Держава (том второй)

Струхнувший пристав начал звонить полицмейстеру, тот — жандармскому ротмистру Левендалю, у которого в подчинении имелось всего несколько чиновников.

Барон Левендаль лично прибыл на квартиру командира полка, и слёзно просил его выделить людей для разгона бесчинствующей толпы.

— Господин ротмистр, — поднёс ему рюмку водки полковник, — вы, думаю, читали, что писали газеты о Мокшанском батальоне, стрелявшем в мирных рабочих. Здесь такие же мирные люди и моему полку слава палачей не нужна. За стрельбу на Пасху меня и разжаловать могут… А уж газеты…

Зато стрелять стали евреи.

Ицхак организовал своих людей, и они палили из ружей и револьверов по дебоширам.

— Где увидите этих русских свиней, не важно, хохлы они или молдавашки, безжалостно стреляйте из–за угла дома и убегайте, — учил боевиков. — И знайте. Боевик — это звучит гордо! Погромщик — позорно!

Вдвоём с Хаимом — Гада Бубенчика за версту видать, зашли в дом к богатому еврею.

— Мы тебя защищать станем, — поверг в ужас купца Ицхак.

— Господин, не надо меня защищать, — взмолился пожилой еврей.

Но тут раздался звон разбитого окна и в комнату влетел камень.

— А говоришь — не надо, — вышел на балкон Ицхак и, не целясь, выпустил семь пуль в небольшую группу орущих проклятья взрослых и детей.

Один из мужчин схватился за плечо, а белобрысый мальчишка, схватившись за грудь и выронив камень, упал на землю.

— Сынок, сынок, — поднял его отец, не понимая ещё, что сын умирает. — Сынок, сынок, — прижимал к себе остывающее тело ребёнка, пачкая праздничную белую рубаху в крови.

— У Остапова сына жиды убили, — раздался в толпе яростный крик.

— Ну, если не хочешь, чтоб мы тебя защищали, обороняйся сам, — бросив на пол пистолет, нервно произнёс Ицхак. — Уходим Хаим, — выбежал в ведущую в сад дверь.

Хаим бросился за ним.

Затрещав, парадная дверь рухнула, и в дом ворвались разъярённые люди.

— А вот и наган, — заорал один из них, и толпа безжалостно набросилась на несчастных.

Били яростно, всем, что попало под руку, и крушили всё вокруг.

Увидев лужу крови, вытекающую из–под головы лежащего на полу пожилого еврея, на минуту задумались, но услышав неподалёку выстрелы, бросились в следующий дом.

Распахнув калитку и выбежав из сада, Хаим наткнулся на группу безоружных солдат, уговаривающих людей успокоиться и разойтись.

От неожиданности и растерянности — свой револьвер отдал Ицхаку, раскрыл припасённую банку с кислотой и плеснул в солдат.

Толпа взъярилась, но два еврея уже скрылись в запутанных улочках, причём один из них, убегая, выпустил несколько пуль по толпе.

К обеду полицейские получили приказ — прекратить беспорядки, но ими был объят уже весь город.

Всполошившийся от донесений, и враз протрезвевший губернатор, устранился, передав всю полноту власти начальнику Кишинёвского гарнизона генералу Бекману.

И вот ещё что, — кричал ему в телефонную трубку, — даю вам полномочия употреблять оружие.

Подпоручик Банников, проснувшись поздним утром на пуховой перине своей пассии, сначала не понял, что за шум на улице.

«Наверное, в ушах шумит, — лениво поднялся с кровати, — после бессонной ночи», — удовлетворённо хмыкнул он.

Но вбежавшая в полутёмную комнату подруга, испуганно комкая на полной груди сорочку и дрожа телом, пыталась что–то произнести, и не могла.

— Да что с тобой? — почуяв недоброе, принялся надевать штаны подпоручик. — Муж приехал? — пошутил он, но женщина в страхе указывала на дверь рукой.

Вытащив из кобуры не шоколадный, а боевой револьвер, Банников выбежал на крыльцо, прищурившись от солнца и вдохнув запах цветущей сирени и дыма.

«Снег что ли пошёл?» — удивлённо подумал он, разглядывая круживший в воздухе белый пух от распоротых и выброшенных на улицу перин и подушек.

— Во-о! Ещё один жидок, — услышал довольный голос, и собравшаяся у крыльца толпа двинулась в его сторону.

— Я те, пьяная рожа, сейчас покажу — жидок, — выстрелил в воздух. — Пулей разлетелись по домам, стервецы похмельные.

Толпа прянула в разные стороны.

Вернувшись в дом, надел белый китель и, пристегнув шашку, вышел на крыльцо во всём своём блеске.

— Вы ещё тут? — поиграл револьвером, заметя двух пробегающих людей.

Один из них обернулся и выстрелил в офицера.

Без раздумий, и не целясь, Банников выстрелил в ответ.

Худой сутулый мужчина захромал, ухватившись за ногу.

«В казарму следует идти… Не понятно, чего в городе творится», — отказался от преследования стрелка, исчезнувшего в чьём–то саду.

В казарме полковник, которому уже успел надрать плюмаж генерал–лейтенант Бекман, заорал на вошедшего офицера:

— Где вы шляетесь, господин подпоручик… Тут весь город на ушах стоит.., а вы на чём? — не дождавшись ответа, продолжил: — Берите людей и принимайте энергичные меры по пресечению беспорядков. Встреченных на улице нижних чинов направляйте в казарму, а бесчинствующих — в участок.

К ночи беспорядки прекратились, а с утра начались аресты.

— Господин губернатор, к утру 9‑го апреля задержано 816 человек, — заглядывая в рапорт, доложил фон Раабену Левендаль. — Аресты проводят солдаты и полиция. Обнаружены 42 трупа, из коих 38 евреев. У всех убитых повреждения нанесены тупыми предметами: камнями, дубинами, кольями, — ввёл в содрогание пожилого чиновника жандарм.

— Царствие им Небесное, — дрожащей рукой перекрестился губернатор. — Продолжайте расследование, а я отпишу в Петербург.

____________________________________________

Царская семья провела Пасхальную неделю в Москве.

Император, императрица и великие княжны приняли участие в крёстном ходе из Кремля в Данилов монастырь. Совершили поездку в Новый Иерусалим, посетили Сиротский приют, что рядом с Алексеевским монастырём.

Приехав оттуда, Николай принял испросившего аудиенцию Плеве.

— Ваше величество, не хотелось в такие светлые дни вас расстраивать, но в Кишинёве случилось несчастье. Драка между православными и евреями переросла в избиение последних и порчу их имущества… Хотя, как мне доложили, спровоцировали конфликт евреи.

— Как же так, Вячеслав Константинович? — изумился император. — Хоть империя наша бесконечно огромна, но за порядком, согласуясь с вашей должностью, должны следить неукоснительно. Даже в самом маленьком посёлке люди должны чувствовать власть, — в волнении стал ходить по кабинету, без конца приглаживая ладонью бородку, что выдавало, как знал фон Плеве, высшее недовольство императора. — А Кишинёв не маленький посёлок… Зачем же мои предки вели столько войн, дабы присоединить его вместе с Бессарабией к России. Для того, чтоб там подданные убивали друг друга? — чуть успокоившись и перестав приглаживать бородку, уселся в кресло. — Фон Раабена в отставку, — не сдержавшись, стукнул кулаком по подлокотнику. — Провести полное дознание. Виновных наказать. Да-а. Новым губернатором назначить этого либерала, князя Урусова.

Видя, что Плеве поморщился, добавил:

— Я тоже не люблю его… Но, надеюсь, вы слышали, что существует такое понятие, как ПОЛИТИКА, — по слогам произнёс он, заметив, как покраснел министр. — И снять с должностей всех чиновников, допустивших нераспорядительность и бездействие.

— Будет исполнено, ваше величество, — поклонившись, вышел от государя министр внутренних дел.

«Как мальчишку отчитал, — вздохнул он, — особенно «политикой» ткнул», — направил в Кишинёв директора Департамента полиции Лопухина, иронично подумав: «При его либеральных симпатиях, будет вне подозрений «прогрессивной» общественности… И государь поймёт, что я тоже немного разбираюсь в ПОЛИТИКЕ».

Согласно докладам Лопухина, вице–губернатора и полицмейстера перевели служить в отдалённые районы, куда Макар телят не гонял.