Страшная тайна Ивана Грозного. Русский Ирод

Он с лёгкостью уступил просьбам святых отцов и стал искать себе супругу.

Невесту нашли не сразу, первое сватовство к сестре литовского короля Сигизмунда-Августа Екатерине не удалось. Сигизмунд, почуяв свою выгоду, постарался выговорить такие условия, с которыми Иван никак не мог согласиться. Получив ответ от короля, царь рвал и метал:

   — Требует за сестру свою Катьку Новгород, Псков, Смоленск и Северские земли! Пусть эта кикимора в девках сидит! Всю их поганую страну изничтожу! Завтра же войну начну!

Макарий попробовал урезонить:

   — Что ты, государь! Начнёшь войну, поймут, что обиделся из-за сватовства. Не сейчас надо, позже. А невесту другую найдём.

Иван замер, осознав, насколько прав митрополит. Сам Макарий был уже совсем стар, давно просился отпустить его с митрополии в монастырь, но Иван не представлял себе жизни без умного наставника и с уходом Макария не соглашался. Тем более что отпросился, уйдя в монастырь, Сильвестр. Хотя благовещенский поп давно надоел Ивану, но потерять вдруг сразу всех было тяжело. Своего многолетнего советчика Алексея Адашева он сам прогнал сначала на границу с Ливонией, а потом и вовсе извёл, обвинив во всех грехах.

На Сильвестра Иван всё же был зол, не мог простить его жёсткого надзора и неприязни к Анастасии. Потому немного погодя Сильвестра сослали в монастырь всё к тому же Филиппу на Соловки.

Нет, Сильвестра ни в чём серьёзном не обвинили, но и оправдаться не дали. Ни ему, ни Алексею Адашеву. Объявили решение сослать подальше от Москвы, одного в монастырь, а второго на литовскую границу воеводой. Иван словно нарочно подталкивал Адашева к побегу в Литву, но тот бежать не собирался. А дни его были сочтены. Но это уже мало волновало совсем недавнего подопечного. Иван вырвался из-под их влияния и, почувствовав свободу, стремился насладиться ею как можно полнее.

Позже эта вольность дорого обойдётся Руси.

Пировали третий час. Это было время, когда уже развязались языки у многих, кое-кто лежал лицом на столе или прямо в недоеденном, кто и под стол сполз. Обычно царь начинал безобразничать, но сегодня у него не было настроения кого-нибудь насильно поить, пороть, заголять или поджигать. Наоборот, завёл разговор о... невестах! Принялись вспоминать, у кого дочери на выданье есть, чтоб хороша собой была да не дура.

   — У Михаила Темрюкова, сказывают, сестра красавица, — после протяжного зевка вдруг возвестил Фёдор Басманов.

   — У Мишки? Зови его сюда!

Сын кабардинского князя Темрюка Идаровича Санлук, при крещении принявший имя Михаил, прибыл под царские очи спешно. Мало кто рисковал не подчиниться, Иван и раньше был горяч на расправу, а теперь словно с цепи сорвался, карал при любом непослушании. Иногда сначала наказывал, а потом уж думал, из-за чего, просто захотелось наказать, и всё!

Санлук поясно поклонился царю, гадая, чем вызвано неожиданное требование прийти. Иван пристально разглядывал кабардинца, пытаясь понять, красива ли его сестра. Этим взглядом он окончательно смутил парня, тот поневоле смущённо заёрзал, в голове роились нехорошие мысли. Всем известно о некрасивой связи государя с Фёдором Басмановым, неужто и от него такого потребуют?! Санлук почувствовал, как по спине течёт противный липкий пот. Для себя твёрдо решил, что лучше смерть, чем такой позор! Готовый ко всему, вскинул голову и не отвёл глаз под тяжёлым взглядом Ивана.

   — У тебя сестра есть?

   — Чего? — даже не сразу понял вопрос Санлук.

   — Экой ты глупый! Про сестру спрашиваю! Есть?

   — Есть... Три есть...

   — Целых три? И все красавицы?

Ломая голову над тем, к чему царю его сестры, Санлук принялся перечислять:

   — Алтынчач — жена астраханского царевича Бекбула та, Малхуруб — ногайского князя Измаила...

Договорить не успел, Иван возмутился, швырнув в Фёдора Басманова костью, которую обгладывал:

   — Это их ты мне сватаешь?!

Басманов успел увернуться и чуть лениво пробормотал:

   — У него ещё есть...

Только тут до Санлука дошло, обрадованно завопил:

   — Есть! Государь, ещё есть!

   — Что есть? — вытаращился на него Иван.

   — Ещё сестра есть! Красавица! Молодая! Умная!

   — Ну?

   — Кученей! Самая лучшая из сестёр! Вот! — Радости Санлука, казалось, не будет предела.

Поневоле рассмеялись все, уж слишком возбуждён был кабардинский княжич, слишком ему хотелось, чтоб сестра заочно понравилась Ивану Васильевичу. Тот усмехнулся:

   — На слово не верю! Сюда привезти надо! Пусть приедет, посмотрим, если и впрямь так хороша да не дура, то женюсь! Тоже ведь княжна, а? — обернулся он к Басманову.

   — Да, — согласился тот, оттирая жирное пятно на кафтане, образовавшееся после броска царя. — Только сначала крестить надо, она небось некрещёная...

Иван махнул рукой:

   — На то у нас митрополит есть. Окрестит. — Повернулся к так и стоявшему навытяжку Санлуку: — Не врёшь, правда красавица?

Тот развёл руками:

   — Я её три года не видел, но была красавица...

Царь неожиданно показал ему кулак:

   — Ежели обманул, сидеть тебе на колу. Вместе с ней!

Не успел княжич снова облиться холодным потом от такого обещания, как Иван уже звал возможного будущего родственника:

   — Иди, садись рядом со мной! Посиди тут, после, может, на колу сидеть придётся...

Проклиная про себя того, кто напомнил Ивану о Кученей, и даже день, когда приехал по воле отца в далёкую холодную Москву, Санлук присел рядом с царём. Немного погодя Иван, казалось, забыл о кабардинской княжне, её брате и вообще о женитьбе, он вовсю отдался пиршеству. Но потом вдруг снова поинтересовался у Санлука:

   — А сколько лет сестре-то? Не старуха?

   — Нет, шестнадцать скоро. Кажется...

   — Кажется?! — расхохотался Иван. — Может, ошибся лет на десять? Нет? Ладно, живи пока!

И снова тёк противный липкий пот по спине княжича, он хорошо знал, что угрозы у царя Ивана не шуточные, ему ничего не стоит претворить вот такие слова в дело. Казнит и не вспомнит, что был такой. Как умерла царица Анастасия, так совсем жестокий стал, всех извёл, с кем раньше якшался, людей убивает за просто так Санлук уже жалел сестру: что с ней будет, если станет женой такого царя? Сегодня любит, а завтра?

Басманов выговаривал Ивану:

   — Кафтан испортил... Только что сшили. Дорогой, красивый...

Тот схватил приятеля за шею, притянул к себе:

   — Федька! Да я тебе сотню кафтанов подарю! Я ли тебя обижаю, а?

Многие отвернулись, не желая наблюдать такую сцену, слишком уж явно тискал своего любимца Иван. Никогда не видевший такого Санлук сидел, вытаращив на них глаза. Его ткнул в бок отец Фёдора боярин Алексей Басманов:

   — Чего уставился?! Ешь, небось в твоей Кабарде такого не подадут.

Его поддержал боярин Иван Бутурлин:

   — Ты, Михаил, осторожней, не то головы лишишься раньше, чем царским сродственником станешь. Веди семя скромней, государю ни в чём не перечь. И держи язык за зубами даже пьяным, понял?

Санлук кивнул. Его коробило от того, что видел, всё же царица совсем недавно померла, хорошая царица была, все любили, а государь уже вовсю гуляет. Кабардинский княжич и сам был не прочь погулять, тоже вёл вполне распутную жизнь вдали от родового гнезда. Когда понадобилось выбирать между возвращением с большими дарами домой к отцу и вольной жизнью в Москве, старший сын князя Темрюка выбрал первое, младший второе Ради такой жизни пришлось креститься, взяв непривычное имя Михаил. Но Санлук быстро привык и к имени, и к пьянству, благо сам государь поддерживал весёлое времяпровождение.

А теперь вон как повернуло, если сестра глянется царю, можно и совсем близко от него оказаться, как-никак родственник... Одна беда — подле Ивана Васильевича родственникам иногда опасней, чем далёким людям. Даже смертельно опасно.

Царь хохотал во всё горло, словно забыв о ещё не прошедшем трауре по любимой Анастасии, издевался над теми боярами, кто не желал принимать участие в его выходках, поил особо слабых вином, насмехаясь над их болтовнёй. Многие знали, что развязавшийся сегодня язык завтра может привести на плаху, но хмель всё равно делал своё дело. Кто поумнее, старались сделать вид, что совсем пьяны, валились под столы и лежали там до конца пира, дожидаясь, пока не уйдёт сам царь. Иван скоро понял такую хитрость, заставлял пить на виду, строго следя, чтобы никто не пропускал. Везло тем, кто и впрямь скоро валился под лавку, правда, и таких отливали водой и снова поили, чтобы принялись болтать без умолку.