Юрий Звенигородский

Князь вновь и вновь убеждал, что она безгрешна, что любовь его при общем горе только сильнее. Пусть же и ее любовь даст ей силу. Анастасия взяла себя в руки и прониклась столь большим чувством к мужу, что оказалась способной сопровождать князя при погребении великой княгини-матери.

Лишь перед вратами обители, перед тем как покинуть карету, призналась:

— Стыд за родителя сжигает меня!

Князь воскликнул:

— Даже не мысли! Я, Юрий Звенигородский и Галицкий, во всем, пред всеми — твоя защита!

Карета с княжеской четой отбыла от усадьбы вовремя. Однако оказалась неожиданная заминка. От Вознесенского монастыря пришлось возвращаться к Пречистой. Как выяснилось, государь настоял, чтобы отпевание совершилось в Усненском соборе. Гроб с телом только что установили посреди храма. В ногах и изголовье еще не были зажжены подсвечники. Василий с братьями стоял по правую сторону от усопшей, Софья Витовтовна с женами Юрия, Андрея и Петра — по левую. Из алтаря вышел епископ Илларион, бывший архимандрит Симонова монастыря, поставленный еще митрополитом Киприаном в Коломне. Владыку сопровождал большой клир. Хор тихо начал: «Со свя-ты-ми у-поко-о-ой». Запоздавший служка поспешал возжечь свечи у гроба. Юрий заметил, как протянутая рука с огнем вдруг дрогнула и зависла в воздухе. Ближняя свеча возгорелась сама собой!

Князь сжал руку государя-брата. Тот молвил: «Вижу!» По храму прошелестел шепот, перешедший во всеобщий вздох, ибо язычки пламени на свечах непостижимым образом возникали один за другим.

— Господи! — произнес епископ, осенясь крестным знамением.

Все стали креститься, читать молитвы. Заупокойная служба задержалась. Ведь отпевание было освящено явным чудом. Это особым благоговением вдохновило лица молящихся.

Юрий, не отводя взора от огней, набрался духу шепнуть Василию:

— Мне кажется, воск в свечках не умаляется!

Великий князь согласно наклонил голову:

— Вижу.

«Почему? — спрашивал себя Юрий. И сам же себе ответил: — По той причине, что это Божественный свет!» Вспомнилось, как при жизни матунька ему, еще малолетнему, поведала удивительную быль. Будучи сама маленькой, она услыхала о чуде, случившемся с блаженной памяти митрополитом Алексием. Служил он очередной молебен здесь же, в соборе Успения. И у гроба митрополита Петра сама от себя загорелась свеча. Алексию предстоял путь в Орду, где ослепла любимейшая жена покойного хана Узбека, Тайдула. Ее сын, здравствовавший в то время хан Джанибек, послал в Москву со словами, что старая ханша видит исцеление лишь в молитвах митрополита. И того вдохновило чудо: раздробил самовозгорающуюся свечу, роздал народу. Одну часть взял с собой. Совершая в великокняжеском дворце молебен, возжег частицу чудесной свечи. Потом окропил слепую святой водой. И Тайдула прозрела. Большие дары привез Алексий русской церкви от Джанибека, сына его Бердибека и старой ханши.

Подсказала Юрию память и более давнее событие, рассказанное Семеном Морозовым. Два с половиной века тому назад в Киеве разгоряченная толпа убила своего князя Игоря, незадолго пред тем принявшего схиму. Тело положили в церкви Святого Михаила. В ту же ночь при отпевании Бог проявил над ним знамение великое: у гроба самовозгорелась свеча. Свидетели сообщили властям, но получили приказ утаить снизошедшую благодать. Летописцы не утаили. Однако же до сих пор так и осталось непознанным: о чем говорят чудесные свечи? У гроба матери князь пришел к мысли: о святости! Разве не свят стал пред Богом князь-мученик Игорь? Не свят ли митрополит Алексий, удостоенный исцелить неверную? Ныне новопреставленная монахиня Евфросиния, в миру великая княгиня Евдокия Дмитриевна, какого величия достойна? Юрий вспомнил тот час, когда созерцал вериги на ее изнуренном теле, и покаянно прошептал:

— Помяни меня, матунька, во Царствии Небесном спасительным словом прощения!

Медленно двигалось скорбное шествие от Пречистой к Фроловским воротам, к Вознесенской обители. Здесь, в каменном храме, будущей усыпальнице великих княгинь, предстояло покоиться его созидательнице Евфросинии-Евдокии. Юрий шел рядом с братьями, созерцал уже не лазоревое, а очервленное закатом небо. Легкие розовые облака, как зримые горнии души, высоко двигались с запада на восток. Толпы людей, пребывающих свой короткий срок на земле, стояли по обочинам пути бесконечной почетной стражей.

Печально звонили колокола. Шум движения заглушал голоса духовенства. В обителевом дворе в сонме инокинь Юрий, кажется, заприметил одну, издали его благословившую. И поверил, что встретился с бывшей мамкой своей Домникеей, в иночестве Мелетиной. Жаль, знакомого до малейших черт, памятного лика не разглядел.

Каменный храм, под плиты коего предстояло опустить домовину, освещался в сумеречный час лишь свечами. День истек. Ночь овладевала небом. В кирпичных неоштукатуренных стенах быстро воцарился мрак. Здесь не было сияющего паникадила, как в соборе Успения. Храм не достроен: своды не доведены до конца, не покрыты, не увенчаны куполами, крестами. Куполом служила бездна небес. И, как в книге Бытия, «тьма над бездною» [65]. Паникадило [66] — как ярко мерцающие созвездия. У князя перехватило дух от волнения.

В обратный путь Матюша Зарян подал своему господину карету. Застольных поминок по воле усопшей не совершали. Братья простились у врат обители. Юрий рука об руку с молчаливой Настасьей трясся в каретной темени и скорбел про себя.

У входа на женскую половину княгиня подала голос:

— Почивать пойдем порознь, а простимся в твоей спальне.

Покой освещала лампада. Не возжигая свечи, Анастасия припала к мужней груди:

— Теперь сироты мы с тобой круглые!

Думалось возразить: да, мать ее — княгиня Смоленская умерла в литовском плену, но отец-то еще жив! Однако — ни слова об отце! И князь не произнес ничего.

— Теперь у нас лишь друг на друга надежда. Надо быть крепкими! — как бы вливала в него силы княгиня.

Хотелось спросить: какая угроза может омрачить их жизнь, взбулгачить спокойное будущее? Князь, не вдаваясь в рассуждения, сказал твердо:

— Нет, мы не сироты! Матунька, благословившая нам семейный очаг, и на небесах будет печься о его крепости.

— Воистину так, — согласилась Анастасия. — Наша дальнейшая жизнь нуждается в руководстве праведницы. Однако душу и сердце мне тревожит предчувствие: завтрашний твой удел неизмеримо выше сегодняшнего.

— Голубка с задатками орлицы! — повторил муж обычную в таких случаях свою речь.

Вдруг жена спросила:

— Слышал, в Великом Новгороде юродствовал знаменитый Никола Кочан?

Кровь бросилась в голову Юрию. Вспомнил рассказ дядюшки Владимира Храброго по пути из Торжка.

— Вижу, слышал, — глядела очи в очи Анастасия. — Так вот, будучи еще при Софье, когда впервые увидела и сразу полюбила тебя, случаем встретила Николу у паперти церкви. Сам подбежал, шепнул мимоходом: «Жди мужа в золотом венце». Вот и жду.

— Меня? — отпрянул Юрий.

Близкие глаза благозаконной жены смеялись:

— А то кого же? — Помрачнев, присовокупила: — Ныне Витовтовна снова в тягости.

— Когда сие стало ясно? — полюбопытствовал Юрий.

— С тех пор, как вернулась из Вильны после долгих гостин у самовластца родителя.

Не стоило большого труда сопоставить поездку Софьи к отцу и благой результат ее для Василия:

— Государь-братец вновь замирился с тестем Витовтом.

— Это вряд ли коснется нашего с тобой будущего, — отыскала огниво и зажгла свечку Анастасия. — Коснется совсем иное.

— Иное? — не понял князь.

Княгиня дала терпеливое разъяснение:

— Государь, твой брат, ждет сына-наследника. Не хиленького, что умирали младенцами. Крепкого, чтоб ему жить и княжить!

Часть третья. Не по отчине, не по дедине