Бирюков Матвей.

Воспрянув духом, сумевший избежать отправки на войну Пугачев решил навестить сестру, проживавшую с семьей в Таганроге. Оседлав коня, он немедленно отправился в путь, пообещав матери и жене, что вернется скоро.

Он вошел в дом сестры, переступил порог и поклонился:

— Мир дому вашему, уважаемые сродственники!

Федосья смерила его взглядом с головы до ног и спокойно ответила:

— И тебе мир, мил человек! А кто ты таков будешь? Из чьих краев? С какой вестью?

— Ты что, аль впрямь не узнаешь меня, сестра? — воскликнул Пугачев. — Или я уже изменился до неузнаваемости?

— Ба–а–а, Емелька?! Живой? — всплеснула руками Федосья. — А ну проходь в избу–то, а не стой каланчой у порога!

Пугачев, Федосья и ее муж Андрон Павлов всю ночь провели за столом. Павловы вспоминали, как их насильно увезли из Зимо- вейской в Таганрог по царскому указу и заставили забыть, что они казаки.