Великая судьба

По сигналу трубы солдаты мгновепно построились. Максаржав подумал, что со времени боев под Кобдо прошло всего пят.ь лет — и вот уже создана настоящая армия.

— Ну раз жанжин Ма-гун приехал, — говорили между собой цирики, — видно, снова нам на войну идти...

Среди командиров, стоявших перед строем, выделялся высокий юноша.

— Кто этот высокий парень? — спросил Максаржав.

Стоявший рядом с ним русский инструктор ответил:

— Это Сухэ. Хороший командир.

— Вы не знакомы? — спросил бурят-переводчик.

— Имя это слышал, по лично не встречался.

— Он тоже едет с вами.

Начальник училища отдал рапорт, и Максаржав попросил показать ему казармы и полковые кухни. Когда он сказал об этом начальнику, тот велел позвать Сухэ.

К ним подошел тот самый высокий командир и стал по стойке смирно.

— Приветствую вас, жанжин!

— Покажи жанжину казармы. А мне надо срочно ехать — вызывают в военное министерство. Извините, — сказал начальник и ушел.

Сухэ было двадцать пять лет, Максаржаву — тридцать девять. Хатан-Батор много слышал об этом молодом командире и потому с любопытством разглядывал его. Это был подтянутый стройный юноша. Максаржаву понравилось его открытое лицо и спокойный взгляд. Широкий пояс и дэли с высоким воротом ловко сидели на нем. «Такой молодец не только через деревянного копя, на котором лежат десять шапок, перескочит, но и на десять саженей в высоту прыгнет без труда. Говорят, будто он участвовал в каких-то беспорядках... Видимо, сильный человек и независимый, а возможно, даже и заносчивый».

А Сухэ, шагая рядом с прославленным полководцем, думал: «Даже если издали посмотреть — могучий богатырь, а приблизишься и увидишь: взгляд у него такой, что не всякий выдержит. Хотелось бы потолковать с ним наедине. Говорят, что он чойжин и обладает тайной силой. Ну да пойдем в поход, все станет ясно».

Хатан-Батор не задавал много вопросов, а Сухэ много не говорил. Увидев лежащего в палатке больного цирика, Максаржав поинтересовался:

— Из какого хошуна и когда призван в армию? Что у тебя болит? Хорошо ли здесь вас кормят? Дают ли лекарство?

Спокойно выслушав ответ цирика, пошел дальше.

— Что за инструктор идет с нами в поход? — спросил он у сопровождавших его цириков, и, когда вперед вышел русский инструктор, Максаржав внимательным взглядом окинул его с головы до ног. — Знаете ли вы, что нам предстоит ехать тысячи верст по широким степям восточной Монголии и по песчаным барханам вдоль Халхин-гола? Это очень трудный путь!

— Я знаю. Но ведь не зря говорит монгольская пословица: «Солдата учат тысячу дней, а пригодится это лишь один раз». Я здесь уже два года и во всем готов помогать вам, жанжин!

— Меня беспокоит то, что вы непривычны к нашим условиям...

— Во-первых, я солдат, во-вторых, за два года я уже вполне привык и к монгольскому чаю, и к здешней еде. Я помогаю цирикам осваивать новое оружие — в этом моя главная задача. Можно быть свободным, жанжин?

— Идите.

Перед отъездом, прощаясь с Сухэ, Максаржав сказал, улыбаясь:

— Надеюсь, в пути познакомимся поближе.

Оба почувствовали: точно невидимые нити протянулись между ними. «Он немногословен и держится очень свободно», — подумал Максаржав, наблюдая за Сухэ. Определенно нравился ему этот человек.

Хатан-Батор вернулся в столицу и начал готовиться к походу.

— Неужели нельзя было отказаться? — спросил его как-то Того. — Могли бы на этот раз побеспокоить себя столичные нойоны. Пусть бы разок сами сходили в поход.

— Они и идут, Бого.

— Кто же?

— Манлай-Батор, Сумья, Да-ван и многие другие.

— А министры и чиновники военного министерства?

— Им нельзя. Они заняты своим делом, руководят, готовят армию, — ответил Максаржав и тут же переключился на другое: — Послушай, Бого, а кто бы мог нам сшить кое-что из одежды?

— Можно попросить старика и старуху, что живут у нас, — сказал Того и с возмущением подумал: «Не могли даже подобрать порядочных людей, чтобы обслуживали жанжина. Словно никого нет помоложе этих двух стариков! Думают, что им можно доверить дом. А Ма-гун ни о чем не желает побеспокоиться, даже жалованье забывает получить. Вот и чаю в доме пет... Беда, да и только!»

— Бого, сколько денег нам с тобой понадобится взять, какие продукты? Я завтра принесу деньги, а ты уложишь все, что надо, в переметные сумы. Говорят, в пограничных аилах пет ни одной семьи, где бы не похозяйничал Бавужав. Совсем одичал, живет разбоем и грабежом. Придется усмирять его силой, другого выхода пет!

А Того одолевали хозяйственные заботы.

— Велел этой старухе сшить кое-что, правда, шьет она слишком крупными стежками...

— И ты забраковал ее работу? — спросил Максаржав. По Того ничего не ответил, он думал о чем-то своем.

«Сегодня на базаре увидел девушку, похожую на Гунчинхорло, и обмер. Да она ведь наверняка постарела, а я все считаю ее девушкой. Не стоит, пожалуй, рассказывать об этом Магу ну».

— Бого, ты, может быть, поедешь к моим, отдохнешь у Цэвэгмид немного?

— Ну, конечно, я уеду, а кто же будет о вас заботиться? Ведь вы забываете о еде, если вас не заставить поесть. Нет уж, пока могу, я всегда буду рядом с вами.

«Он прав. Заботится обо мне, как родная мать! Что бы я делал без него? Не будь Того, плохо бы мне пришлось».

— Бого, пойдем со мной завтра в гости?

— А к кому?

— В одну семью. К Цэ-вану.

— Да меня туда даже на порог не пустят, собаки набросятся или телохранители схватят.

— Не пустят, так повеселишься вместе с телохранителями. Ведь и Дорж идет, и Далха, и Ядам-Батор. Нас всех пригласили.

— Идите без меня. Только поменьше пейте.

— После кончины учителя я понял, что должен следить за собой. Так что ты не волнуйся, Бого.

Цэ-гун построил новый дом и созвал гостей на новоселье. Дом был на высоком фундаменте, с большими окнами в резных наличниках, с крышей из листового железа, выкрашенной зеленой краской, над крыльцом был сделан навес. Все в доме, даже печь, было по европейскому образцу. Пол устлан коврами, привезенными из южных стран, на стенах тоже висели ковры, но только восточные. Повсюду в дорогих вазах курился можжевельник и ароматные индийские свечи. Низенький столик с гнутыми ножками, украшенный искусно вырезанными из дерева драконами, был заставлен блюдами. На мягких диванах узко сидели первые гости и пили чай. Собралось человек сорок: нарядные жены нойонов, щеголеватые чиновники, молодые нойоны из числа столичных аристократов, известные своими «новыми взглядами».

— Проходите, пожалуйста! — приглашал хозяин гостей.

Всем не терпелось увидеть жену До-гуна, первую красавицу не только в Хурэ, но и во всей Халхе. И в самом деле, она отличалась от жен других князей не только ослепительной красотой, но и умением держаться в обществе, отменным вкусом. Если она приезжала в город, то обычно редко выходила из дому, большую же часть времени проводила у себя в хошуне. Вот почему все приглашенные с нетерпением ждали ее появления.

— Его сиятельство До-гун! — громко объявил телохранитель, и До-гун, высокий плотный мужчина с редкой черной бородкой и обветренным лицом, переступил порог. Он учтиво поздоровался со всеми. А через несколько минут в сопровождении старшей жены Цэ-гуна появилась прославленная красавица. С едва заметной улыбкой она поклонилась всем присутствующим и прошла в другую комнату. Беседа, прерванная появлением этой гостьи, возобновилась, голоса зазвучали громче.

— Откуда у Цэ-нойона такое множество красивых служанок? — спросил Далха.

— Супруга До-гуна так прекрасна, что рядом с нею все остальные — дурнушки, — улыбнулся Ядам.

— Говорят, она к тому же еще и права кроткого, и в работе усердна, — сказал Дорж.

— Ну конечно, нашему Доржу отлично известен ее нрав! — засмеялись товарищи.

Служанки сновали меж гостей, разнося чай и закуски. Наконец Цэ-гун обратился к гостям: