Беруны. Из Гощи гость

дураком, он и по спине Настасеи Михайловны погуливал частенько, но случалось, что и

князь Шаховской выходил на крыльцо смутный, как туча, с распухшей щекою, с переносьем,

исцарапанным в кровь.

Княжич Иван встречался с княгиней Настасеей всякий раз, как жаловал к дяде Семену в

тесовые его хоромы посреди обширного двора на Лубянке. У книжного ларя с

помещавшимся над ним «дураком» Настасея Михайловна то и дело наталкивалась на

книголюбивого отрока, шептавшего что-то из развернутой желтой, рассыпавшейся от

времени книжки. Княгиня целовала княжича и приговаривала:

–Здравствуй, касатик, здравствуй, родной! Все в книжки глядишь, глазки слепишь!.. Что

тебе книги те?..

И она принималась потчевать гостя тогдашними лакомствами: сушеными сливами,

огурцами в меду, сахарным изюмом, инбирным леденцом.

Так проходили дни и годы после смерти Онисифора Злота, и князю Ивану миновало

2 Стремянный – слуга, сопровождающий всадника.

семнадцать лет.

Однажды сидел он, как много раз до того ему приходилось, возле ларя с знакомыми

книгами, вертел одну какую-то из них в руках и прислушивался к заглушенному шуму,

которым жил всегда кладбищенски тихий дом дяди Семена. Хоть бы детский крик откуда-

нибудь, хоть бы взвизгнула собака! Нет, только двери ноют где-то далеко и мыши точат

застоявшуюся годами рухлядь. Князь Иван ждал, что вот заскрипит ступенька под ногою

Настасеи Михайловны и застучат ее серебряные подковки в мощенных дубовыми брусками

сенях. Но по дому временами звонко шлепали чьи-то босые ноги, а ступеньки молчали так

же, как этот чужой ларь, полный старых, мертвых книг, как эта плеть, неведомо для чего

повешенная над ларем, как все эти разукрашенные резьбою шкафчики и расписанные

красками сундуки.

Князь Иван глянул на книгу, которую держал в руках, и швырнул ее в ларь. Потом взял

другую, без переплета, оборванную и обтрепанную, раскрыл наудачу и поразился тому, что

увидел. В книжном ларе у дяди Семена он наткнулся на такую впервые. Это была нерусская

книга, и непонятно было, как могла она попасть в груду церковных книг, в ларь к Семену

Ивановичу Шаховскому. Князь Иван стал перелистывать ее и, к удивлению своему, не нашел

здесь ни ликов святых угодников в тонко выписанных венцах, ни изображений креста в

серебряных травах по золотому фону. А ведь и эта книга была полна рисунков, то

бархатисто-черных, то как бы составленных из множества разноцветных шелковых

лоскутков. На каждой странице книги этой были портреты, изображения городов, ландшаф-

ты, заморские люди, диковинные звери... Вот витязь в латах сидит на коне, покрытом глухою

попоной. Вот две женщины с длинными золотыми распущенными волосами; обе они льют из

большого ковша голубую воду в разверстую пасть рыластого зверя. Вот верхом на огромной

птице почти совсем голый арап.

Князь Иван не упомнил, сколько и просидел он над этой книгой. Только топот копыт на

дворе да голоса в сенях оторвали его от бесчисленных картинок, которыми была изукрашена

она. И, прислушавшись, он уловил скрип ступенек, тяжелые шаги, гневливый голос дяди

Семена:

– Какие там еще хворости!.. Мудро, княгинюшка!.. Бес ли трясучий засел в тебе, так я

его «дураком», «дураком»...

Князь Иван сунул книгу за пазуху и выскочил во двор. Тут суматошились люди, кони,

собаки – весь обоз воротившегося из какой-то поездки князя. В раскрытые ворота на своем

буром коньке выехал незаметно князь Иван на улицу и пустился прочь, легонько

придерживая рукою книгу, которая трепыхалась у него за пазухой, будто пойманная только

что птица. Вот уже миновал он пивной кабак на повороте, длинную избу, мастерскую

палатку, и Варсонофьевский монастырь блеснул ему золотыми крестами поверх замлевших

от зноя дерев... И вдруг под всадником шарахнулся в сторону его жеребчик и завертелся на

месте, точно впилась в него сразу сотня слепней. Словно мелким горохом, где-то совсем

близко швырнулись барабаны, и вслед за ними все разом залились свирели, зарокотали фа-

готы, рявкнули трубы, вгоняя в ужас и без того пугливого конька. Князь Иван соскочил

наземь и повернул жеребчика своего к тыну.

Целый полк наемных иноземцев-копейщиков вышел тем временем из переулка с громом

и треском и повернул направо, к зубчатым стенам монастыря, белевшим впереди. На

солдатах на всех было одинаковое платье: короткие штаны, короткие епанчи1, на головах

железные шишаковые шапки2. Иноземцы, дойдя до перекрестка, стали огибать монастырь и

вскоре пропали за угловой башней – только пыль после них долго вилась да, затихая, не

переставали грохотать барабаны.

Князь Иван решил было уже снова тронуться в путь, но из копейщиков какой-то

отставший выскочил из переулка и со всех ног бросился к монастырю догонять своих.

Босоногий паренек, сидевший верхом на воротах, швырнул в него комом грязи и угодил

1 Епанча – широкий безрукавный плащ, бурка.

2 Шишаковая шапка, или шишак, – разновидность шлема: высокая металлическая шапка, заканчивавшаяся

шариком, так называемым шишом, откуда и название – «шишак».

немцу в шишак, начищенный кирпичом.

– Немец! Фря! Киш пошел! – защелкал на всю улицу озорник и соскользнул с

надворотни во двор.

Немец остановился, потом бросился к воротам и замолотил по ним древком копья. Но

никто на стук его не откликался. Немец набросился на ворота еще пуще, но как ни бодал он

их и кулаком и медной оковкой на подножье древка, а дело его было проиграно. Поругавшись

и поплевавшись, сколько стало в нем мочи, он кончил тем, что снял с себя шишак и принялся

счищать с него грязь.

Князь Иван привязал конька своего к тыну и подошел к поджарому вояке, не

перестававшему шипеть и ругаться.

– О, нечестивое племя! – брызгал немец слюною, теребя свой шишак и снимая с него

грязь полотняным платком. – Злёй собак, свинья!..

У князя Ивана в седельной сумке валялся кусок войлока. Он достал его оттуда и подал

разгневанному копейщику, чей платок уже не снимал, а только размазывал грязь по всему

шишаку. И немец, все еще ворча, принялся работать войлоком, чтобы нагнать на свой шишак

прежний блеск.

– Ты, друже, не сердись, – молвил князь Иван, потрепав солдата по плечу. – Ребят

охальных повсюду довольно. И в ваших землях, чай, не помене будет? Ты как скажешь?

Немец зашевелил усами, словно таракан, и глянул презрительно молодому князю в лицо.

Он даже бросил возиться с шишаком своим, а только мерил глазами князя Ивана, словно

соображая, как бы ему одним щелчком сразить этого щеголеватого парня.

– Ну, ну, – добавил, улыбнувшись, князь Иван. – Зря ты раскручинился так...

Но негодовавший немец не откликался; он только усами шевелил да войлоком по

шишаку ляпал.

На улице было тихо; где-то недалеко чуть поскрипывали возы; у монастыря нищие

калеки тянули хором заунывную песню. Князь Иван кашлянул.

– Спрошу я тебя... скажи ты мне... умеешь ты грамоте?

– Грамоте?.. – отозвался немец. – Какой грамоте?

– Грамоте по-вашему. . Читать книги печатные учен ты?.. – Князь Иван оглянулся. На

улице не было никого; только за колодцем медленно выползали из овражка возы с сеном. –

Книжица тут у меня одна... – молвил, совсем уже смутившись, князь Иван. – Что она?.. Не

пойму я...

И он вынул из-за пазухи перемятую книгу, раскрыл ее и показал сердитому немцу. Тот

ткнул в страницу нос, пошевелил усами и замотал головой:

– Нет, такой грамоте я не знаю.

Князь Иван свернул книгу и убрал ее обратно к себе за пазуху.

– Ну, прощай, – бросил он немцу и пошел к своему обгладывавшему тын коньку.

Но немец остановил его:

– Один минут, молодой человек! Ты иди к ротмистру Косс фон Далену. К нему все