Юрий Звенигородский

Проводив Морозова, Юрий не мог избавиться от засевших в голове слов его, достойных библейского пророка: «Не брат твой обманет старого темника, Эдигей обведет его вокруг пальца. Придут к нам великая туча и скорбь. Целые волости запустеют. Кто избавится от неволи и смерти, тот будет оплакивать ближних или утрату имения». Князь было возразил: «Полноте!» Однако сведущий книжник перебил: «Многие удивительные знамения возвещают гнев Божий. Со святых икон течет миро, в то и каплет кровь». Сидя задумчиво у себя в покое, Юрий дивился суеверию, несвойственному бывшему учителю. Внезапно явился челядинец и доложил:

— Господине, знатный литвин — к твоей милости. Назвался Швидрикайлом. Ожидает в сенях.

Не рад был новому гостю князь, да ничего не поделаешь. Ольгердович навещал его уж который раз и всегда оставлял оскомину от своего посещения. Вот и теперь, принятый в гостевом покое, тянул из расписной кружки приправленное патокой пиво и рассуждал:

— Зря я, друг Юря, посвятил Василию свою саблю. Не вернет он мне прав, отнятых Витовтом. Не пойдет зять на тестя ради вернейшего слуги.

Князь морщился, пытаясь изменить разговор:

— У тебя ус погрузился в пиво, Ольгердович.

Литовский выходец с резким стуком опустил кружку.

— Э, обманулся к свиньям собачьим, Перкун [69] меня накажи!

— Пошто ругаешься, как язычник? — увещевал Юрий. — Мой брат пошел же с тобой к Угре.

Литвин прищурился:

— Как пошел, так и ушел. А Витовт на месте. Сын ведьмы Бериты и в ус не дует. Кейстутьево отродье господствует.

— Терпение, мой друг! — уговаривал князь.

Ольгердов сын невесело усмехнулся:

— Девка терпела, в девках век прожила! — И присовокупил: — Я-то что! Эдигей не вытерпит. — Гость хитро подмигнул Юрию: — Старшему брату твоему славу запоют [70]. Ты станешь королем московским. На тебя надеюсь!

Юрий, оставляя в стороне такое пророчество, спросил:

— При чем тут Эдигей?

Свидригайло не спеша развязал перед ним узел всех сложившихся хитросплетений:

— Орда родит Батыев. Но времена меняются. Орда сейчас не та, Батый будет не тот. Русь перестала быть улусом, Литва им и не была. Эдигей на реке Ворскле поослабил хвастуна Витовта. Надо приуменьшить силу и осторожного Василия. Хитрый татарин стравливает московлян с литовцами. Толку мало: не подравшись, мирятся. Не надеясь на чужие руки, самому придется воевать Москву. Ох, икнет сын победителя Донского, что потерял вот этот кулак, — литвин сжал толстые персты.

Юрий, не соглашаясь с разглагольствованиями новоявленного друга, не хотел перечить. Беседа шла на убыль. Расстались — брат великокняжеский, не убежденный гостем, тот же на свой счет не успокоенный, не обнадеженный ничем.

Едва Юрий вышел из сеней, проводив сына Ольгердова, столкнулся в переходе с оружничим Асайкой, что поднялся на хозяйский верх по черной лестнице. Он был взволнован:

— Гюргибек! Плохая весть. Полчища Булат-Салтана идут прямо на Москву!

— Вздор! — дрогнул Юрий. — Кто соврал?

— Врал? — обиженным эхом прозвучал голос Асая. — Вот сейчас у меня был и исчез Абдулка, тайный посланец Каверги. Помнишь Кавергу?

— Еще б не помнить! Кто предводительствует ратью?

Асай, как само собой разумеющееся, ответил:

— Темник Эдигей.

Первым побуждением Юрия было поспешить в златоверхий терем. Однако он почему-то медлил. Без слов вопросительно смотрел на оружничего.

— Что, Гюргибек? — недоумевал Асай.

— Да вот все думаю, — молвил князь, — как государь не знает об Эдигее? Отчего у нас такое спокойствие?

— Великий каназ знает об Эдигее, — возразил татарин. — Только истинных целей его не знает. Они скрыты даже от великоханских вельмож. Каверга советует тебе покидать Москву. Он — твой доброхот и все знает.

Наконец, Юрий принял решение:

— Сыщи и позови Галицкого.

Распроворному боярину было поручено спешно подготовить отъезд княгини и трех сыновей во Владимир. Там достойно обустроить княжеское семейство. Охрану взять надежную.

Бывший дядька Борис, выяснив причину, недоверчиво повел челом. То ли Асайка сам придумал несусветицу, то ли его кто-то с панталыку сбил. Князь не стал спорить, но повторил наказ. Был уверен в своем оружничем и в искренности Каверги. Пошел проститься с пасмурной Анастасией.

Та на удивленье близко к сердцу приняла мужнюю новость. Согласилась с мыслью о том, что от старого темника, Витовтова победителя, можно ожидать любой каверзы, что Каверга, не соврав однажды, и вдругорядь не соврет.

Беспокоилась лишь о Юрии: догонит ли семью? Князь заверил:

— Предупрежу государя-брата, возьму лучшую кобылу Рогнеду и вмиг догоню.

Время близилось к полудню, а солнце смотрело не свысока. Осеннее солнце — стареющий богатей горбилось и делалось все скупее. Настали дни убывающего тепла. Отзвенел яблоками сентябрь, опустели сады. Грязь на немощеных улицах нижнего города, не успевая просыхать, прибывала. Конь, оскальзываясь, поднимался в гору. Довольные местичи возвращались с торга, приторочив к седлам полные мешки. Колымаги ехали от Пречистой. Обедня кончилась. Встреченный дебелый лихач на караковом аргамаке, Иван Дмитриевич Всеволож, приветливо помахал рукой. Каменный город еще не знал о близких полчищах Эдигея. Нагнавший Юрия сосед-боярин Данила Чешко был остановлен им:

— Вывози семью. Эдигей идет на Москву!

— Не может быть, чтобы… — остановился участник битвы с Мамаем, свидетель нашествия Тохтамыша. Подумал и… повернул назад.

В Набережных сенях князь повстречал Анютку, бывшую служанку матуньки, а ныне великой княгини Софьи.

— Государь с государыней кушают, — поклонилась Юрию старая дева.

Пришлось пройти в Столовую палату. Здесь над кашей с белорыбицей и лососевой печенью сидели двое — Василий и Софья. Княжны еще не вернулись из Коломенских летних хором. Завсегдатаи-гости в постные дни не докучали своими особами.

— Садись, брат, — пригласил государь.

Юрий сел, но от блюд отказался.

— Не до еды, когда Тохтамышев ад грозит вот-вот повториться.

— С чего бы? — спросила Софья.

— Эдигей идет на Москву!

Василий возразил:

— Не верю! Мои люди в Орде загодя сообщили, что старый темник и впрямь идет с превеликой ратью. Однако же он прислал постоянного между нами связного Басыра с большим письмом. Вот оно!

Василий достал перевязанный свиток, протянул брату. Юрий прочел:

«Се идет царь Булат [71] с ордой наказать литовского врага твоего за содеянное им зло на Руси. Спеши изъявить царю благодарность: если не сам, то пошли хотя своего сына или брата, или вельмож».

Дождавшись, когда Юрий кончит читать, Василий сказал:

— Сам в Орду не еду, дабы не ронять достоинства. Сына у меня пока нет. — После значительного молчания государь с гордостью вскинул указательный перст: — Пока! Но скоро будет. А вот брат есть. Так не съездить ли тебе, Гюргий?

Софья, улыбаясь тонкими губами, вперила колючие глаза в смутившегося деверя.

Юрьево смущение длилось недолго. Он ответил:

— Добро! Поеду. Не к Булату, Эдигеевой кукле, что сидит в Больших Сараях, а в шатер к самому темнику. Уж там наверняка проведаю, к какой цели и зачем движутся ордынские тьмы тысяч в боевом порядке.

— Бедный мой отец! — вздохнула Софья.

— Бедная Москва! — поправил Юрий.

Государь проговорил:

— Шли скорого гонца. Твоему известию, каким бы оно ни было, поверю больше, нежели письму старого друга-полководца. Только быстро поезжай. Ибо в запоздалой вести смысла нет.

Князь встал, откланялся и вышел. Вдогонку услыхал:

— Крепкую стражу возьми!

Подумал: «Как же! Надежнее скакать не князем, а гонцом». Решил взять одного Асайку, что весьма кстати был оставлен дома.

Возвратился Юрий, а прощаться не с кем. В глубине души надеялся застать Анастасию. Не застал. Быстро Галицкий спроворил хлопотный отъезд! Дворский Матвей Зарян тщательно запирал на все замки осиротевший терем. Бесполезно, если Кремль возьмут татары. От своих же татей оставленная челядь отобьется.