Эпикур

   — Благодарю, друзья мои, но уже поздно. Со вчерашнего вечера храм оцеплен фракийцами. Стоит мне выйти, они схватят, но сами войти боятся, ждут Архия. Что ж, будем утешаться тем, что сделали всё, что могли.

Демосфен опять погрузился в свои думы. В храме шла обычная жизнь, жрецы беседовали о знамениях, какие-то посетители просили скрепить торговую сделку.

   — Пойти сказать Тимократу? — спросил Эпикур.

   — Пожалуй, — согласился Менандр.

Но тут в раскрытые двери храма вошёл Архий. Эпикур сразу узнал актёра, рвавшегося играть главные роли, которого увидел в свой первый афинский день.

   — Вот мы и встретились! — радостно крикнул Архий Демосфену. — Долго же ты скрывался от меня.

Демосфен распрямил спину, печальное выражение слетело с его лица, он смотрел на актёра с любопытством, как на диковинное животное:

   — Дело в том, Архий, что я совсем не стремился тебя видеть.

   — Ты зря опасаешься, — сказал актёр, — я пришёл не арестовывать тебя, а звать. Антипатр не сделает с тобой ничего дурного, он просто хочет пожурить тебя за проступки и показать, как ты был не прав, когда выступал против него.

   — Плохо играешь, — засмеялся Демосфен, — твоя игра никогда не казалась мне убедительной, эта — тоже.

Архий вспылил.

   — Ах вот ты как! — крикнул он. — Ты думаешь, я не смогу доставить тебя к наместнику силой? Ты всегда мешал мне и получишь за это сполна!

   — Уже лучше, — кивнул Демосфен и, словно перед ним был театр, полный народа, проговорил: — Вот они, истинные прорицания с македонского треножника, а раньше ты просто играл роль. Подожди, — добавил он примирительно, — я хочу послать пару слов своим.

Слуга подал Демосфену клочок папируса и калам, его рука, державшая чернильницу, дрожала. Демосфен обмакнул калам в чернила и, обдумывая, надкусил конец тростинки. Потом он поднялся, бросил перо и неверными шагами двинулся к выходу. Обеспокоенный Архий поспешил за ним, друзья вышли следом. Эпикур понял, что в тростинке скрывался яд.

Демосфен стоял у колонны бледный, с недоброй усмешкой на посиневших губах.

   — Вот теперь, Архий, — с трудом проговорил он, — ты, если угодно, сможешь сыграть роль Креонта и бросить это тело без погребения.

Глаза оратора закрылись, и он повалился на ступени.

«Письмо»

Эпикур волновался. В первый раз он решился прочитать друзьям своё «Письмо». Книга была не готова, несколько глав надо было дописать, кое-что додумать. Но откладывать он не мог, завтра они с Тимократом покидают Афины.

Эпикур потерял права гражданства и не имел средств платить налог в качестве иностранца-метека. Он хотел вернуться на Самос, но постановлением Пердикки афиняне изгонялись с острова, так что и Неокл с семьёй оказывался на положении изгнанника. Тогда Тимократ пообещал, что поможет Эпикуру и его родным устроиться в Лампсаке.

Они оставляли опустевший и погрустневший город, где люди отворачивались друг от друга и девять тысяч оставшихся гражданами ещё ощущали стыд перед двенадцатью тысячами, лишившимися родины. Теперь всем в Афинах заправлял Демад. Не последнюю роль при нём стал играть Демия. Это отразилось и на Софане, который смог за бесценок приобрести прекрасный дом, конфискованный у кого-то из изгнанных друзей Македонии. Эпикур не раз встречал на улице неразлучных Софана и Демию, высокомерных, одетых в дорогие ткани. Софан уже не узнавал старого приятеля.

Эпикур со многим прощался в эту осень. Кроме Памфила и Демосфена, не стало ещё двух великих стариков, которых он чтил как учителей: в Халкиде на Эвбее умер Аристотель, в Коринце — Диоген.

С грустью Менандр глядел на уезжавших. Языки пламени колыхались в многофитильной лампе и оживляли каменные лица драматургов, которые, казалось, тоже выражали печаль.

   — Слушайте, — сказал Эпикур, — то, что я прочту, — это заготовка, основа без утка или доска без картины, скорее даже половина доски. Но не в этом суть. Кажется, — не мне судить, — я действительно сумел понять, что такое жизнь согласно человеческой природе, какова эта природа и почему именно такова, а значит, нащупать и путь к счастью.

   — Однако ты преуспел в красноречии, пока мы с Тимократом скитались по Фессалии, — заметил Менандр.

   — Что — я! Вы бы послушали Софана, когда он обличал Фрину.

   — Не отвлекайся, — попросил Тимократ, — а то предисловие получится длиннее книги. Ты начал о дороге к счастью.

   — Хорошо, — кивнул Эпикур. — Так вот, Диоген нашёл своё счастье, но сам сказал мне, что его путь не каждому по силам. А путь Аристиппа мало кому по средствам, да и куда он ведёт, видно по Стратоклу. Мой путь годится для большинства, он избегает нищеты и роскоши, скал и пропастей, железных цепей и колдовских снадобий. Он ведёт человека вместе с друзьями по цветущим лугам под ясным небом.

   — Ну, прямо элевсинские острова блаженных, — улыбнулся Менандр.

   — Так и есть. Мы все живём на них, только, занятые суетой, не желаем этого видеть. Мы ещё дойдём до этого, а сейчас давайте я всё-таки почитаю.

Эпикур развернул свиток и подсел поближе к лампе.

   — Прежде всего, — начал он нетвёрдым от волнения голосом, — ничто не возникает из ничего, — иначе всё возникало бы из всего, не нуждаясь ни в каких семенах. И если бы исчезающее разрушалось в ничто, всё давно бы уже погибло. Какая Вселенная теперь, такая она была вечно и вечно будет, потому что изменяться ей не во что, — ведь, кроме Вселенной, нет ничего, что могло бы в неё войти и внести изменения.

Вселенная же состоит из тел и пустоты. Что существуют тела, подтверждает наше ощущение, а если бы не существовало того, что мы называем пустотой или простором, то телам не было бы где двигаться и сквозь что двигаться. А кроме тел и пустоты, нельзя найти никакой самостоятельной сущности.

Некоторые тела — сложные, а другие — те, из которых сложные составлены. Это атомы, неделимые и неизменяемые. Они не содержат пустоты и поэтому совершенно плотны и несокрушимы.

Далее, Вселенная беспредельна. В самом деле, что имеет предел — имеет край, а край — это то, на что можно смотреть со стороны, стало быть, края и предела Вселенная не имеет. Беспредельна она и по множеству тел, и по обширности пустоты. Атомы же разнообразны по виду, и в каждом виде количество атомов беспредельно, но количество разных видов имеет предел. Атомы не имеют никаких иных свойств, кроме вида, величины и веса. Величина для атомов возможна не всякая: так, никакой атом не доступен чувству зрения. Движутся атомы непрерывно и вечно, потому что начала этому быть не могло.

Миры бесчисленны, и некоторые схожи с нашим, другие — нет. В самом деле, так как атомы бесчисленны, они разносятся очень далеко и не могут израсходоваться ни на один мир, ни на любое ограниченное число миров, схожих с нашим или несхожих.

   — Это всё по Демокриту? — спросил Тимократ.

   — Не совсем. Во-первых, ход рассуждений. Я начинаю с неуничтожимости вещей, факта безусловного. Из этого вытекает существование вещей и пустоты. Дальше разбирается и то и другое. Ещё я отошёл от Демокрита вот где: он считал число видов атомов бесконечным и допускал, что они могут иметь любую величину. Я же считаю число видов ограниченным, а величину — неощутимо малой, потому что предложение Демокрита не подтверждается фактами.

   — И ты считаешь, что таких миров, как наш, множество? — с сомнением проговорил Менандр.

   — Конечно, гораздо труднее представить себе, что наш мир один-одинёшенек.

   — А что подразумевается под непохожими?

   — Дело в том, — принялся объяснять Эпикур, — что миры образуются сами собой без помощи разума или воли. Собирается облако летящих атомов, в нём возникает вихрь, как в быстрой реке, а дальше атомы начинают сцепляться, создавать массы, вытеснять друг друга. Но на образование каждого мира может собраться неодинаковое количество атомов, тогда они получатся другого размера с другим числом светил. Без Луны или Солнца, или с несколькими Солнцами, или совсем без звёзд. А может оказаться нехватка или избыток атомов какого-нибудь вида, и получится мир, весь залитый водой без единого островка, или, наоборот, из одной только земли, совершенно безводный. Похожие на наш обязательно должны быть — раз уж один такой появился, значит, нет запрета на появление похожих. А о непохожих можно только гадать, но особого смысла я в этом не вижу.