Бобруйский «мешок»

лада. Николай I выслушал его и, помолчав, воскликнул:

- О, великий Шекспир, где ты?..

9 октября царь с утра был на смотре грузинской кавалерии за Курою, а в полдень назначил смотр гарнизона Тифлисского и Эриванского полка на Мадатовской площади. День выдался очень жаркий, солдат начали готовить еще с ночи, загодя их выстроили на площади, они устали, изнемогая под тяжким бременем мундиров, скаток, ружей и амуниции, "а первая шеренга с их густо нафабренными усами и бакенбардами не смела даже улыбаться". Стояли. Ждали. Чтобы поглазеть на царя, площадь запрудила громадная толпа горожан, много людей сидело на крышах, а на балконе дома Шемир-хана восседало семейство барона Розена и Дадиани, веселые и разряженные. Ожидание затянулось, несколько солдат упали из строя при обмороках.

Наконец, в окружении свиты показался император, скачущий на лощади. Декабрист И. И. Лорер, очевидец парада, вспоминал, что "барабаны загрохотали, музыка гремела, но царь махнул рукою, и водворилась тишина" (даже в толпе горожан).

Зычным голосом на всю площадь царь позвал:

- Полковник князь Дадиани!

Барон Розен пояснил, что его зять только что объявился с головной болью и сейчас - вон! - сидит на балконе.

- Ко мне его! - велел император; при этом он нервно прохаживался вдоль фронта, ни с кем не разговаривая, и - ждал.

На площади появился князь Дадиани, еще издали он держал два пальца возле виска, то ли заранее приветствуя сюзерена, то ли от головной боли, а в лице его не было ни кровинки.

Не все на площади слышали, что говорил ему царь; до слуха людей доносились отдельные слова, чуждые боевой жизни:

- .был лучший полк. свиней пасли. мыло варишь, а. где слава?.. эти овцы. не достоин. Снять!

Последнее слово прозвучало отчетливо, словно могучая оплеуха, отпущенная с налету. Дадиани торопливо отстегивал жгут аксельбанта, но пальцы его не слушались, и тогда император, шагнув к нему, сам рванул с груди князя золотой аксельбант, с плеча Дадиани полетел и золотой эполет полковника.

Обесчестив своего флигель-адъютанта и разжаловав его из полковников, Николай I, гаркнул на всю Мадатовскую:

- Розен! - Но в толпе армян, грузин, курдов, персов и татар услышали иное, будто царь повелел: - Розог! - и, решив, что сейчас начнут пороть всех подряд от мала до велика, гигантская толпа жителей бросилась врассыпную - кто куда.

Барон Розен стоял ни жив ни мертв, и Николай I, понимая, каково сейчас старику, перебросил ему аксельбант, сорванный с груди его зятя, и при этом великодушно объявил:

- Жалую им твоего сына. бери!

Тут зарыдал Дадиани, заплакал барон Розен, а на балконе дома Шемир-хана дамам и девицам сделалось дурно. Николай I в двух словах разделался с бывшим флигель-адъютантом:

- Тебе дали прекрасный полк, а ты превратил солдат в своих рабов, заморил их работами ради собственных прибылей. Больше я тебя не увижу. Прощай. Эй, где капитан Бабкин?

- Я здесь, ваше императорское величество.

- Вези! В Бобруйск - в "мешок" его.