Атаман Золотой

Мишка скрылся за дверью.

Башмаков отправился докладывать полковнику Бибикову. Было решено двинуть на Шайтанку воинские команды с ближних заводов — Ревдинского и Билимбаевского.

Труп Ширяева, неузнаваемо обезображенный, лежал на плотине в луже крови, и не было в Шайтанке человека, кто бы не прошел мимо него с гадливостью, как проходят мимо раздавленной змеи.

— Каково-то тебе будет на том свете, — мстительно говорила Парасковья Карпова, — а на этом мы с тобой в расчете. Надо бы тебя было не один день на угольях жечь.

Марина Протопопова, красивая, стройная женщина, с печальным бледным лицом, увидав труп своего насильника, вскрикнула и закрыла глаза руками.

— Бабоньки! Ужели оставим место нашего позора в сохранности?

Парасковья почти бегом кинулась к господскому дому, за ней побежали заводские женки. Они выломали дверь в «храм любви». Сорвали со стен срамные картины, вдребезги разбили графины и фужеры. Каждая вспоминала страшные и постыдные часы, проведенные в этом вертепе.

Оставив одни голые стены, а на полу осколки посуды и лужу вина, заводские женки ушли из «храма любви».

Восставшие по всем дорогам выставили караулы.

— Тебе бы по праву поселиться теперь в господском доме, — предложил атаману Никешев.

— Нет, Иван, лучше я у тебя останусь или пойду в Талицу к Балдину.

— Братец велел в гости тебя звать, — услышал он женский голос.

Аннушка Нарбутовских стояла перед ним, потупив глаза.

— Спасибо, Аннушка, непременно приду.

Вечером у Нарбутовских в большой и светлой горнице собрались Андрей, Мясников, Никифор, Никешев, Василий Карпов, Иван Протопопов и братья Балдины. Одним словом, все вожаки восстания. Не было только Чеканова и Бажукова, они стояли в карауле.

— Надо нам обсудить, что дальше делать, — молвил хозяин. — Каков будет ваш совет?

— Большое мы дело сотворили, только за него и ответ придется держать большой, — ответил Иван Протопопов, — екатеринбургские власти пошлют против нас воинскую команду. Этого непременно надо ожидать.

— Что же, по-твоему, предпринять следует?

Протопопов молчал, тяжело дыша. Горячий Василий Карпов выкрикнул:

— Будем стоять до последнего! Насмерть будем биться.

— Так-то так, — заметил Протопопов, — да надо рассчитать и о будущем поразмыслить.

— Я думаю, — предложил Андрей, — не худо бы поднять соседние заводы: Ревду, Билимбай, Серги.

— Посланы туда люди, атаман, — сказал Нарбутовских.

Тут Андрей понял, что здесь, в Шайтанке, не он все-таки главный, бее обдумано и решено без него.

Завод не останавливался и продолжал работу.

Не стало побудки, но мастеровые, как при господине, выходили на урок в свой час.

Среди работных людей шли разговоры о будущем.

— А дело-то наше не до конца завершено.

— Ась?

— Я так думаю: сколь мы ни хорохоримся, придут солдаты — и всем нам будет каюк.

— Ну, это еще поглядим. Нарбутовских отпустил приписных…

— Не уж по дворам?

— По дворам.

— Добро мужикам!.. Ты гляди, народ совсем другой стал. Песни поют.

— Свободу почуяли?

— Свободу.

— А не будь атамана Золотого…

— Это конечно…

— Вот уж неделя, как без хозяина живем, а завод действует.

— Ништо!.. Заводское действо само по себе, а избы наши — сами по себе.

— Покуда атаман Золотой с нами, живем.

— Парень он хороший, да только ему один путь, нам — другой.

Между тем Андрей переживал медовый месяц своей славы.

Достаточно ему было выйти на улицу, как еще издали, увидя его, мастеровые снимали шапки.

— Здрав будь, атаман!

Ласково улыбались девушки, а заводские мальчишки ходили за ним по пятам, не спуская с него восторженных взглядов. И днем и вечером в избу Никешева заходили мастеровые, кто побеседовать, кто просто посидеть, поглядеть на атамана, послушать его.

— Вот когда ты Золотым-то по-настоящему стал, — сказал как-то Андрею Мясников. — За такое и жизнь не жалко отдать.

— И отдадим, — ответил Никифор.

Он важничал и гордился своей близостью к атаману.

— Мы с Золотым-то с малолетства возросли в нужде и с той поры рука об руку идем, — говорил он, сидя в гостях то у одного, то у другого мастерового. — Без меня он ничего не делал, все моего совета спрашивал. Ведь в Шайтанку-то я его надоумил идти…

Услышав эту похвальбу, Мясников вполголоса предупредил приятеля:

— Будешь болтать — атаману скажу.

— Экой ты, уж и пошутить нельзя, — смущенно пробормотал Никифор.

Нарбутовских распорядился выставить заставы на двух дорогах. На ревдинской встали братья Балдины, Максим Чеканов со своими подручными — Никешевым и Карповым. На возвышенных местах были выставлены дозорные.

— Чтобы ни проходу, ни проезду, — предупредил Нарбутовских.

— На нас можешь положиться, умрем, а не пустим, — ответил Максим.

Спокойно прошел день, другой, третий.

На четвертый день после обеда раздался сигнальный свист. Максим Чеканов оглянул поляну: из-за кустов с противоположной стороны выходили вооруженные чем попало рабочие, подгоняемые солдатами. Чеканов крикнул:

— Ревдинские! Не трожь нас, и мы вас не тронем.

Не встречая сопротивления, ревдинцы пошли через поляну. Шли не очень уверенно, оглядываясь друг на друга. Впереди вышагивал заводской приказчик, а сзади поблескивали штыки ревдинской воинской команды.

— На кого вы, сволочи? — гаркнул Максим, — на своих братьев?

Илюшка, как тень, ходивший за отцом, кинул камень, да так метко, что попал предводителю отряда прямо в грудь. Тот выругался и, вытащив из-за пояса пистолет, стал целиться в Илюшку, но тот уже исчез в кустах. Он побежал за Иваном Никешевым. Иван переобувался, сидя на траве у прясла поскотины.

— Дядя Иван! Наших бьют.

— Наших?

Грянул выстрел. Иван Никешев вскочил, босой на одну ногу, выхватил из прясла жердь и побежал на поле боя. Он подоспел в ту самую минуту, когда ревдинская команда всей силой навалилась на шайтанцев. Дрались чем попало: ослопами и кулаками, камнями и кусками железа.

При виде остервенелого Ивана Никешева, бежавшего с жердью, ревдинцы оторопели. А когда жердь засвистала над их головами, начальник отряда побежал первый. За ним пустились наутек и остальные, едва лапти с ног не спадывали.

Илюшка с пронзительным свистом бежал впереди всех. Версты две гнали ревдинскую команду шайтанцы да так и не могли догнать.

— Суньтесь еще раз — огненным боем встретим, — грозили они убегающим.

Вторую победу одержали на следующий день. По дороге из Билимбая, где тоже была выставлена застава под командой Мясникова, в Шайтанку двинулась команда из билимбаевских мастеровых. Они шли явно нехотя, понукаемые полицейскими служителями.

— Братцы! — кричал им Мясников. — Бросьте эту затею, ворочайтесь на завод.

— Бунтовщикам — лютая казнь! — орал полицейский капрал, возглавлявший наступление, размахивая тесаком. — Вперед!

Но тут случилось то, чего он никак не ожидал: трое парней из его команды бойко перебежали поляну и крикнули шайтанцам:

— Мы с вами!

Тут человек десяток кинулись вспять по билимбаевской дороге, бросая на бегу оружие.

Полицейский служитель глянул направо, глянул налево и понял: с этим народом бунтовщиков не победишь.

Мясников не стал дожидаться:

— За мной, братцы!

Все тридцать мастеровых, бывших в его распоряжении, дружно ринулись в атаку. Билимбаевцы бросились врассыпную.

— Кланяйтесь вашим! — крикнул вслед Федот Бажуков, — скажите, как наши машут.

Несколько билимбаевцев были пойманы и по добровольному согласию зачислены в отряд Мясникова.

Илюшка Чеканов ходил среди ребят героем. Еще бы, все знали, как он зачинал бой на талицкой елани, не знали только, что в тот же день Максим высек своего большака.

— Что ты, варнак, наделал? Из-за тебя сыр-бор загорелся. Из-за тебя меня едва не застрелили.