Коридоры кончаются стенкой

— Тебе было доложено то, что ты потребовал. Ты затребовал дело-формуляр?

— Нет.

— Почему?

— В материалах следствия есть санкция прокурора. Я доверился ему.

— Прокурору?

— Да.

— Ты, вероятно, думаешь, что я буду валандаться с тобой, как ты с Кузнецовым. Не буду. Я тебя сейчас же, немедленно спущу в камеру и это будет твое последнее пристанище. Как ты ведешь себя? Дело-формуляр не доложили — виноват Кузнецов. Санкция дана на арест невиновного — виноват прокурор. А ты кругом чист? Как начальник отдела ты обязан был истребовать и изучить все материалы. А ты что сделал? Одерихин додумался состыковать материалы, а ты не сообразил? Может, вас поменять местами? Так ты, по-моему, сейчас и на оперуполномоченного не тянешь… Максим арестован?

— Нет.

— Значит, истинный контрреволюционер гуляет на свободе, а человек, преданный советской власти, член партии арестован?

— Во-первых, Петр «исключенец». Его изгнали из партии при обмене документов. Во-вторых, Максиму семьдесят лет и его бы никто не арестовал.

— Где, в каком законе ты прочел, что семидесятилетние враги народа не подлежат аресту?

— По этому пути идет практика.

— И потому надо арестовывать невиновного?

— Я сказал, что он «исключенец». И потом… Он дал признательные показания.

— Одерихин в рапорте указал, при каких обстоятельствах он дал эти показания. Если я применю к тебе твои методы, ты признаешься, что убил сына Ивана Грозного. В общем так: если ты не уладишь конфликт, я пропущу тебя через «тройку». Понял? Такие дураки ни органам, ни контрреволюционерам не нужны, от них сплошной вред.

Безруков молчал. Крупные капли пота скатывались по его побелевшему лицу. Казалось: еще мгновение и с ним случится обморок. Малкин был доволен эффектом. Сказал чуть мягче:

— Одерихина вызови в Краснодар на два-три месяца. Обеспечь работой под твоим личным контролем. Не зверей, будь с ним помягче. Ознакомь с методикой допросов, применяемой в УНКВД. Вдолби ему, что эта методика одобрена ЦК партии и применяется повсеместно. Втяни в перспективные допросы с пристрастием. Именно в перспективные. Создавай обстановку, в которой он наряду с другими вынужден будет применять к арестованным меры физического воздействия. Запачкай его так, чтоб ему было не отмыться. Не сделаешь этого — пеняй на себя. С Пушковыми кончай. Все.

— Мне… можно идти? — Безруков нетвердо поднялся и стал, держась рукой за спинку стула.

— Я же сказал: все. Или ты со мной не согласен и предпочитаешь камеру?

Безруков, пробормотав подавленно «извините», пошел к выходу. Осторожно, словно боясь потревожить разомлевших от тепла мух, отворил дверь и вышел, плотно прикрыв ее за собой. Малкин проводил его взглядом, подумал: «Как же все мы жидки на расправу! Чужие судьбы ломаем не задумываясь, за свои дрожим. Ладно, Безруков, посмотрю как ты будешь выкручиваться. В любом случае ты у меня в кармане».

46

Приступая к формированию аппарата управления, Малкин допускал, что на первых порах среди сотрудников, как неизбежное зло, возникнут обособленные противоборствующие группы, которые по-чекистски, тихой сапой станут квалифицированно и жестоко «давить» друг друга, стремясь утвердить свои позиции, ни на йоту не поступаясь личными интересами. Поэтому он с первых дней стал окружать себя «своими» людьми — «сочинцами» и «краснодарцами», комплектуя из них основные службы и создавая таким образом надежный противовес «чужакам», которых тоже оказалось немало. Конечно, негоже было начальнику управления становиться инициатором групповщины, но поступи иначе, он наверняка потерял бы бразды правления, которыми немедленно завладел бы Сербинов. Нет, делиться властью с кем бы то ни было он не намерен. Предусмотрительность его оказалась нелишней. Уже в ближайшие две-три недели в управлении явно обозначились кроме малкинской еще две группировки: «новороссийцы» — протеже Сербинова, и «ростовчане» — сотрудники упраздненного УНКВД по Азово-Черноморскому краю. Если «новороссийцы», оказавшись под прессом малкинской команды, искали и находили защиту у своего покровителя, то «ростовчане» оставались открытыми всем злым ветрам и принимали на свои вынужденно терпеливые плечи всю тяжесть управленческой неразберихи, неизбежной в условиях становления нового структурного образования. Поначалу они держались плотно, но присмотревшись и оценив ситуацию, выбрали себе группы по интересам: большинство из них прислонилось к «правящей группировке. Малкина раздрай в коллективе устраивал. Он поощрял доносительство, подхалимаж, голубил одних, беспощадно карал других, ловил кого-то на серьезных нарушениях, устраивал разнос, угрожая пропустить через массовку, а затем всемилостивейше прощал при одном условии — быть его глазами и ушами в коллективе. Он стремился подчинить каждого сотрудника в отдельности только своей воле. Этот испытанный чекистский метод никогда не подводил его: аппарат, скованный страхом, легче поддается управлению и контролю.

Однако ситуация складывалась не в его пользу. Кипучая энергия Кравцова втянула его в водоворот крайкомовских будней, отрешив от насущных наркомвнуделовских проблем. Многие вопросы своей компетенции пришлось переложить на Сербинова и тот не замедлил этим воспользоваться для установления в управлении личного диктата. Малкин ревниво подмечал, как, матерея, Сербинов упорно теснил его, отодвигая на второй план, и уже нередко, согласовывая мероприятия, решительное слово в которых все-таки оставалось за Малкиным, он излагал свое мнение тоном последней инстанции. В отместку за такую наглость Малкин немедленно созывал совещание руководителей служб и с их участием подвергал сербиновские мероприятия такой беспощадной критике, такой предвзятой разборке, что вскоре от них ничего не оставалось, и Сербинов, посрамленный и униженный, уносил свое творение на доработку «с учетом высказанных замечаний и предложений. Дискредитируя его в глазах подчиненных, Малкин все же не преследовал цели убрать Сербинова. Ретивый, воинственно-хамовитый, честолюбивый и жестокий заместитель его вполне устраивал. Он не только отказался от мысли освободиться от него, но в пределах своих возможностей старался закрепить его в должности, лишая авторитета, но поощряя силовые методы. Когда возник вопрос выдвижения кандидата в депутаты Верховного Совета РСФСР — представителя УНКВД — Малкин, не раздумывая, назвал кандидатуру Сербинова. Марчук, сменивший Кравцова на посту первого секретаря крайкома, имевший собственное мнение о названном кандидате, попытался отговорить Малкина от неверного шага и подобрать более достойную кандидатуру, но безуспешно. Сербинов жертвенность Малкина не оценил, ошибочно полагая, что его «заметил» крайком, и усилил нажим на выдвиженцев Малкина. Особенно страдал от его выкрутасов Шалавин — начальник 4-го отдела Управления. Сербинов невзлюбил его сразу и, казалось, навеки. Не понравился человек с первого взгляда: даже мысли о нем раздражали, тем более — непосредственное общение. А встречаться приходилось часто — четвертый отдел курировал Сербинов. Он всюду искал и находил повод задеть Шалавина, придраться, устроить разнос, унизить, оскорбить, вызвать ответную негативную реакцию, чтобы потом, используя служебное положение, крепко отыграться на нем.

Шалавин терпел, потом стал срываться и злобно нападать на Сербинова, а тот, в свою очередь, стал игнорировать его как начальника отдела: давал поручения подчиненным Шалавина «через голову», а когда те не выполняли в сроки или выполняли некачественно, Сербинов «снимал стружку» с Шалавина. Часто, втихую и бесцеремонно, отменял распоряжения начальника отдела, а тот, психуя, срывал зло на оперсоставе. Несколько раз Шалавин пытался объясниться по этому поводу с Малкиным, но тот не спешил устранять конфликт, а когда пламя разгорелось до такой степени, что стало жарко всему аппарату, Малкин решил погасить его так, чтобы раз и навсегда отбить охоту к сварам у всех сразу, включая и своего заместителя.