Мальчики с бантиками

стренка иждивенческую получала, так я ее подкармливал.

- А кем ты работал на заводе?

- На слесаря выходил. Как и батька. Целый день на ногах. Работали-то для фронта. По шестнадцати часов у станка, хоть тресни. Я лишь на Соловках отоспался.

- А я отъедаться начал. На еду уже не кидаюсь.

- Вот видишь, - заметил рассудительный Здыбнев, - нам с тобой здорово повезло. Кстати, ты не курящий ли?

- Нет.

- Жаль. Курить охота. Триста грамм песка сахарного дали взамен табаку, а курить - баста! Что ж погоревал Мишка, я потом, когда все в карауле уснут, у Колесника стрельну махорки. Он мужик добрый, даст мне втихаря потянуть.

- А ты такого Витьку Синякова знаешь?

- Здоровый бугай. Вола свертит. А что?

- Нет, ничего. Вот он тоже курящий.

- Он в юнги-то и пьющим попал. Говорят, это он у нашего прораба топор увел. А потом прораб свой же топор за осьмушку махорки обратно выкупал... Витька - блатной, стерва!

Этот ничего не значащий разговор вывел Савку из состояния торжественности. Соседство же сильного и уверенного товарища придало ему спокойствия. Скоро из темноты, обступившей лес, раздался окрик часового: "Стой! Кто идет?" Сошлись возле дверей погреба. Узкий луч фонаря в руке Здыбнева осветил громадный купеческий замок, сургучные печати.

- Все в порядке, - сказал Мишка, - стой. А мы пошли. В четыре ноль-ноль жди меня со сменой. Я - как из пушки...

Шаги уходящих юнг слышны были еще долго. Потом настала цепенящая душу тишина. Один только раз донесся шумок от дороги - это, наверное, грузовик привез из кремлевской пекарни свежий хлеб к завтраку. Конечно, если ты родился и провел детство в большом, ярко освещенном городе, тебе жутковато очутиться одному в ночном лесу. Мало того, ты не костер палишь в пионерском лагере, а охраняешь склад боепитания. Чтобы придать себе бодрости, Савка с винтовкой обошел весь погреб. Знать бы, сколько он уже отстоял? Напрасно отказался взять часы. Отец достал бы себе другие, а Савке часы были бы кстати... Когда он вырастет, он заведет себе не карманные, а чтобы носить на руке - пусть все видят. От этих мыслей о часах мечты его потекли в будущее. Под неспокойным мраком ночи, в котором шум ветвей заглушался ропотом моря, Савка сладчайше грезил о тех блаженных днях, когда война закончится и он вернется домой героем. Вряд ли кому из его однокашников выпала такая судьба, как ему. Коля Претро остался в Ленинграде, в блокаде... выживет ли? Яшка Гриншпан эвакуировался из Ленинграда еще осенью, когда в булочных батоны продавали; теперь, наверное, сидит за партой в какой-нибудь алма-атинской школе. А где Наташка Сосипатрова? Где пухленькая Ниночка Плетнева? Небось отощала...

Страшный треск оборвал его мысли. Страшный - потому что он вмиг разрушил все видения. Стало ясно - кто-то сломал под ногой ветку. Савкина спина покрылась мурашками. Он вскинул винтовку - дырявую, без единого патрона.

- Стой! Кто идет? - окликнул точно по уставу.

Лес молчал. Может, показалось?

И вдруг Савка расслышал