Немцы

– Сильно болит, фрейлейн…

– Вот я покажу Власу Петровичу! Черт старый, пустил тебя одного в такую дорогу!

– Он пошел на баня… – смущенно отозвался Штребль.

– Я ему устрою баню!

Ехали молча. Тамара сидела к нему спиной.

– Надо было бросить эти дурацкие мешки и идти пешком в барак, – сказала она наконец, и он понял, что она взволнована. – Ведь мог бы совсем замерзнуть…

– Но все ждать хлеб… – растерянно пробормотал Штребль.

– Подумаешь, хлеб! – почти закричала Тамара. – Жизнь твоя не дороже, что ли?

– А если бы его украли или занесло снегом?.. – он уже немного пришел в себя и говорил по-немецки. – Я не мог так сделать.

Тамара молчала. Когда она повернулась к Штреблю, выражение ее лица показалось ему незнакомым.

– Рудольф, милый… прости, что я тебя недавно ругала.

23

В середине зимы командир первой роты лейтенант Петухов уезжал из лагеря. Сильные головные боли после перенесенного ранения замучили его, и резко ослабло зрение в уцелевшем глазу. Олимпиада Ивановна, явно неравнодушная к угрюмому лейтенанту, категорически заявила Лаптеву:

– Немедленно направьте его в Москву или по крайней мере в Свердловск. Человек же останется слепым!

– Поезжай, Федор, – сказал Лаптев Петухову. – С этим делом шутить нельзя. Звонов пока примет твою роту, а потом пришлют кого-нибудь.

– Боюсь я операций этих, – признался рослый Петухов. – Все думал, обойдется… Видно, придется ехать.

Когда Одноглазый Лейтенант в последний раз обходил роту, немцы столпились вокруг него.

– Прощайте, камарады, – печально сказал Петухов. – Может, не увидимся больше. Не забывайте меня.

– Мы будем скучать, господин лейтенант! Возвращайтесь! Желаем вам здоровья!

Единственный глаз Петухова слегка затуманился.

– Ну, Вебер, прощай, – сказал он стоявшему рядом старосте своей бывшей роты. – Спасибо тебе, хорошо мне помогал, – он протянул Веберу руку. – Авось, пока я поправлюсь, вас домой увезут. Счастливо вам!

Вебер засморкался и закашлялся. Он вышел вслед за Петуховым и осторожно тронул его за рукав:

– Господин лейтенант, очень прошу, возьмите мои часы цум анденкен… Это есть очень хороший часы, господин лейтенант.

Петухов задумался.

– Ладно, Вебер, давай. А тебе на мои, – он снял с руки часы. – Правда, мои часишки паршивые, но все же и тебе память будет. Ты что, Вебер, никак плачешь?

– Я бы очень хотел увидеть вас здоровым, – прошептал Вебер, снова сморкаясь.

Петухов уехал, а спустя неделю ему на смену в лагерь прибыл новый офицер. Лаптев увидел перед собой молодого, щеголеватого, чистенького лейтенанта в ярко блестящих сапогах.

– Лейтенант Вольф явился в ваше распоряжение, – четко отрекомендовался офицер.

– Садитесь, – Лаптев протянул ему руку. – Ваше имя и отчество?

– Юлий Иванович.

Лаптев исподволь разглядывал приезжего. Офицер был белокур и голубоглаз, держал себя, как показалось Лаптеву, излишне свободно – сразу попросил разрешения курить. Тем не менее Лаптев закурил вместе с ним.

– Уроженец каких мест? – спросил он Вольфа. – Не уралец?

– Нет, из Поволжья. Точнее, из Энгельса. По национальности я немец. Но с первых дней войны в армии. Отец – член партии. Впрочем, там все написано, – Вольф указал на свои документы.

– Очень хорошо, – отозвался Лаптев. – Вы, конечно, владеете немецким языком, а это очень поможет вам в работе. Мы вам доверим первую роту. Там у нас все обстоит благополучно, но командир заболел. Пойдемте, я покажу вам ваших немцев.

Они прошли в первый корпус. При их появлении немцы поднимались со своих мест и дружно здоровались по-русски.

– Здравствуйте, здравствуйте, – отвечал Лаптев, а Вольф только слегка наклонял голову. – Вот ваш новый командир. Вебер, покажите все лейтенанту.

Вебер повел Вольфа по комнатам. Тот ничем не выдал своего знания немецкого языка и задавал вопросы только по-русски.

– Пожалуйста, прошу идти в моя комната, – пригласил Вебер.

Вольф прошел в комнату старосты и, удостоверившись, что на стуле нет пыли, сел, аккуратно подтянув на коленях брюки. Разглядывая записи Вебера в ротном журнале, спросил:

– Имеются случаи невыхода на работу без уважительной причины?

– Только больные…

– По освобождению врача?

– Не всегда, господин лейтенант, – замялся Вебер.

– Безобразие, – довольно резко оценил этот факт Вольф.

Вебер опешил и окончательно смешался.

Первая рота отнеслась к новому командиру настороженно. Стоило ему появиться, все разговоры сразу же прекращались. Вольф, начищенный и наутюженный, осторожно проходил между коек, словно боясь коснуться одеял или одежды немцев. А о том, что Вольф – сам немец, в роте вообще узнали случайно: в разговоре с Лаптевым Вебер заметил, что теперь ему стало трудновато, поскольку новый командир роты не привык к нему и не понимает его.

– Отчего не понимает? – удивился Лаптев.

– Наверное, я говорю по-русски еще очень плохо, – признался Вебер.

– Так говорите с ним, как со мной, по-немецки, – еще больше удивился Лаптев. – Вольф же немец, он знает этот язык.

Однако при первой же попытке Вебера заговорить с Вольфом на родном языке тот вспыхнул и грубо ответил:

– Говорите со мной только по-русски! Я не обязан знать ваш мерзкий язык.

Бедный Вебер не знал куда деваться.

В одно из воскресений, придя в лагерь, Лаптев заметил необычную суматоху возле первого корпуса. На снегу валялись матрацы, одеяла, подушки, верхняя одежда. Немцы толкались рядом, замерзшие и недовольные.

– Что это у вас за разгром? – с недоумением спросил Лаптев.

– Господин Вольф приказал произвести генеральную уборку, выколотить постели, вымыть нары, стены и полы, – объяснил Вебер.

В это время в дверях появился и сам Вольф – в кожаном пальто на меху, в меховых перчатках. Увидев Лаптева, галантно откозырял.

– Что это вы, Юлий Иванович, затеяли? – спросил Лаптев, подавая ему руку. – У нас по воскресеньям никогда уборки не бывало.

– Я нахожу, что воскресенье – самый удобный для этого день, – ответил Вольф, следуя за Лаптевым. – Чем валяться по койкам, пусть лучше приведут в порядок свои логова. Самим же немцам, я думаю, приятнее отдыхать в чистом помещении. А то развели клопов, под кроватями – грязь, пыль. Я, признаюсь, терпеть не могу грязи и беспорядка.

– Это можно только приветствовать. Но, видите ли, Юлий Иванович, у нас выделен специальный персонал, который обязан следить за чистотой, а все остальные имеют безусловное право на отдых в воскресенье. За беспорядок взыскивайте строже с дежурных по роте. А сейчас советую вам освободить ваших людей и дать им возможность отдохнуть. К тому же сегодня довольно холодно, люди могут простудиться. Двери у вас настежь, а ведь мы экономим дрова.

– Слушаюсь! – козырнул Вольф и, повернувшись на каблуках, зашагал в свою роту.

«Вот еще тип на мою голову, – недовольно подумал Лаптев. – Это, конечно, хорошо, что он инициативен, да уж что-то слишком».

В пятнадцати километрах от Нижне-Чисовского прииска на одном из притоков Чиса речке Талинке шло строительство новой паровой драги. Татьяна Герасимовна снова принялась теребить Лаптева:

– Дай немцев-то, Петя, чего скупишься? Послать бы на Талинку человек семьдесят месяца бы на три, к лету бы драгу и запустили.

– А где ты их там поселишь? – недовольно спросил Лаптев, которого неугомонность жены подчас сильно утомляла.

– Там на Талинке село большущее. Можно по избам разместить, церковь деревянная пустует, а то дражников по избам расселим, а немцев – в их барак.

Лаптев долго колебался. Послать людей среди зимы так далеко от лагеря казалось ему небезопасным. Но жена не унималась и в ближайший выходной повезла его самого на Талинку. Барак, который дражники соглашались уступить немцам, Лаптеву понравился – был он теплый и крепкий, и Лаптев наконец согласился.

– Ехать придется вам, Юлий Иванович, – сказал он на следующий день Вольфу. – Я решил послать на талинский участок первую роту как наиболее работоспособную и дисциплинированную. Отберите человек семьдесят крепких людей, остальные останутся в лагере под присмотром командира второй роты. Только попрошу вас ежедневно связываться со мной по телефону. Проверьте, все ли люди достаточно тепло одеты, обеспечьте перевозку продуктов.