По воле Петра Великого: (Былые дни Сибири)

Кутежи, распутство и сильное пьянство, которому он предавался по примеру отца, подорвали слабое здоровье юноши-царевича. Но он и не думал остановиться, поберечь себя. Безвольный во всём, здесь Алексей проявлял несокрушимое упорство и настойчивость, достойные лучшей цели. Сам царь собирался сперва выступить со всей своей новой армадой к Ревелю и затем искать сражений с шведскими эскадрами, где бы те ни показались. Не придётся ему даже быть при давно и с нетерпением ожидаемом событии, разрешении от бремени кронпринцессы Шарлотты, предстоящем очень скоро, согласно заявлениям придворных акушеров и бабушек-повитух.

О растущей силе и влиянии Меншикова, о новых связях и увлечениях Петра и всех его собутыльников и сотрудников подробно рассказал сын отцу, пропустил через своё сито и Екатерину, эту чародейку, которая, вечно смеясь и веселясь, лаская всех взглядами своих тёмных очей, успевает держать в руках мужа и в то же время поддерживает прежнюю, более чем тёплую, чересчур нежную дружбу с бывшим её покровителем, Меншиковым.

Смеётся громко, заливается Гагарин, слушая смелые описания сына, его циничные, но меткие шуточки и остроты, французские каламбуры, пересыпаемые чисто русской крупной солью метких словечек и прозвищ нецензурного свойства...

О своих похождениях просто и откровенно сообщает сын отцу, зная, как тот любит сочные описания заманчивых картин на мифологические сюжеты, хотя бы и в переложении на современные нравы.

Отец, в свой черёд, также без стеснений делится с сыном не только своими административными впечатлениями, вынесенными после двухлетнего пребывания в дикой Сибири. Он посвящает юношу во все свои минутные увлечения, каких немало начтётся за такой долгий срок, говорит о разрыве с Алиной, об охлаждении к польке, занимающей отныне только место экономки в дому. И о поповне узнал юный князь, заинтересовался её наружностью, просил написать и прислать портрет и только остерёг отца:

   — Глядите, батюшка, не женила бы вас на себе сия салдинская чародейка... Не пристало бы это ни вам, ни всему нашему роду!.. Даже иму я веру, что целомудренна оная особа, как Сусанна... но тем опаснее она людям вашего возраста... Не взыщите, как сын любящий и почтительный решаюсь говорить вам, батюшка...

   — Хе-хе-хе... Глупенький... Говори, ничего!.. Обиды нет в твоих словах!.. А непонятие явное! Я сам лучше тебя вижу, что можно, а чего нельзя. Будь помоложе я... и при той пылкости чувств, какую внушила Агаша к себе... пожалуй, тогда я бы ещё рискнул жениться и дать тебе сонаследника... Ха-ха-ха!.. А теперь не бойся! Сестре, Наташе, придётся выдать её приданое, как уж мною решено. А всё, что после меня останется — всё тебе!.. Только умей поддержать род наш высокий... Да внучков мне парочку заготовь, чтобы не пресеклась линия наша, как самая старшая в роду... А эту курочку... поповну?.. Мила она мне, но и я её понимаю!.. Ласкова, словно кошечка... А нет-нет, и от моих седых усов на иные, на чёрные, на завитые глянет и заалеет вся, зардеется... Хе-хе-хе!.. Я и сейчас её, куропаточку, с парой таких усиков оставил, с верным моим подручным, с бравым офицериком. Пусть забавляется, пока меня нет... Хе-хе-хе!.. Её не убудет... А приеду, девчонка вину за собою знать будет, стыд почувствует... Постарается... заслужить!.. Хе-хе-хе!.. Вот ей было хорошо... и мне будет не плохо!.. Годы молодые минули, когда девушки меня за ласку любили, за поцелуи мои горячие, а не за подарочки... Вот как и тебя ещё, поди, любят глупые девчонки, благо ты такой щёголь да хорошун... В меня пошёл, каналья... Ха-ха-ха!.. А я?.. В мои годы надо даже при любви и то немного политики подпущать, чтобы жилось помилее... Так ты не бойся... и меня не остерегай, поповну в мачехи тебе не дам!..

Май настал. Гагарин появился в новой столице, но Петра здесь не застал и, ожидая его, объездил своих влиятельных друзей: Долгоруких, Головкиных, Шафирова, погоревал о смерти Апраксина и наконец побывал у Меншикова, заранее подготовив себе добрый приём у всесильного временщика при помощи тех же друзей и свояков, Шафирова и Головкина с присными их.

Меншиков давно ждал этого посещения и в чаянии собственной выгоды, и для выполнения воли Петра, который поручил ему прежде принять, выслушать Гагарина, всё доложить после толком, чтобы царь заранее мог решить, чего достоин вельможа, как надо принять этого влиятельного человека. Обойтись ли с ним по-старому, дружески и с уважением, или сокрушить громами негодования и гнева?

Но прямо пригласить к себе губернатора Сибири не хотел фаворит, чтобы это не имело вида искательства, не служило намёком на приношение хорошей взятки, какую, конечно, и без того неизбежно принесёт Гагарин. Оба знали, что они нужны друг другу, но хотели соблюсти известные церемонии, оберегающие самолюбие каждого из них, если только чванство, жадность и хитрость, сплетённые в затаённой борьбе, можно назвать самолюбием.

После первого обмена приветствиями и обычных расспросов о здоровье, о впечатлениях, испытанных в пути и по приезде, Гагарин, в богатейшем камзоле, с лентой и орденами, в облаке кружев, сидя перед таким же, даже ещё более нарядным и пышным хозяином, обратился к Меншикову, умильно склоня набок голову и мягко потирая свои пухлые, розовые ладони:

   — А не позволишь ли, светлейший князь, милостивец и государь мой... Тамо сибирские поминочки по старине я захватил с собою... Чемоданишко невеликонький... Только тяжёленек он... Сам внести за собою не одолел... Уж прикажи своему камардину... пускай внесёт, коли обидеть не хочешь старого приятеля и любителя своего! Кланяюсь и прошу усердно! Не откажи, не обессудь и прими подарочек...

   — Зачем обижать, сиятельный князь, друг и благоприятель!.. Да, слышь, боюся, не слишком ли поминочки твои велики! Знаем мы все тута подарки гагаринские... И царь так не часто даривал, разве уж за какие заслуги превеликие, из казны государственной, не из персональной... Так уж...

   — Так уж о чём и толковать, светлейший князь и благодетель! Сколько бы и ни дарил нашему милостивцу, — наперёд знаю: в долгу у него останусь... О чём же и сумлеваться изволишь! Чемоданчик нести прикажи!.. Вперёд объявлю, коли уж знать желаешь, что тамо... Песочек сибирской... Али, вернее, бухарской да индийской, золотой...

Невольной краской удовольствия вспыхнуло лицо фаворита, жадного и теперь, на вершине почестей и богатства, как и во дни своего солдатства, когда Алексашка-плут всякими правдами и неправдами копил полтины и рубли, понимая, что нет силы, равной деньгам для тех людей, в среду которых закинула его судьба.

И сейчас, важный, величавый, облечённый властью, почти равной могуществу венчанного повелителя огромной страны, светлейший князь Ижорский и прочая и прочая порозовел и оживился, услыхав, что лишняя горсть-другая золотого песку прибавится ко всем сокровищам и богатствам, собранным в его подвалах, к тем, которые на всякий случай помещены и в заграничных банках...

Но сегодня ещё немало других приятных неожиданностей ждало баловня фортуны, по слову Благовестника: «Получит имеющий много, и то, что принадлежало беднейшему». А по русской народной мудрости это же выражено поговоркой: «Деньги к деньгам, а короста к лишаям липнет!..»

Больше прежнего вспыхнул Меншиков, увидав, что слуга с натугой внёс действительно кожаный чемоданчик средней величины и с глухим стуком опустил его, по указанию Гагарина, на пол у ног светлейшего.

Слуга вышел. Гость, позабыв свою обычную важность, быстро наклонился, маленьким изящным ключом раскрыл чемодан, который внутри был подбит панцирной стальною сеткой, откинул крышку, развернул второй, из мягкой кожи, покров в виде двух лопастей, покрывающий содержимое чемодана. Под лопастями, заполняя всё пространство, стояли тесными рядами небольшие китайские коробочки чёрного, красного цветов, а также золотистые или серебристые с яркими разводами.