Беруны. Из Гощи гость

– О том у меня с тобой и речь, – молвил князь Иван и полез за пазуху. – Скажи ты мне,

пан Феликс... Книжица тут у меня... Читать сумеешь ты? Понимаешь ты грамоту эту?

Пан Феликс взял из рук князя Ивана книгу и пошел с нею к окошку. Он отдернул

занавесивший окно полог, и в горницу глянула понурая голова пегой лошадёнки.

– Ну, пошла, пошла себе да задворки! – замахал на нее пан Феликс. – Сегодня тебе

музыки больше не будет.

Лошадёнка, прихрамывая, заковыляла прочь от окошка.

– Видал, пан боярин, диво? Такая удивительная кляча – очень охоча, до музыки. Как

заиграю в свирёлку, то конь мой сам под окошко и приходит. Очень любит музыку. Ха! – И

пан Феликс, стоя у окошка, скользнул глазами по первой открывшейся наудачу странице. –

Фью-фью-у-у... – вытянул он губы, оборотясь к князю Ивану. – Откуда на Московщине такая

книга? Ибо это очень знаменитая книга. Это есть пана Мюнстера труд. Это космография пана

Себастьяна Мюнстера, очень знаменита.

– Козма... Как сказал ты?.. Козмаграфья?

– Так есть, космография.

– А что она, козмаграфья эта?.. К примеру ты б мне вычитал из нее немного.

– Космография?.. – шагнул к князю Ивану длинноногий шляхтич. – Да это

презнаменитая наука. Это описание строения целого света. Это описание вращения звезд и

всего шара земного. К примеру...

– Чего?.. Шара?!

У князя Ивана под кафтаном взмокла от жары рубаха, а от быстрой речи шляхтича

глубокими бороздами пошли по лбу морщины.

– Так, шара! Ведь земля наша кругла, как шар. Ну, как пушечное ядро...

«Ой, что ты? Слыханное ли дело!» – едва не вырвалось у князя Ивана, и морщины

выступили у него уже и под глазами и на переносье.

А пан стал бегать в штанах своих исподних из угла в угол да размахивать бывшею у него

в руках книгою, точно алебардой.

– Так и есть!.. Так и есть!.. – выкрикивал он ликуя. – Шара!.. И шар этот вертится,

вертится!.. Так и сказано в книге Николая Коперника «О вращениях светил небесных». Ибо

это такая знаменитая наука!..

– А столбы?.. – только и смог бросить ему с плашки своей князь Иван.

– Какие такие столбы?.. – заорал во всю свою мочь шляхтич, надвинувшись на князя

Ивана. – Что это еще за столбы, ваша милость?..

– Сказано в священном писании, в ветхом завете, – заметил ему учтиво князь Иван: –

господь сдвигает землю с ее основания, столбы же ее колеблются.

Пан Заблоцкий уронил на пол книгу, упер в бока руки и загрохотал таким неописуемым

смехом, что в чулане за дощатою стенкой какая-то посудина так и покатилась с полки.

– Ха-ха-ха!.. – стреляло у неистового пана из разверстой, словно пушечное жерло,

глотки. – Ха-ха-ха!.. Ну, боярин, и забавник!.. Столбы!.. Ха-ха-ха!.. Да то ж, боярин

вельможный, поповские басни, то ж пресмешные выдумки поповские! Ха-ха-ха!..

И пан, готовый вот-вот разорваться от смеху, полез в чулан и вышел оттуда с двумя

оловянными ковшиками и немалою на вид фляжкой.

XI. ТИШКОМ ДА НИШКОМ

У князя Ивана горела голова от крепкой панской водки, от быстрых речей шляхтича, от

натуги, с которой силился князь уразуметь их смысл. Ему казалось, что под ним трес нула

земля и туда, в эту черную дыру, летит теперь с шумом и лязгом все, на чем с лихой отвагой

пан Феликс раз за разом ставил крест, называя все это баснями поповскими. Столбы, на

которых, как уверен был князь Иван, земля держится, – басни; семь небес, о коих так много

толковали древние книги из ларя дяди Семена, – тоже басни, басни рай и ад, и нетленные

мощи, и святые образа. Князь Иван глянул в передний угол панской горницы: голо; не только

что иконы – крючка, за который зацепить ее, и того не было. А как же в писании, в

священном завете?.. Но пан Феликс слышать не хотел о завете, а только отмахивался, хохотал

да еще ретивее принимался шагать от постели к двери, от двери к постели. Набегавшись по

горнице и снова присев на постель, он налил себе в ковшик, подлил в ковшик и князю Ивану,

промочил горло и стал было толковать дальше:

– Так, боярин вельможный... – Но вдруг запнулся и хлопнул себя ладонью по лбу. – Ха! –

вскричал он, притопнув ногою. – То бывает, боярин, такое затменье, что мы тут размовляем и

распиваем из одной фляжки, а я и не ведаю, ваша милость, какого вельможного пана я тут

вижу в моем замке. Скажи ж мне, боярин мой любый, кто ты?

– Князь Иван княж Андреев сын Хворостинин, – молвил гость, чего-то потупясь, чего-то

покраснев до самых кудрей, нависших у него над ушами. Да то тебе к чему?..

Но длинноногий пан, оставив вопрос этот без ответа, вскочил с места, шагнул к князю и

поднял вверх свой ковшик.

– Очень радый, очень радый, – залепетал он, увиваясь вокруг ёрзавшего на неустойчивой

плашке гостя. – Очень радый, княже Иване, видеть вашу милость в моем замке. И еще раз

прошу, ясновельможный княже, чтобы, как говорится, без церемоний. Пью здоровье

ясновельможного князя!

– Будь здоров и ты, пан Феликс, – молвил в свой черед князь Иван и пригубил из

ковшика своего. – Будь здоров, друже!.. Хотел я сказать тебе: ты хорошо знаешь по-латыни и

козмаграфье умеешь подлинно и достохвально...

Пан Феликс приложил руку к сердцу, сделал шаг назад и молча поклонился своему

учтивому гостю.

– Хотел я сказать тебе, – продолжал князь Иван: – кабы грамоте мне той навыкнуть,

читать и разуметь по-латыни... Грамматике и риторике1, и небесных вращений уразуметь, и

земного... земного... шара... Ты бы, пан, помог мне чем в учении том. Ты как скажешь?..

Пан Феликс зашевелил усами.

– Но то ведомо ясновельможному князю, – молвил он, – что это запрещено москалям?

Что тот человек московский, который начитан по книгам латинским или польским, тот

человек есть еретик или изменник?

– Про то я не подумал, хотя то и ведомо мне, – развел руками князь Иван. – Не подумал...

– повторил он тихо, потом поднялся со своей плашки, которая тотчас свалилась набок, и

подошел к окошку. Солнце уже стояло низко, и через весь панский бурьян протянулась

наискось длинная тень от врытой в землю дручины. Стоявший подле бурый конек молодого

князя тер об нее взъерошенную шею.

– Те-те-те... – услышал князь Иван позади себя прищелкивание неугомонного пана. – Ай-

ай-ай!.. Совсем упал духом такой молодой рыцарь. Ха! Но ведь ясновельможный князь

разумеет, что все те запреты – то такие ж поповские штуки. И коли у князя такая сильная

охота научиться по-латыни, то и можно наплевать на те запреты.

Князь Иван быстро обернулся к беспечному пану, невесть что болтавшему, – с ума он,

что ли, сошел или, может быть, это хмель его разбирает?

– Что ты!.. Что ты!.. – залепетал князь Иван в испуге. – А коли дознают да сыщут?

– Ха!.. – тряхнул серьгами неустрашимый пан Феликс. – Коли там дознают?.. Ты да я, я

да ты, да пестрая моя кляча. И ты ко мне – тайно в мой замок: тишком да нишком, ползком да

бочком... Ты ко мне, как говорится по-русски, втай, да не на двор, а по задворкам. О!

– Втай, говоришь?.. – встрепенулся князь Иван и опасливо глянул на хитроумного ляха.

– То так. Втай, мой любый княже. Что нам те поповские штуки?.. Пфе!.. Плевать, одним

словом. Ха-ха!.. В субботу в ранку прошу пана до моего замку и – чшш! – втай, втай-тай-тай,

тай-тай-тай...

И пан Феликс, наскоро отпив из ковшика, схватил со стола свою заморскую дудку.

Ой, без дуды, без дуды, –

затянул он на полный голос, –

Ходят ножки не туды,

А как дудку почуют,

Сами ноги танцуют.

И несуразный пан принялся дуть в свою дудку и притопывать ногами.

«Ой, и ловкач! – думал князь Иван, глядя на него и усмехаясь, упершись руками в

подоконник. – Откуда только берутся они такие?.. И в дуду умеют и по-латыни разумеют. .»