Страшная тайна Ивана Грозного. Русский Ирод

В происходящем царица винила себя. Может, всё дело в её болезнях, могла бы угождать мужу в любой день, так и не гулял бы? К утру у Анастасии созрела мысль: после её смерти Иван должен сразу жениться. Даже если мачеха не слишком будет любить пасынков, всё одно это лучше, чем жизнь рядом с распутным отцом. Почему-то она думала о своей смерти как о чём-то решённом.

Голова после ночного загула страшно болела, видно, уж очень много выпил Иван Васильевич на пиру. С трудом разлепив глаза, он не сразу понял, где находится. К застонавшему царю подошёл Тимошка:

   — Попей, государь, полегчает.

В руках верного слуги был большой ковш с рассолом — верным средством от головной боли после попоек. Покряхтев, Иван выпил почти всю жидкость, оттолкнул руку Тимошки и поинтересовался:

   — Где это я?

   — У царицы в опочивальне.

Иван вытаращил на него глаза:

   — А ты как здесь?!

   — Я за дверью был, пока царица спала. — Похоже, холопа пронять просто невозможно.

   — A-а... — протянул царь, попросту не зная, что ответить. Откинувшись на спину, он пытался вспомнить, что говорил или творил вечером, вернее, ночью. Вспомнил многое: как силой заливали в рот хмельное, смешав всё подряд, боярину Алексееву, как ездили верхом на проштрафившемся Шишкине... Только вот не помнил, как попал в опочивальню к жене. Подумал, подумал и всё же спросил:

   — А сюда я как попал?

   — Пришёл, — пожал плечами Тимошка.

Иван вздохнул, хмель уже прошёл, голова пока гудела, но соображала, хотя и с трудом.

   — Царица ругалась? — осторожно поинтересовался он.

   — Плакала, — отрезал в ответ холоп.

Царю очень хотелось крикнуть в ответ что-то плохое, ударить ногой или кулаком, даже замахнулся, но в опочивальню вошла Анастасия, и кулак Ивана повис в воздухе. Царица с ужасом смотрела на мужа: неужели всё-таки вспомнил, как грозил отправить всех в поруб?! Нет, Тимошка держится спокойно.

   — Настя, голова болит...

   — Вестимо, будет болеть. Ты много не пей, Ваня, не то совсем пропадёшь.

   — Я? Пропаду?! — Царь принялся хохотать так, что, казалось, затряслись стены дворца. — Я вас всех переживу!

С того дня Анастасия стала думать, как попросить митрополита женить Ивана после её смерти. Макарий долго глядел на поникшую головой царицу, вздыхал, но обещание такое дал. Митрополит понимал, что Анастасия долго не проживёт, а Иван уже пустился во все тяжкие, его не остановить даже словами духовного наставника.

   — Неужто и ты, владыко, усмирить не можешь? — с надеждой подняла на митрополита глаза Анастасия.

   — Не могу, — вздохнул тот. — Уж больно нрав дурной достался от отца и матери. Да и дед с бабкой не лучше были.

Сам Макарий тоже размышлял, что будет с Иваном, всё меньше обращавшим внимания на слова наставников. Видел, что царь начинает не просто самовольничать, а самодурствовать. Возомнил себя вершителем человеческих судеб, которому дозволено всё. Вздыхал Макарий, укоряя себя: а не ты ли внушал отроку Ивану, что царь — самодержец Божьей волей, потому главный судья и властитель? Всё верно, так и есть, да только над царём суд нравственный и Божий быть должен, а Иван всё чаще такого не признает! Божьего суда боится, потому кается и грехи замаливает, а нравственный не считает, мол, если он царь, то только сам себя судить может.

Тяжёлые думы овладевали митрополитом, стоило ему задуматься над будущим Ивана и Московии, умный Макарий понимал, что державшегося столько лет Ивана точно выпустили на волю. Пока чуть удерживает Анастасия, но скоро и её не станет. Права царица, ох как права! Ивана Васильевича надо женить срочно, иначе вовсе сладу не будет. На ком? Свято место пусто не бывает, Русь сильна, многие захотят породниться с московским царём, найдутся невесты. Только бы не ошибиться, в таком деле осторожность нужна.

Свою какую выбрать, как вон Анастасия? Но снова при царе передерутся прошлые родственники с новыми... Вот и ломал голову Макарий над будущей женитьбой своего подопечного. Царица ещё была жива, а ей уже вовсю искали замену. Правда, прожила царица недолго, угасла, оставшись в памяти людей лучиком света.

За окном ночь, в углу горит лампадка перед образами, несколько свечей гоже в углах плохо освещают спальню царицы. Умершей царицы.

   — На-астя-я... Настюшка-а... зачем ты ушла? На кого покинула меня с детками-и? — ныл Иван, сам вряд ли понимая, что говорит. Просто невыносимым казался тот груз, который вдруг лёг на плечи.

Много знал женщин молодой государь, многих девок попортил, но так, как Анастасию, не любил ни одну, да и не хотел тоже. Других просто брал, а эту жаждал. И всё время чувствовал себя перед ней виноватым, за измены, за ярость, непонятно почему вспыхивающую, за то, что мало считался с женой... От сознания вины становилось тошно, принимался оскорблять без дела, из-за этого накатывало такое... От невозможности справиться с самим собой захлёстывало отчаяние, от этого становилось ещё хуже и злее. Бывали даже минуты, когда хотелось всё разрушить, сломать, что ли.

И вот теперь Насти не было, то есть вот она лежала, тихая, как и при жизни, спокойная и немыслимо далёкая. Она ушла туда, откуда возврата нет. И ждать мужа там, в райских кущах, не будет. Ей по заслугам путь на небо, а вот ему!.. Иван содрогнулся от мысли, что ему уготовано за его поведение.

Но мысль тут же вернулась к Анастасии. Нет больше Настеньки, не проведёт она прохладной рукой по волосам, не улыбнётся своей кроткой, ласковой улыбкой, не зазвучит тихий голосок... От тоски Иван даже застонал.

К царю бросился кто-то из слуг, но Иван отвёл его рукой:

   — Поди прочь!

Он до утра стоял на коленях, то уставившись в окаменевшее лицо жены, то рыдая, уткнувшись в край покрывала, навсегда упрятавшего от мужа такое дорогое тело. Душа-то давно его покинула...

Анастасию хоронила вся Москва, её очень любили, потому за гробом шли не только близкие, но и те, кто видел царицу лишь издали во время праздников. Скорбели многочисленные монахи, во всех монастырях служили по ней службы, потому как многим и многим она при жизни делала не просто дорогие подарки, а собственноручно изготовленные. Сколько покровов ею было вышито, сколько образов на шёлке и бархате её руками сделаны... Жалела Москва Анастасию, жалела Русь...

Жалел и сам Иван, всё же любил жену, хотя и изменял ей множественно в последнее время.

Только царь жалел недолго, вспоминал всю жизнь, но в блуд ударился снова тотчас, причём ещё более тяжкий, чем раньше. Митрополит и окружающие засуетились, предлагая царю новую женитьбу. Впервые услышав от Макария такие слова, Иван обомлел:

   — Владыко, ты же любил царицу? Как можешь советовать мне взять новую жену, когда едва умерла прежняя?

Макарий чуть помолчал, потом нехотя ответил:

   — Все мы человецы, все греха не избегли. А про женитьбу Анастасия сама твердила, чтоб взял скорее себе жену, чтоб не грешил поневоле.

   — Она тебе говорила? Тебе? — изумился царь. — Я думал, только мне...

Жениться во второй раз посоветовал Ивану не только Макарий, но и спешно собранный совет из святителей. В числе прочих уж очень старался архимандрит Чудовской обители Левкий. Левкий почему-то сразу обратил на себя внимание молодого государя. Невысокий, с маленькой птичьей головкой, покрытой редкими волосами, блестящими залысинами, он являл разительный контраст с самим царём и, возможно, этим его и привлекал. Хотя никого другого мелкого Иван рядом с собой не держал.

А Левкий оказался очень удобным, он не просто участвовал в начавшихся попойках, но и часто сам их организовывал. Удобно всем — государю, потому как присутствие святого отца вроде даже освящало собой разгул, давало возможность устраивать их где угодно; Левкию — потому как не с монахами же пил, а с самим государем, и всем остальным, присутствием первых двух участников. У Ивана началась вполне весёлая жизнь.