Каин: Антигерой или герой нашего времени? (СИ)

Однако Васька Зуб, никому ни во что не веривший, усомнился в ярославском купце.

— Да как это можно каким-то бумажками верить? Купец тебя на понт взял, а ты, Каин, и уши развесил.

Иван не удержался и дал Ваське «горячего» щелбана.

— Кто слово давал, блатные слова не употреблять? А во-вторых, Зуб, как тебе давно известно, я без тщания в серьезные дела не лезу. Уразумел?

— Чего сразу щелбана-то?

— Память твою напомнить…

После причаливания расшивы никто на берег не сошел: ждали Светешникова, ибо судно пришло в установленный день. Терентий появился к вечеру.

— Не ожидал. Добрый у тебя кормчий. Надо же: день в день.

— Митрич тридцать лет Волгу бороздит. Бывалый мужик, — похвалил кормчего Каин. — Куда хлеб повезешь Терентий Нифонтович?

— Вначале до Рыбинской слободы, а там водным путем в Петербург. В столице хлебушек в три дорога берут.

Как дотошный купец, Светешников проверил на расшиве хлеб в рогожных пятипудовых мешках, оставил на судне приказчика, а сам проехал на бричке с Каином в свой дом, что находился на улице Никольской подле храма Николы Надеина, красота которого вызвала у Ивана восхищение.

— На редкость дивный храм.

— Не поверишь, Василий Егорович, но сей храм возвел мой прадед Надей Светешников. А было то в 1622 году. Почитай, все свои капиталы на церковь издержал, зато добрую память о себе оставил.

— Вот такие купцы мне по нраву, коль деньги свои не в кубышки набивают. Честь и хвала твоему прадеду.

— Истинно, Василий Егорович. Прадед мой был весьма знаменит. Он ведь в Смутные годы, когда Минин и Пожарский, почитай, четыре месяца стояли в Ярославле, едва ли не всю казну отдал на нужды ополчения.

— Однако.

— Своенравный был прадед. Умел и деньги на благое дело вложить, но умел их с риском для жизни и раздобыть.

— И каким же образом, позвольте полюбопытствовать?

— Прадед, как церковь возвел, снарядился с охочими людьми на Самарскую луку.

— Да там же, Терентий Нифонтович, как всем известно, разбойник на разбойнике. Да это же к черту в полымя! — поразился Каин.

— В самую точку, Василий Егорович. Надей Епифаныч человек был рисковый и отваги отменной. Прибыл на Луку с отрядом оружных людей и среди дремучих лесов, близ устья реки Усы, где в Волгу впадает небольшая речка Усолка, сотворил свой стан, ибо посреди сей речки бьют ключи, изобилующие солью. Надей Епифаныч завел здесь варницы для добычи соли, которую, с немалой выгодой сбывал в верховые города и в Москву. В 1660 году, после смерти прадеда, Надеинское Усолье было отдано Саввину монастырю, а совсем недавно вся эта местность, с большей частью Жигулевских гор, перешла во владение графа Орлова-Давыдова.

— Занятный был у тебя прадед, — задумчиво произнес Каин. — Как же он сумел Усолье от лихих людей сохранить?

— А с дурной головой в лихие наделы не полезешь. Прадед же, без похвальбы скажу, большую голову имел. Как-то напали на его стан полсотни разбойников, а он вышел к ним, вывернул карманы и сказал: «Денег у меня нет, можете весь стан обшарить, а все богатство мое — мешки с солью. Коль надобна, забирайте и пускайте в продажу». Лихие же на соль ноль внимания, а весь стан и в самом деле обшарили и нашли в комнате Надея Епифаныча тридцать рублевиков. Напустились на прадеда: почему скрыл? Прадед же ответил: «Так это же, веселые ребятушки, деньги кормовые, на пропитание работных людей. Пропадем без них. Сами знаете, что пожуешь, то и поживешь. Вы уж лучше соль заберите». Но лихие на прадеда посмеялись: «На кой черт нам твоя соль? Мы к торговле не приспособлены. Наше дело кистеньками поигрывать». Деньги, конечно же, забрали и один мешок с солью прихватили. Тем мой прадед и отбоярился.

Но Каин все же высказал свое сомнение:

— С трудом вериться, что Надей Епифаныч с тридцатью рублевиками на Луку приехал.

— Истинные слова, Василий Егорович. Казна — и немалая — на стане осталась.

— Плохо лихие осмотрели?

— С полным тщанием. Даже каждого работного человека обыскали. А казна-то, можно сказать, у них под носом была — возле избы, на дереве в сосновых лапах висела.

— Ну и Надей Епифаныч! — рассмеялся Каин.

— Да уж не головотяп. Три года на соляных варницах прожил, затем соль и большую часть капитала вновь на храмы и монастыри пожертвовал. Не зря, видно, его Бог любил. Почитай, сто лет прожил.

— А скажи, Терентий Нифонтович, нынешний владелец Самарской Луки такой же боголюбец?

— Граф Орлов-Давыдов? Капитал имеет огромный, но чтобы на храмы жертвовал, того не слыхал. Иного склада человек. Балы, кутежи, карты. Далек он от Бога, Василий Егорович.

Рассчитавшись с Каином и отобедав с ним в столовой комнате, Светешников осведомился:

— Новость слышал?

— ?

Воеводе Павлову и полицмейстеру Кашинцеву по шапке дали.

— Каким образом?

— Вначале приезжал какой-то человек от московского губернатора и все их злодеяния вскрыл. Воевода и полицмейстер устрашились, и прекратили в городе бесчинства, но через два месяца они вновь взялись за старые дела. Помышляли даже фабриканта Затрапезнова к ногтю прижать, но тот человек-кремень, съездил в Петербург и сумел пробиться к самой императрице, после чего обоих мздоимцев увезли в столицу и предали суду.

— Молодцом Затрапезнов. Таких паршивых людей свалил, — откровенно порадовался Иван. — Дай Бог новым властям бесчинств не творить.

— Пока в городе тихо, но надолго ли? Начальных чинов без мздоимсв не бывает. Может, новая императрица Елизавета Петровна наведет в городах порядок.

— Поживем — увидим, — неопределенно отозвался Каин.

— Теперь, небось, в Москву матушку, Василий Егорович? В родные пенаты?

— В Москву, — приврал Каин.

— Доброго пути. Будешь в Ярославле, мой дом для тебя всегда открыт.

— Всенепременно воспользуюсь, Терентий Нифонтович, коль нужда приведет. Благодарствую за хлеб-соль…

Глава 2

Михаил заря

Струг, который удалось закупить Каину, пришелся ему по душе. Был он парусный, с отвесными бортами и заостренными оконечностями, а главное двухъярусный и с каютой на корме; хорошо просмоленный, крепкий и довольно вместительный. Может поднять двенадцать пудов клади. Длиной — восемнадцать сажен и шириной более десяти. Дно судна было составлено из пятидесяти толстых дубовых досок, которым не страшны были даже соленые воды, ибо, как рассказывал продавец судна, оно побывало в Хвалынском море [112].

Каин был очень рад приобретению. Струг (вместе с кормчим) разместил три десятка повольников.

Собрав в каюте ближайших сподвижников, Иван Каин сказал:

— Надумал, я, братцы, сходить к Самарской луке. Небось, все слышали об этом славном месте?

— Как не слышать, атаман? Луку даже сам Стенька Разин облюбовал.

Каин кинул на Кувая признательный взгляд.

— Золотые слова, есаул. Самое удачное место на Волге для нападения на купеческие суда. Можем хорошие деньги сорвать. Даете ли добро, братцы?

— Мы-то согласны, Иван, но полезут ли с баграми и крючьями бурлаки?

— Не зря же я каждого, как через рез сито просеивал. По пути проверим, кровью повяжем. Полезут!

Твердые слова Каина вселяли уверенность, и они были московским ворам остро необходимы, ибо впервые они должны были заняться грабежом на непривычных для них водных набегах, пиратским путем, о коих были только наслышаны из рассказов потомков морских разбойников, чьи предки были корсарами Ивана Грозного. Ныне же самим придется брать купеческие суда на абордаж.

— В Старом Макаре [113], - продолжал Каин пополним запасы продовольствия, закупим порох, свинец и ружья, кои завозят сибирские купцы, а уж потом и к Жигулям.

В Старом Макаре состоялась любопытная встреча.

Каин, зайдя со своими товарищами в кабак, увидел, что он полон разбойными людьми, вооруженными ружьями. Среди них выделялся крупный, плечистый человек в красном кафтане и с саблей в золоченых ножнах.