Беруны. Из Гощи гость

– К морюшку поплыла лодейка.

– А с морюшка куда?

– А с морюшка к океану.

– А с океана?

– А с океана на Новую Землю.

– А дальше?

– Ишь ты, так тебе всё скажи!.. Дальше ей плыть некуда... Там и зазимует.

– А ты, дедушка, куда плывешь?

– Я вот и плыву на Новую Землю с твоею лодейкою.

– Дедушка, возьми меня на Новую Землю!

– Ладно. Поди спросись у мамки.

– Мамки нету, поплыла в Архангельск.

– Ну, у таты спросись.

– Таты тоже нету.

– А тата где?

– Утонул.

– С кем же ты живешь, солнышко?

– С бабушкой.

– Ну, тогда спросись у бабушки.

Мальчик побежал спроситься у бабушки, но бабушка, должно быть, была несговорчива.

Она дала внуку корочку, и он побежал обратно на берег, но дедушка уплыл уже далеко, вон

он уже за поворотом, а лодейки-то не видно вовсе.

В тот же вечер дедушка был в Суме, где у берега стояло несколько выгорецких лодей и

два новоманерных галиота. И этой же ночью с добрым ветром Никодим вышел в открытое

море.

XXVII. ТЕРЕНТИЙ НЕДЕЛЬКА ВОЗВРАЩАЕТСЯ НИ С ЧЕМ

На этом кончается рассказ о берунах, попавших с дикого острова в царскую столицу и

бежавших оттуда снова на север. Ведь в том году лодья Никодима не вернулась на Выг. Но и

на другое и на третье лето ничего не было слышно о дедушке, поплывшем на Новую Землю,

о его вольных и невольных спутниках, беглецах, спасавших свою жизнь, и о самом

Никодиме, простившемся на этот раз навсегда с Выгом.

В Сумской гавани, над лесом даниловских мачт, никогда уже не вздымалась большая

мачта Никодимовой лодьи. Каждое лето вереницами возвращались из далекого плавания

нагруженные суда, тяжело приближавшиеся к пристаням с алевшими на закатном солнце

парусами.

И вместе с корабельным грузом выгорецкие промышленники привозили с собою ворох

вестей. Одни передавали, что обломки Никодимовой лодьи кто-то видел впаянными в лед у

высокого наволока на Новой Земле. Другие сами будто бы заметили на плавучей льдине

меченный крестом карбас Никодима. Но вести эти были одна другой смутнее.

Шло время, и с каждым годом на Выге всё меньше вспоминали Никодима, и память о

нем выветриваться стала.

Летом, как всегда, уходили на тяжелый и опасный промысел в холодный океан

беломорские лодьи. А зимами промышленников заметало доверху снегом в охотничьих

избушках близ Мезени, под Сумским ли городом, или в выгорецких лесах. Но не было среди

промышленников этих ни Тимофеича, ни Ванюхи, ни Степана. Они, спасаясь от царицыного

указа, от комиссара-немца и Тайной канцелярии, добрались с Никодимом до Новой Земли, и

уже здесь, должно быть, желтые кости старого кормщика занесло колкою снежной крупой,

наметаемою сивером к высокому наволоку.

Почувствовав близкий конец, Тимофеич неморгающими глазами стал высматривать

Ванюху; коченеющею рукою начал искать он забытую в медвежьем остроге трубку. . Но

Ванюху, должно быть, застил густой туман, вставший перед потухающим оком, а трубки не

было ни за пазухою, ни в карманах. Тогда Тимофеич в последний раз пожевал посиневшими

губами и, не сказав ни слова, умер.

Может, это было не совсем так, потому что и на Мезени ходили о берунах лишь смутные

толки, и ничего не добился там и Терентий Неделька, посланный в другой раз на Мезень с

указом о поимке медвежатников, бежавших из столицы. Ведь те были уже далёко, их и в

живых-то не было больше, и ничего не мог здесь поделать рядовой её величества Терентий

Неделька. Он ничего и не доискался и воротился обратно, наполняя по дороге свою

неиссякаемую флягу крепким вином. Денег он в кабаках не платил, ссылаясь по-прежнему на

то, что человек, дескать, он казенный и едет не просто, а по царицыному указу.

ИСТОРИЧЕСКИЙ РОМАН

РИСУНКИ П.АЛЯКРИНСКОГО

Государственное Издательство

ДЕТСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Министерства Просвещения РСФСР

Москва 1962

О временах, давно миновавших, повествует эта книга. Москва в те поры была по

преимуществу деревянной, бревенчатой. Красная площадь называлась «Пожар», район

Кропоткинской улицы – «Чертольем», автомобилей еще не было, по городу летом ездили в

колымагах, зимой на санях, снегу наметало много, и никто не убирал его, потому что в

русском языке еще даже не существовало такого слова «дворник».

Все это совсем не похоже на нашу жизнь, а вот возьмите книгу, начните читать, и вы

отложите ее лишь тогда, когда будет перевернута последняя страница. В чем же дело, почему

так?

В этом и заключено одно из чудесных свойств хорошей книги. Маяковский сказал:

Через столетья

в бумажной раме

возьми строку

и время верни!

Писатель Зиновий Давыдов возвращает нам время. Он отлично знает его, видит так,

словно сам жил в стародавней Москве. А он наш современник, и первое издание этой книги

вышло в 1940 году, то есть ее читали ваши отцы, когда им было столько лет, сколько сейчас

вам.

Много писем пришло тогда к автору. В них читатели благодарили его за удовольствие,

которое получили при чтении: «Отвечаю на ваш вопрос: «Понравилась ли тебе эта книга?»

Так понравилась, что и сказать невозможно», – пишет один из них.

Не вдруг подошел Зиновий Давыдов к своей удаче. С детства он увлекался историей, в

короткой автобиографической записке он не забывает сказать, что родился в городе

Чернигове, «былинном месте, постоянно упоминаемом и учебниках истории и курсах

древнерусской литературы». Там, за каменной оградой одной из городских усадеб, высился

могильный курган Черного, легендарного основателя города, а в соборе строения XI века

покоился прах князя Игоря, героя «Слова о полку». До знаменитого Путивля, на стенах

которого плакала безутешная Ярославна, всего верст двести...

Археология – ступенька истории. Первые впечатления Зиновия Давыдова связаны с

людьми, приезжавшими из Москвы в его родной город «копать». Чего только не находили

они на старом кладбище, где, как он выражается, «березки звенели о вещем Олеге, о тризнах

и богатырях»: и черепки старинной посуды и арабские монеты первоначального чекана...

Рано узнал Зиновий Давыдов французскую поговорку: «То ново, что хорошо забыто». В

новый, забытый мир прокладывала путь археологическая лопатка. Как же тут не увлечься, не

пойти по этому пути?

В Черниговском издательстве «Стрелец» вышла первая книга Давыдова – «Ветер». Был

это сборник стихов. Слово «ветер» очень модное в то время, стихи целиком укладывались в

блоковскую систему образов. Помните начало «Двенадцати»:

Черный вечер.

Белый снег.

Ветер, ветер!

На ногах не стоит человек.

Ветер, ветер –

На всем божьем свете!

В студенческие годы Давыдов «встретился» с князем Владимиром Красное Солнышко в

его стольном городе Киеве, там жил Нестор-летописец, там творилась ранняя история

государства Российского, все дышало стариной.

А потом Давыдов оказался в Северной Пальмире. Он ходил по широким площадям и

проспектам, и камни говорили с ним, напоминая о событиях, свидетелями которых были.

Здесь, в Ленинграде, в городе Пушкина и любимого своего Блока, Давыдов начал писать

прозу. Первый его исторический роман «Беруны» был посвящен Крайнему Северу,

приключениям рыбаков-мореходов.

Вот мы и подошли к роману, который вы сейчас прочтете. Сам Давыдов считал его

«своим любимым детищем», начал писать в Ленинграде, а закончил в Москве. В

автобиографической записке он говорит: «Мои творческие интересы уже в начале тридцатых

годов совершенно оторвали меня от «петербургского периода», и я стал стремиться в Москву.