Золотой век

— Какой он государь? Он беглый казак Емелька Пугачев! Останьтесь верными присяге и за это вам будет царская милость, — говорил он казакам.

Но эти его слова плохо влияли на мятежный дух казаков. Они с большим нетерпением ожидали своего батюшку-царя Петра Федоровича. Ни угрозы, ни обещания атамана Портнова не остановили казаков, и как только около Илецка появился Пугачев, ему устроена была торжественная встреча.

Атаману связали руки и посадили его в избу под замок. Илецкие жители исправили мост и в предшествии духовенства с крестами и образами, а также с хлебом-солью вышли встретить самозванца; всем городом признали его за государя.

Емелька важно остановился перед духовенством, слез с своего коня и приложился ко кресту. Мятежные казаки преклонили пред ними знамена. Духовенство и казаков Пугачев допустил до своей «государевой руки».

Это была первая торжественная встреча самозванца.

— Я подлинный государь ваш, — сказал он, — служите мне верою и правдой; за верную службу я буду награждать, а за неверную — казнить смертию; умею я жаловать, умею и наказывать.

Приняв хлеб-соль и обласкав жителей, самозванец пешком, в сопровождении духовенства и при звоне колоколов, отправился в церковь, приказал служить молебен и на ектениях упоминать имя государя Петра Федоровича. — Когда Бог донесет меня в Петербург, — говорил Пугачев окружающим, — то сошлю я свою жену Катерину в монастырь и пускай за грехи свои Богу молится. А у бояр села и деревни отберу и буду жаловать их деньгами, а которыми я лишен престола, тех безо всякой пощады перевешаю. Сын мой молод и меня не знает. Дай Бог, чтоб я мог дойти до Петербурга и сына своего увидеть здоровым!

По окончании молебна началась присяга. Первым присягнул поп, который затем, по приказанию самозванца, стал приводить к присяге и всех илецких казаков.

Выйдя из церкви, самозванец приказал отворить питейный дом, обещал народу избавить его от «утеснения и бедности» и затем, при пушечных и ружейных выстрелах, производимых казаками в честь «государя», Пугачев отправился в приготовленный ему Овчинниковым дом казака Ивана Творогова, один из лучших в городке.

— А где здешний атоман, Лазар Портнов? — спросил самозванец, обращаясь к Овчинникову.

— Я его арестовал, государь.

— За что?

— Ты, государь, приказал, чтобы он посланный от тебя манифест прочел казакам, а он читать не стал его и положил в карман. Он же приказал разломать через Яик мост и вырубить два звена, чтобы вам с войском перейти было нельзя, а напоследок хотел бежать.

Едва Овчинников окончил свою обвинительную речь, как несколько буйных голов пожаловались Пугачеву, что Портнов их постоянно обижал и вконец — разорил.

— Коли он такой обидчик, — сказал Пугачев Овчинникову, — то прикажи его повесить.

Приказание было немедленно исполнено, и несчастный Портнов был повешен.

Прошло несколько времени и у Пугачева образовалось сбродного, разнохарактерного войска несколько тысяч. Городки, населенные казаками, сдавались ему, а крепости, в которых находились гарнизонные солдаты, были большею частию разбиваемы Пугачевым, и все те несчастные, которые не хотели признавать его за государя Петра Федоровича, были повешены.

Пугачев стал грозить и большим губернским городам. Так, он направился к Оренбургу и грозил ему, а также и Казани.

LVIII

Императрица Екатерина Алексеевна принуждена была пресечь зло и принять строгие меры для поимки дерзкого самозванца и уничтожения его многочисленной шайки. Государыне нужен был человек, на которого бы она могла положиться. Выбор ее пал на генерал-аншефа Александра Ильича Бибикова.

Генерал Бибиков принадлежал к числу замечательнейших лиц, которыми умела окружить себя императрица Екатерина II. Он был известен, несмотря на свои еще молодые годы, своими гражданскими и военными доблестями.

Во время Семилетней войны, сражаясь в рядах доблестной русской армии, он обратил на себя внимание Фридриха Великого.

На Бибикова не раз были возлагаемы важные поручения. Так, в 1763 году он был послан в Казань для усмирения взбунтовавшихся заводских крестьян.

Твердо и быстро восстановлен им был порядок.

В 1773 году, во время морового поветрия, Бибиков был главнокомандующим в Польше, где ему удалось устроить дело, усмирив недовольных, и привести запущенные дела в надлежащий порядок.

Генерала Бибикова хорошо знал главнокомандующий граф Румянцев-Задунайский, находившийся в Турции. Бибиков готовился было ехать к главнокомандующему, как вдруг совсем неожиданно получил назначение в Казань и другие губернии, где свирепствовал со своими шайками самозванец Пугачев.

Бибиков, по словам современников, имел правдивый, открытый нрав, был смел в своих суждениях, не боялся говорить правду всякому, кто бы он ни был. Он пользовался прежде вниманием и благосклонностью государыни, у него было немало завистников, которые сумели очернить его в глазах государыни. Царская благосклонность сменилась холодностью и Александр Ильич совсем было решился покинуть Питер и просил о назначении себя в Турцию к главнокомандующему нашей армией.

За несколько дней до отъезда он вдруг получает приглашение на придворный бал.

— Вот так штука! Что бы это значило? Не было ни гроша, да вдруг алтын! Ведь я питерцам не по шерсти пришелся; долго меня старались отсюда выкурить и достигли цели. Я думал, меня ко Двору на пушечный выстрел не допустят, а тут — на! — на придворный бал приглашение получил! Это неспроста! Тут что-нибудь да кроется.

Так рассуждал генерал Бибиков, получив приглашение от Двора.

Бибиков приехал на бал поздно, когда уже почти все собрались и ждали из внутренних покоев появления императрицы.

Александр Ильич заметил, что приближенные к государыне вельможи смотрели на него уже совсем другими глазами; некоторые прямо подходили к нему, любезно улыбались, пожимали руки и чуть не комплименты говорили ему, припоминая все его заслуги государству.

«Чудо из чудес!.. Откуда сия метаморфоза? Давно ли все эти сиятельные господа рыло от меня воротили, а теперь — натко-сь — уплясывают за мной, слащавато улыбаются, крепко жмут руку, а все же я им не поверю: на языке у них хоть и мед, а на душе яд. Эх, скорей бы мне выбраться отсюда, из этого Питера! И насолил же он мне!»

Так думал генерал-аншеф Бибиков, едва отвечая на любезности присутствующих.

Появилась императрица во всем блеске своего величия; милостиво улыбаясь и раскланиваясь на обе стороны, государыня обходила ряды приглашенных.

Она остановилась против Бибикова и, отвечая на его низкий, почтительный поклон, сказала:

— Александр Ильич, мне с вами надо говорить!

— Я весь превращаюсь в слух, ваше величество! — опять низко поклонившись, отвечает Бибиков.

— Следуйте за мной.

Императрица направилась к приготовленному ей в зале креслу и, опустившись в него, промолвила:

— Вам известно, что появился неведомый мне мой муж, который грозится отнять у меня царство и запрятать меня в монастырь. Александр Ильич, пожалуйста, избавьте меня от этой суровой участи. Я, как видите, молода и не желаю затвориться в келье. Поезжайте в Оренбург и постарайтесь выполнить просьбу вашей монархини.

— Ваше величество! Всемилостивейшая государыня! Я… я готов служить, не щадя жизни своей для вашего величества и земли родной, но я боюсь: смогу ли, сумею ли?

— Сумеете, Александр Ильич! Предсказываю вам, что вы избавите меня от непрошенного мужа, а Россию от ужасного бедствия.

— Смею доложить вашему величеству, что среди приближенных к вам, найдутся более достойные, чем я.

— Генерал-аншеф Бибиков, я вас нашла достойным, — голосом полным величия и власти проговорила великая монархиня.

— Я готов для службы вашему величеству и отечеству, только дозволь мне, матушка-царица, одну побасенку сказать.

— Говорите, Александр Ильич, я слушаю.

— Вот моя побасенка, царица-матушка: