Старший брат царя. Книга 1

Атаман развернул сотни в два ряда и налетел прежде всего на пасущихся лошадей. Вообще казаки всегда ухаживают за конями наравне с человеком, холят, лечат и кормят в первую очередь. В бою берегут даже коня противника, редко ранят. На этот раз все было иначе. Напали прежде всего на спокойно пасшихся коней. В них пускали стрелы, кололи, сотня факельщиков совала горящие факелы коням под хвост. Все это на скаку, с диким свистом, выкриками. Коноводов, отдыхающих татар рубили. Скоро впереди казаков образовалась лавина животных, обезумевших от ран и ожогов. С каждой минутой лавина нарастала и расширялась. В этих местах было много раненых татар, теперь они гибли сотнями под копытами лошадей; оставшихся в живых добивали казаки. Люди Большешапа, охватив взбешенных коней дугой, старались направить их поток вдоль Серебровки-реки на Красные холмы, что близ Дедиловской дороги, однако это была неуправляемая масса. Правда, пока все складывалось как нельзя лучше, живая лавина сметала на своем пути мелкие преграды.

Юрша вместе с Федором, Ермилкой и десятком стрельцов мчались во втором казачьем ряду. Неподалеку скакал Большешап с гонцами от сотен, которыми он ухитрялся руководить в этой бешеной скачке. Юрша убедился, что и Федор успевал замечать все вокруг. Он указал Юрше на отряды татар, которые, опомнившись, погнались за казаками. Их становилось все больше и больше, но они были еще достаточно далеко. И тут вдруг из-за кустарника открылась долина между Упой и ручьем Серебровкой, покрытая сотнями татар в боевом строю. Правда, они были повернуты к реке Упе, готовые встречать московские рати, но развернуться — дело минут.

Федор приблизился к атаману:

— Большешап, нам к Упе не пробиться!

— Верно. Эй, гонцы! Сотникам передайте: обходить Красные холмы справа. Прорываемся к Криволучинскому броду. Пошел!

Гонцы припали к гривам коней и рассыпались как горох. Орущая казачья дуга начала сжиматься вправо — оказывается, казачья лава все же управлялась. Большешап, приблизившись к Юрше, крикнул:

— Вот так, государев гонец! Биться будем. Левей смотри, там хана обороняют. Эх! Еще бы тысчонку сабель, мы б его живьем взяли!

Теперь Юрша заметил, что перед шатрами на Красных холмах крымчаки стаскивали арбы, навстречу русской конской волне толкали повозки, набитые ранеными. Позади повозок строились всадники, лучники уже стреляли по мчавшимся казакам; у подножия холма бились сотни подстреленных коней.

Казаки уходили правее холмов. Вот они минули низину реки Рогожни, приблизились к Криволучинскому броду. И тут со стороны брода повалила туча крымцев. Произошла страшная свалка конных татар и коней, оставшихся без всадников. Большешап орал «Обходи!», но его мало кто слышал — над долиной стоял невероятный рев, визг, ржание. Однако инстинктивно казаки повернули направо, объезжая свалку. В этот момент Юрша надеялся только на своего коня. Но все же успел подумать: «Ведь татары-то навстречу нам от кого-то бегут?!»

Вот и брод. Копыта многих коней перемешали песок с кугой и тиной. Там, где еще недавно спокойно проезжали телеги, теперь кони вязли по брюхо. Скачка перешла в шаг. Опомнившиеся татары начали быстро пускать русичам вслед стрелы. Но их было немного, задняя сотня быстро разогнала их.

Казаки шли тесными рядами. Мешали свободные кони — каждый казак вел одного-двух, а то и трех заседланных запасных коней. Юрша крикнул Болынешапу:

— Атаман, прикажи бросить коней! Мешают они!

— Нельзя то делать. Какой же казак без коней! Живей, ребята, живей, пока берег пустой!

Действительно, на противоположном, возвышенном берегу никого еще не было. Но когда первые казаки начали подниматься на крутизну, из засады выскочили конники, сверкнули сабли... Но рубки не произошло, раздались радостные крики: «Свои! Братцы!» И всех перекричал голос Большешапа:

— Дмитрий! Ты ли, друг?!

В это утро хан Девлет-Гирей решил окончательно расправиться с непокорной Тулой. Он считал, что времени у него достаточно — весь день, по крайней мере. Вчерашние вечерние разъезды донесли: на Рязанской и Серпуховской дорогах войска нет, а на Каширской в полета верстах лагерем стоит пешая рать с малой конницей. Рать к Туле не спешит, ждет подкрепления из Каширы.

Хан сел на коня и взъехал на холм — наблюдать за решительным приступом. Рядом с ним его шурин — Камбирдей, позади муллы, князья. Приступ должен быть обязательно удачным! Тулу обороняют в основном бабы и дети, у них нет пороха, их пушки молчат. У них не хватает стрел, а те, которые летят, не пробивают даже кожаный щит — их пускают детские руки. А он, хан Гирей, посылает на приступ лучших воинов. Сейчас в двух местах рванут подкопы, взлетит кремлевская стена. Одновременно в каждые ворота вкатят по три арбы с пороховыми бочками, и все это взорвут. Да накажет Аллах злодеев-гяуров!

Наготове стоят на достреле конные и пешие сотни. Первыми двинутся пешие, они расчистят проходы, завалят волчьи ямы, и тогда пойдет конница смерти подобная! Всем известно: хан приказал не щадить никого, все жители Тулы должны умереть, кроме одного — в живых останется только воевода Темкин. В этом месте размышлений хан заскрежетал зубами: этот гяур осмелился противиться его ханской воле! Он истребил три тысячи правоверных! Убил его личного посла!..

Хан знал, каким гонениям подвергался род князей Темкиных-Ростовских при великой княгине Елене. Ее сын царь Иван не снял с него опалу. Девлет послал письмо Темкину, обещал ему восстановить все былые привилегии рода, а ему, воеводе, воздать всякие почести, если он признает великим князем Михаила Иоанновича. Темкин прочел письмо, выслушал посла и приказал повесить его на стене, на виду у татар. Сейчас наступил час расплаты. Темкин останется в живых и увидит, как будут казнить его воев, уничтожать всех, даже детей. Детям будут разбивать голову о бревно... нет, лучше о камень, положенный у ног Темкина, чтобы матери проклинали воеводу. А для самого князя изготовлена клетка на арбе. В ней он будет стоять, и обязательно голым. Мимо пройдут победители и станут плевать на него. А потом перед намазом палач станет колоть его раскаленными иглами, вытягивать жилы. Вопли поверженного гяура будут приятны Аллаху... Все хорошо, все правильно, но почему не взрывают стены?!

— Эй, Саттар, гонца к фрязину!

Будто в ответ на приказ хана на башнях кремля заклубились желто-белые дымки. Хан недоумевал: в чем дело? Тут все увидели, как от татарских пушек, что расположены против ворот и ничем не укрыты, побежали пушкари, многие падали и оставались лежать недвижными. Кулеврины замолкли, но стали слышны выстрелы долго молчавших кремлевских пушек. «Ой, Алла! Откуда у них пороховое зелье?!»

А пушки русских, отогнав пушкарей от осадных орудий, начали бить картечью по отрядам, готовым к приступу. Сотники поспешили отвести воев за сохранившиеся стены Дубового острога. Отвод превратился в бегство...

Вот наконец-то вырос черно-белый гриб, и воздух вздрогнул от взрыва. Но что это? Взрыв произошел в полста саженях от стены, даже не повредив ее. То русские взорвали порох, приготовленный крымчаками для подкопа!

Хан рассвирепел, поднял над головой сжатые кулаки и разразился проклятиями.

— На приступ! — Передохнув, повторил: — На приступ! Трусливые отродья! Пусть идут первыми сотники! Бочки с порохом к воротам!.. Саттар, шли нукеров, пусть насмерть бьют пушкарей, бегущих от пушек!..

Гонцы и нукеры умчались... Но время для приступа было потеряно, туляки били из всех пушек, не позволяя татарам приблизиться ни к стенам, ни к своим стенобитным орудиям.

Около хана остановился седой, аскетического вида старик в огромной белой чалме, поклонился. Тот дернул головой:

— Чего тебе?

— Великий хан! Ты послал меня узнать, как идут подкопы. У Казанского собора близ свежевырытой пещеры сидят и дремлют вой. Спрашиваю, почему не роют? Отвечают: прокопали всего три сажени, наткнулись на старый подземный ход, который оканчивался под Мясницкой башней. Послали, говорят, за твоим разрешением, бочки с зельем уже под башней. Спросил я, нет ли там ходов к русским, ответили: все завалено. Поехал я на кладбище, откуда роют под Спасскую башню. Там и половины не вырыли. Остался погонять. Тут пришел твой приказ — взрывать, а здесь рыть еще на час. Избил фрязина и сотника. Поспешил к собору, там переполох. Погнал в подкоп фрязина и Атабека с воями. Выскочил оттуда один фрязин. Вопит: в подкопе русские, наших побили. Укоротил я его на голову. А русские пушки бить начали, потом бочки на кладбище взорвались. Насилу до тебя добрался, трех коней убило.