Немцы

Ландхарт знал, что Грауер врет, но бывший лагеркомендант показался ему таким жалким, что он вытащил из бокового кармана завернутый в газету небольшой кусок черного хлеба и протянул его Грауеру. Тот взял хлеб и униженно поблагодарил.

Когда машина уехала, Грауер долго сидел у костра в мрачной задумчивости.

– Что же ты, седой мерин, вовсе нынче ничего не наработал? – укоризненно спросил Колесник, оглядывая жидкий штабель, сложенный Грауером. – Что-то ты, Ота, совсем опаскудился!

– Отто капут, – посиневшими губами ответил Грауер. – Я больной, Ваня…

– Так бы и говорил, что больной. Айда в барак, будь ты неладен!

На следующее утро Грауер не встал. Он лежал скорчившись и даже не поднял головы, когда все стали собираться на работу.

– Что, господин бывший лагеркомендант, заболел, что ли? – насмешливо спросил Раннер. – Эй, Рудольф, подними-ка его!

– Руки не хочу марать, – отозвался Штребль.

Губы у Грауера дрогнули, но он промолчал. Колесник подошел, посмотрел на него и махнул рукой.

– Пусть лежит, лешак его понеси! На днях Тамара Васильевна воротится, она с ним разберется. Эй, Ота, порошки, вот, прими от грыба. Может, получшает.

– Спасибо, – прошелестел Грауер, из глаз его выкатились две слезы и упали на руку Колесника, подававшего ему лекарство.

Тамара вернулась в лес по санному пути. – Здравствуйте! – весело сказала она, входя рано утром в барак. – Вот я и вернулась.

– Здравствуйте, фрейлейн Тамара! – хором ответили немцы.

– Ну здорово, дикое племя! – пробасил Влас Петрович, вваливаясь следом. – Как вы тут живы-здоровы, варнаки?

Девушка села к печке, грея озябшие руки. Немцы наперебой сообщали ей новости, но она искала глазами Штребля.

– А ты что же молчишь, староста? – спросила она по-немецки.

– Все в порядке, фрейлейн Тамара, – смущенно ответил Штребль. – Вы, конечно, останетесь у нас? Я могу снова приступить к своей работе?

– Не спеши, сначала мне все покажешь.

Лесорубы отправились на работу, а Тамара стала просматривать отчеты, сделанные Штреблем.

– Это ты писал по-русски?

– Я, фрейлейн. Можно что-нибудь разобрать?

– Можно, – улыбнулась она. – Теперь пойдем сходим в лесосеку.

Они шли рядом. Штребль так сильно волновался, что у него дрожали руки. Он показал Тамаре чисто вырубленную делянку, аккуратные штабели дров у дороги, новую прорубленную трассу для машин. Тут же стояли сделанные им самим огромные тракторные сани.

– Плохо, что мало снегу, – деловито сказала Тамара. – Не сможем вывезти… Что ты так смотришь на меня? Забыл?

– Не было дня, чтобы я не думал о вас, – неожиданно пробормотал Штребль и еще больше смутился.

Тамара отвернулась, пытаясь скрыть свою радость, и быстро зашагала дальше.

На другой день Штребль вышел рубить лес. К трем часам дня он выполнил норму и, насвистывая, вернулся в барак. Развалился на койке и стал ждать ужина. В бараке было тепло и чисто, в печи потрескивали дрова. За окнами сгущались сумерки, лесорубы один за другим возвращались, а Тамары все не было. Стемнело совсем. Ждать ее было уже невмоготу, Штребль вскочил, поспешно оделся и побежал на делянку. Он нашел ее у дороги, где она замеряла натралеванные дрова. Шел мелкий мокроватый снежок. Спина и шапка у Тамары были белые.

– Фрейлейн Тамара, вы похожи на прекрасную лесную фею из сказки, но почему вы не позвали меня помочь вам? – спросил Штребль, и в голосе его звучала такая нежность, что Тамара потупилась и тихо ответила:

– Зачем? Отдыхай, ты же целый день работал.

– Простите меня, я должен был сам догадаться, что вам нужна моя помощь.

Тамара молча подала ему молоток с клеймом. Он стал стучать по мерзлым поленьям.

Они вернулись в барак, когда все уже отужинали. Штребль сразу же поймал на себе быстрый ревнивый взгляд Розы, но сделал вид, что ничего не заметил. Он стряхнул снег с ватника, разделся и устало сел за стол. Роза молча поставила перед ним еду. Он не поднял глаз.

Тамара приготовила себе постель в конторке, где обычно спали Роза и Мария. Откуда же ей было знать, что Штребль по ночам приходит сюда к Розе, а Мария перебирается в женскую часть барака?

Роза совсем расстроилась. Легли поздно. Тамара что-то рассказывала, но она ее почти не слушала, только растерянно улыбалась и кивала головой невпопад.

Утром, сидя в конторке за бумагами, Тамара услышала женский голос, который жалобно спросил кого-то:

– Когда же ты теперь придешь ко мне?

– Ты что, с ума сошла? Ведь здесь же фрейлейн Тамара.

Тамара насторожилась.

– Может, мне можно прийти к тебе? Я никому не помешаю, – сказала женщина, и Тамара догадалась, что это Роза.

– Это невозможно, – ответил еле слышно сердитый мужской голос.

– Ты меня совсем не любишь, Руди!

Вечером, даже не дождавшись, когда освободятся лошади, Тамара пешком ушла домой.

Колесник, которого теперь сменил в лесу Влас Петрович, уходя, сказал Тамаре:

– Ты, Васильевна, Оту моего не шибко обижай. Слабый он, да и староват. Все старые будем, куда денешься…

– Я и не собиралась его обижать, – отозвалась Тамара.

Несколько дней она искоса наблюдала за Грауером, он заметил это и из кожи вон лез, чтобы ей понравиться, из последних сил таскал здоровенные промерзшие чурки. Тамара, оценив такое рвение, решила даже дать ему талон на дополнительный обед.

– Я слышал о вас много хорошего, фрейлейн, – сказал ей сразу же заискивающе заулыбавшийся Грауер. – Теперь я и сам убедился, как вы добры.

– Никакой тут доброты нету, – буркнула она.

Грауер догадывался, что девушка относится к нему настороженно, но не терял надежды и ее расположить в свою пользу. Отчасти ему это удалось: она категорически запретила другим немцам третировать и высмеивать бывшего старосту лагеря. Это ободрило Грауера. Он благодарно смотрел на Тамару, постоянно вертелся возле нее, предлагая то помочь клеймить дрова, то починить что-нибудь, то научить ее немецкому языку. Штребля это приводило в бешенство.

– Что этот старый пес все время крутится около фрейлейн Тамары? – злился он. – Я ему последние зубы пересчитаю!

Грауер тоже терпеть не мог Штребля: слишком уж этот полукровка задавался, изображал из себя трудягу, а сам только и думал, как бы заработать лишний талон и набить свое ненасытное брюхо. Но главное, Грауера раздражало то, что Штребль пользовался успехом у женщин. Глупая гусыня Роза Боден не сводила с него влюбленных глаз, и даже хорошенькая русская фрейлейн явно посматривала на Штребля с интересом. Наблюдать это Грауеру, особенно с тех пор как его разжаловали из старост и немки перестали воспринимать его как мужчину, было просто невыносимо. Открыто выказывать свою неприязнь к Штреблю у него уже не было сил – он побаивался этого крепкого молодого парня, поэтому Грауер действовал исподтишка.

– Новый хауптман такой умный, интеллигентный человек! Как это он решился доверить должность старосты этому карьеристу и распутнику Штреблю? – заявил он Тамаре, когда она вечером замеряла сложенные им дрова.

– Почему же это он карьерист? – сурово спросила она.

– Вы не знаете этого человека! Это известный в Решице гуляка и дебошир, завсегдатай нахтлокалей…

– А это что такое?

– Это такой дом, фрейлейн, где мужчина за деньги может делать с женщиной все что угодно, – захихикал Грауер.

– Мне это не интересно, – вспыхнув, бросила Тамара.

Но тут Грауер просчитался: думал войти в доверие к девушке, а получилось наоборот. Слова этого мерзкого старикашки вызвали у Тамары такое чувство стыда и брезгливости, что при встрече с ним она невольно отворачивалась, боясь вновь услышать какую-нибудь гадость. Грауер пал духом. Рушились его последние надежды заслужить авторитет у русских и получить хоть какое-то преимущество перед другими немцами. Работа стала ему еще более ненавистна.

А холода все усиливались. Снега было мало, а морозы доходили до тридцати градусов. Утром, выходя из барака, Грауер чувствовал, как задыхается от колкого морозного воздуха. Закутанные, выползали из барака лесорубы, разбредались по лесу и сейчас же разжигали костры. Все жались поближе к огню и порой никак не могли взяться за работу. Особенно страдал от холода Грауер, потерявший к жизни всяческий интерес. Если его прогоняли в одном месте, он плелся к другому костру, мелко дрожа и беззвучно шевеля губами. Он подставлял посиневшие, костлявые руки прямо под языки пламени.