Хёвдинг Нормандии. Эмма, королева двух королей

Ну, а потом — посмотрим; не может же король оставить в заложницах сестру властелина Дании на вечные времена? Должны же короли договориться о каком-нибудь обмене? Лучше всего, чтобы Гуннхильд освободили, но чтобы она оставалась при дворе короля — и Эммы. Но молодой и высокородной красавице придется в таком случае вступить в новый, почетный для нее брак. Пусть этот Паллиг катится ко всем чертям за свое поведение. Эмма найдет Гуннхильд хорошего мужа, если подруга сама не справится. Может быть, стоит посвятить в эти планы Этельреда — король тоже хорошо относится к Гуннхильд…

— А тебе как кажется?

Эмма вздрогнула. Король продолжал о чем-то говорить, время от времени хохоча, но она, уйдя в собственные мысли, не слышала его. Что отвечать? Дать понять, что она его не слушала, — не значит ли вызвать очередное недовольство?

Проведя ладонью по лбу, она покачнулась в седле.

— Тут… так жарко, — пробормотала она. — Кажется, я сейчас упаду в обморок.

Король был уже рядом и поддержал ее, не дав упасть с коня. Вся кавалькада подтянулась и застыла в молчании. Было слышно, как жужжат мухи и слепни, облепившие крупы лошадей и мулов. Король оказался вынужден признать, что день и вправду невыносимо жаркий. Наверное, стоило бы поберечь и людей, и животных и дождаться раннего утра — или хотя бы позднего вечера. Но он слишком торопится домой, чтобы поскорее отделаться ото всех торжеств. Неужели из-за его молодой жены придется задержаться и даже остановиться на постой? Она светлокожая и, видимо, плохо переносит солнце. Но говорил же он — пусть едет в карете!

— Королеве нездоровится, — объяснил он своему стремянному, — придется остановиться на ближайшем постоялом дворе.

Эмма, перепугавшись последствий своего вынужденного обмана, принялась поспешно уверять короля, что все в порядке и она готова продолжить путешествие. Но король настаивал: как сказано, так и будет. Едва кавалькада снова двинулась вперед, как с нею поравнялось стадо свиней. Стадо не подчинилось ни бичу, ни окрику свинопаса. Теперь уже от свиней, сновавших между ногами лошадей и колесами карет, отбивалась королевская свита. Эмме происшествие показалось забавным, и она поспешила продемонстрировать, что и вправду вполне оправилась. И заставила хмурого короля снова расхохотаться, обратясь к нему с очаровательной улыбкой:

— Как прекрасно уехать от лондонского зловония — до чего тут свежий воздух!

Наконец свиньи, топоча и пронзительно визжа, миновали королевский свадебный поезд, и путешествие могло продолжаться. Эмма оглядела окрестности — о, проехать бы тут, когда спадет жара и когда все ее чувства не будут так притуплены усталостью: воистину это чудесные края…

В течение всей поездки король был с нею нежен и заботлив, что отчасти было вызвано беспокойством, не окажется ли езда слишком утомительной для Эммы. Когда они достигли Винчестера, ей уже стало казаться, что мужчина этот может стать в высшей степени достойным любви, — стоит ему захотеть.

Винчестер возник перед ее взором словно бы из ничего. Волнистым склонам, казалось, не будет конца, хоть ее и уверяли, что вот-вот они приедут. И вдруг долина распахнулась, и между двух округлых холмов, словно драгоценное украшение на груди красавицы, возник город.

Король Этельред повелел всем своим одиннадцати детям явиться в дворцовый зал: им предстояла встреча с новой королевой — со своей мачехой.

Эльфриде, которой едва исполнился годик, да еще трехлетней Этель он приказать не мог, но кормилицам было велено привести их.

Этельред подал Эмме правую руку, ввел ее в зал, сообщил детям то, что они знали и сами, и призвал их одного за другим по старшинству делать шаг вперед, чтобы поцеловать руку королеве и приветствовать ее поклоном.

— Ательстан, — представил король старшего, — пятнадцати лет.

Угрюмый парень едва приложился к руке и чуть заметно поклонился. Король приказал ему поклониться как полагается, что и было исполнено в неопределенном направлении, так как сын успел уже отвернуться.

— Эгберт, — провозгласил отец, — тринадцати лет.

— Еще нет, — поправил сын, оскалив стиснутые зубы, что, вероятно, означало улыбку, впрочем, поспешно погашенную.

— Ах, да, — пробормотал король. Вечная история с этими днями рождения! — А это наш Эдмунд, двенадцати лет. Полных лет!

Эдмунд оказался крепкого сложения, обещавший стать широким в плечах и, возможно, в прочих частях тела тоже. Он смотрел Эмме прямо в глаза, очень серьезно и несколько дольше, чем требовал этикет, прежде чем отдать глубокий поклон. Пряди длинных волос упали ему на лоб, он отбросил их жестом, как-то не вписывающимся в навязанную ему роль, и этим несказанно обрадовал Эмму. Да, надо привыкать, что англичане не стригутся коротко, не в пример нормандцам и французам.

Следующий мальчишка — помилуйте, будет ли этому конец? Нет, остается еще один, сообразила Эмма.

— Эдред, десяти лет.

— Скоро уже одиннадцать, — засмеялся Эдред. Как он похож своей улыбкой на детей сестры! Он улыбнулся словно всем телом и поспешно припал к ее руке, хоть и забыл поклониться.

— А это ты зря, — заметил отец, сверясь по шпаргалке. — Когда тебе исполнилось десять, Эдред?

— В январе, Ваше Величество.

— Ага. А сейчас у нас, кажется, еще май.

— Все равно мне уже скоро будет одиннадцать — всего почти через полгода, если буду жив и здоров.

Этельред отделался легким смешком, а все дети расхохотались. Отец отпихнул сына, освобождая место для следующего — Эдви, девяти лет, не предпринявшего никаких попыток пересчета этой цифры. Эдви смотрел Эмме под ноги, его лицо не выражало никаких чувств, и он не поклонился, а отец на сей раз не сделал ему замечания, поскольку пытался найти в толпе детей свою старшую дочь. Шесть сыновей — шесть пасынков продефилировали перед Эммой. Был год 1002 от Рождества Христова, и самой ей в нынешнем году исполнялось семнадцать. На два года больше, чем старшему пасынку…

Король быстро представил дочерей: Вульфхильд, восьми лет, Эдгит, семи, Альгива, шести, и они так же проворно подбегали и делали Эмме книксен. Заминка вышла, когда пришел черед Альгивы. Она повернулась к отцу и пронзительно закричала:

— Ты все неправильно говоришь про всех нас, девочек: мне осенью только будет пять, Вульфхильд и Эдгит — семь и шесть, а ты всем прибавляешь лишний годик!

Король нахмурился: он не терпел, чтобы его авторитет ставился под сомнение, а тут еще того хуже — осрамиться перед Эммой! И решил не уступать, настаивать, что с самого начала прав был он. Но это не больно-то выходило, поскольку все дети старше трех лет приняли сторону Альгивы.

Где-то он сбился со счета, но где? Король почесал в затылке и еще раз справился по своей восковой дощечке: нет, там все записано правильно и точно. Тем временем Эмма, посчитав, обнаружила, что сыновей, почему-то не шесть, как ей было известно. Но не успела она и рта раскрыть, как дверь с грохотом распахнулась и в нее ввалился недостающий сын.

— Эдгар! — крикнул король. — Вон ты где… А почему опаздываешь? Ты испортил мне все…

— Сожалею, мой король, но пришлось сидеть у мастера Альфреда, — выдохнул Эдгар. — Он говорит, я невоздержан на язык!

— Та-ак! А я разве не приказал тебе явиться сюда четверть часа тому назад?

— Да-а, но ты же сам приказал мне во всем повиноваться мастеру Альфреду, ради яиц святого Кутберта, так кого прикажешь слушаться?

— Шш, не ругайся при королеве, — всполошился король. Так Эмма, наконец, услышала полностью изречение, которое Этельред неоднократно обрывал на полуслове в течение всего их пути. Тем временем Эдгар шагнул прямиком к Эмме, чмокнул ее руку с полдюжины раз и произнес:

— Эдгар, наихудший — ух ты черт, ну и красоточка же ты!

Король кашлянул и добавил:

— Это Эдгару восемь лет, а не… — он справился по записи: —… не Вульфхильд… Ну, вот…

Он сызнова окинул взглядом всю ватагу и вспомнил, наконец, что у него еще двое дочерей, самых младших. Трехлетняя не поздоровалась вовсе, а годовалая сразу отпустила шею кормилицы и в объятиях Эммы тут же стала мокрой. Та едва не уронила Эльфриду, не ожидая столь высокого доверия.