По воле Петра Великого: (Былые дни Сибири)

Исполняя приказ хозяина, гости опять принялись за вино и карты. Только Меншиков, подсевший теперь к Петру, осторожно проговорил:

   — Вздор оно всё, капитан мой любезный!.. Кабы парень не из посольства, и сам бы я ему взбучку задал добрую... А вот...

   — Понимаю... понимаю. Не надо и оговаривать. Благодарен тебе, что удержал... Плут ты за последнее время объявился, Алексаша... Из-за мелкой корысти, ваша милость и княжеское сиятельство, вы и себя и маестат наш мараете... А смётки в тебе завсегда больше всех... Так-то, друг ты мой сердечный... Только за то многие грехи твои и спускаю... до поры до времени... Гляди, Алексаша...

И по-дружески погрозив ему, Пётр обратился теперь к Строганову, который, присев за стол, не мог прийти в себя от испуга:

   — Будет тебе пыхтеть, Григорий Дмитриевич!.. Подсядь-ка сюды лучше... Поговорим о деле... А там, скоро — и по домам пора... Чу! Да никак петел крепостной наш с заневскими перекликаться стал... Засиделись и то...

   — Твой слуга, государь... государь мой, господин капитан! — поправился Строганов, вспомня, что Пётр не терпит величаний, кроме как по чину.

   — Не слуги мне — друга, помощника надобно. Знаешь, старик, одна война не кончена, другую, с турками в этом году повести довелось. Тяжело государству, тяжко всей стране. Значит, и мне не легче. Особливо в деньгах сейчас нужда велика. А у вас, сиятельный граф, их куры не клюют. Ссуди малость... Да, впрочем, нет! Куды!.. Ты и себе жалеешь, слышно, передать лишнее. Что уж искушать старика. Дело я тебе предложу. Знаешь, на губернии всё царство поделено... Каждая — свой пай в казну приносит. И самая богатая, самая прибыльная Сибирская. Конца-краю в ней нет... Золото, серебро. Торговля с Хивой... Народ там всё богатый... Бери её на откуп... А нам — в зачёт сотню-другую тысяч отсчитай... А?.. Идёт?..

   — Хе-хе... Шутник ты, государь... государь мой. Хе-хе... куры не клюют, а мошну проклевали... Всё и выкатилось... Хе-хе!.. В чужих карманах считать легко, конечно!.. Всё больше завистники благовестят про клады, про мои, про казну несметную... А что и есть, всё в делах тоже, в обороте, как и у тебя, государь мой!.. Это — одно. Другое, стар я в губернаторы да в воеводы садиться. Покой мне надобен. Не слуга уж я тебе! Уволь уж... Силы все — покойному батюшке твоему, царю-государю, Алексею свет Михалычу, и брату ж твоему, и тебе ж, государь... мой, — всё мною отдано, что было дорого... Али и последнее отнять поизволишь? — подчеркнул старик, намекая на то, о чём все говорили не стесняясь, то есть на близость молодой красавицы графини с капитаном.

Недавняя бурная вспышка, очевидно, истощила энергию гиганта, и он только лёгкой, сожалеющей улыбкой ответил на намёк старика, затем, словно не заметив ничего, продолжал:

   — Ну как знаешь... А дело — выгодное...

   — Ещё ли не выгодное!.. — вмешался в разговор князь Матвей Петрович Гагарин, вместе с Виниусом подсевший поближе, как только речь зашла о Сибири. — Я край знаю... И Андрей Андреевич знает тако же... — указывая на Виниуса, мягко, плавно заговорил князь, искательно поглядывая на капитана. — Золотое дно — Сибирь! — не мимо молвится. Слышь — два ста тысяч за неё да с неё оброку тобой, капитан, положено?

   — Двести двадцать и две ровнёхонько! — поправил Пётр.

   — Ха!.. Сущая плёвая безделица!.. Втрое взять можно, людей тамошних нимало не обременяя. Мне доподлинно дела сибирские известны и каковы сибиряки в достатках своих. Не один десяток лет и на воеводстве, и в приказе Сибирском сижу. С шестьсот девяносто третьего, — когда в Нерчинск послан был, — по сие время, осемнадесять лет протекло, почитай... Зря не скажу, капитан.

   — А почему же ясачный сбор так умалился в краю? Половины не добирает Сибирский приказ, чего раней имел. Что за причина?

   — Воруют очень, дело простое, капитан. И главные начальники и меньшие, до приказчиков и служивых людей доходя. Все обирают оброчных кочевников. Те и разбегаются, и бунтуют. Всё от воровства... Да, беда ещё не велика. Поисправить порядки... а лучше скажу: беспорядки повывесть, служилый люд подтянуть... Ковшом тогда золото греби. По курганам, по могильникам — клады Кучума поискать да найти — и того хватит на десятки лет; не двести тыщ — втрое даст Сибирь-матушка!

   — Шестьсот тысяч, значит?.. Ну, это уж и много сразу. Край новый, как конь необъезженный. Тамошний народ крови немало своей проливает, за нас — с язычниками, с дикарями неверными и немирными бьётся, Руси дорогу на простор, к морю-океану, к Востоку богатому проторяет... Пусть и живут полегче покудова там мои сибирские ратники. А вот если ты так ручаешься... Не хочешь ли: вноси тысяч сотни четыре в год — и бери её всю на исправление, садись там в Тобольске губернатором... Первым!.. Князеньку Михалку Черкасского не можно никак в счёт вставить. Бабник и бражник, а не краю начальник был... Я ещё с ним сведу счёты... Пусть с дороги отдышется!.. Да и достальные все по России — не лучше... Веришь ли, Петрович, одно горе мне с ними. Доныне, Бог ведает, в какой печали пребываю, ибо губернаторы мои, господа, зело раку последуют в происхождении своих дел. Задом наперёд тянутся. Говорил, писал им всем немало. Пожду ещё. Потом буду не словом, а руками с оными поступать. Ты вот не такой. Ты делец. Я тебя знаю. Бери!.. Что же, идёт? По рукам?..

И широкая рабочая рука капитана протянулась к Гагарину. Тот, словно не решаясь, подал свою пухлую, жирную, небольшую руку с холёными пальцами и сказал:

   — Больно скоро ты меня на слове поймал, капитан... И взяться — боязно... Да и отказ дать — неохота... А много ли в зачёт первого году у меня сейчас потребуешь?..

   — Много — не много... В Польшу, брату нашему, крулю Августу досылать надо... Да войскам, что на севере... Да полкам, что на юге... Милорадовичу-графу, который поехал за Балканы, братцев славянских наших на османов подымать. Да... Э, и перебирать — так досада... Сколько отсыплешь от бедности своей? Сам назначь.

   — Сотни две тысяч наскребу, ежели сроку месяц-другой от государя и капитана моего получу.

   — Да что ты?.. Это — можно... Это — я спасибо ещё скажу... Молодец, Петрович! Хоть и ославили тебя добычником, а душа в тебе прямая, русская! — обрадованный похвалил Гагарина Пётр.

   — Как не быть душе? Чай, как-никак Рюрикович я, капитан, а не из проходимцев каких али из иноземщины новой, наносной... — с достоинством ответил Гагарин. Но попытка придать себе величавый вид плохо удалась толстенькому, короткому человечку и только вызвала сдержанную улыбку у многих из окружающих.

   — Ну, снова — здорово! Пошёл стары хартии разбирать! — совсем уже весело заговорил Пётр. — Кому нужда, какого корня яблочко? Лишь бы само не коряво, да не с червоточинкой... И съедят на здоровье, и спасибо скажут, хоть бы цыган его подал!.. Так я думаю... Так, значит, кончено! Завтра дам мой указ в конзилию министров. Тебе — две недельки для сборов. И с Господом в путь. В Тобольск... А теперь можно и выпить для успеха и общего благоденствия... Минна! Девушка! Куды закатилась? Всем свеженького вина подавай. Да получше! Новый губернатор Сибири угощает нынче. Правда?

   — Коли не правда, капитан! Чем прикажешь и сколько повелишь!.. Неси, Миннушка, али как тебя там!.. Неси, девушка... Спрыснем покупочку!.. Хе-хе...

И Минна, призвав на помощь дядю, который проводил всех посторонних гостей и уже подводил за стойкой итоги, стала подавать на столы бутылки и чистые стаканы для вина, пока все гости столпились вокруг Петра и Гагарина, поздравляя обоих с окончанием дела, так же неожиданно завершённого, как и затеянного.

ГЛАВА II

У ГАГАРИНА

К рассвету только попал домой князь Матвей Петрович. Но он не лёг спать, а в опочивальне, убранной с восточной роскошью, стал беседовать со своим врачом и личным секретарём, Сигизмундом Келецким, которого приказал разбудить и пригласить вниз из комнатки на антресолях. Там помещались главные лица многочисленной свиты, наполняющей почти весь обширный дом — дворец князя в новом столичном городе, в С.-Петербурге.