Старший брат царя. Книга 1

Ростислав встал, всегда розовое лицо его побледнело:

— Великий хан, это сказал я. — Он положил руку на эфес сабли. Тут же Саттар оказался между ним и ханом, в дверях выросли два нукера с обнаженными ятаганами. Ростислав, не обращая ни на кого внимания и не отпуская сабли, продолжал: — Великий хан, твои вои готовы были разорвать нас. Я приказал идти к твоему шатру под защиту нукеров. Если бы и они бросились на нас, мы б приняли бой. У нас не было другого выхода.

Хан усмехнулся и задумчиво спросил:

— Неужели твоя рука могла б подняться на меня, Ростислав?

— Нет, не могла! Клянусь всеми святыми! Великий хан, ты единственная наша защита. Я понимаю, если ты отвернешься, нас тут же посадят на колья!

— Правильно, князь. Ты умный мужик, но все ж остерегаться тебя всегда надо. Это я запомню.

Нижняя переправа верстах в двух от Тулы вниз по реке. Тут Упа сильно разливалась и мельчала, по обеим сторонам ее расстилались просторные луга, на которых паслись тысячи коней темника князя Мусы. Сразу после дождя к своим коням потянулись вои, которые пешими штурмовали кремль, крымчаки, охранявшие коней, встречали пришедших расспросами. Муэдзины и муллы призывали правоверных вознести молитвы Аллаху.

Перегоняя воев, проскакал князь Муса с тысячниками. Его походный шатер стоял на возвышенной части берега Упы, неподалеку от переправы. Сопровождавшие их оруженосцы седлали свежих коней, а уставших отпускали пастись. Из шатра вначале слышались слова молитв, потом слуги понесли туда вареное мясо, плов и кумыс. После ужина опять молитвы, и послышался резкий голос Мусы. Князь был взбешен неудачной осадой.

Слова грозного князя не для ушей простых воинов. Сотник охраны отослал оруженосцев подальше от шатра. Они расположились на берегу около самой воды, набрали валежника, принесенного половодьем, развели костры. Из-под седел достали куски маханины, сели на корточки вокруг костров и, ловко орудуя ножами, отрезали и жевали куски вяленого мяса, пахнувшие дымом и конским потом.

Сюда приглушенно доносился шум многотысячного лагеря: перекликались воины, стонали раненые, фыркали кони. Над рекой свои звуки — низко над водой со свистом проносились стаи уток, в зарастающей заводи горланили лягушки, там и здесь плескались маленькие рыбешки, громко бились большие рыбины, и по реке разбегались круги, переливающиеся в свете луны серебряными блестками.

После ужина, напившись теплой воды из реки, молодой безусый татарин сказал пожилому, указывая на плывущую колоду:

— Бревно вот. Может, достать? На всю ночь хватит.

— Не надо, тепло и так. Да и сырое оно... это не бревно, а улей. Видишь: вверху дощечка, там рядом дыра, это летком называется. Пчелиный дом... Кто-то из наших соты вынул и мед жрет.

Молодой заинтересовался:

— А что такое мед?

— Не пробовал? Мед... сладкий, как инжир, пахнет, как роза, липкий, вроде смолы.— Может, там еще остался мед? Поплыву...

— Нет. Водой вымыло. Ложись спать.

Проста постель татарского воина — потник подстелил, в халат завернулся, седло и курджун под голову — спи себе. Сабля и саадак всегда рядом. Если наступит очередь караулить лошадей, около них спать придется. Кони десятка со спутанными ногами далеко не уйдут от караульного. А других, шаталых, приходится привязывать к канату, который петлей за ногу караульного цепляют.

Но молодой воин не лег, он зачарованно смотрел на уплывающий улей, пытаясь представить себе вкус меда, и шептал: «Инжир, роза, смола!» Вдруг насторожился.

— Гафур-джан! Уплывает улей!

— Уплывает, а как же. Там мельче, вода быстрее идет.

— Да нет. Поперек струи пошел...

Гафур всмотрелся и заторопился:

— Ложись, ложись спать! — Тише добавил: — Молчи, дурак. Русские говорят — у них в реках водяные шайтаны водятся. Услышит десятник, пошлет за ульем. А я шайтанов боюсь.

Улей миновал мелкое место переправы и спокойно, слегка покачиваясь, поплыл дальше. Вскоре он скрылся за излучиной. Гафур и его молодой товарищ спокойно уснули.

Верстах в трех от переправы колода опять пошла поперек струи и пристала к правому берегу, что весь в зарослях камыша. Рядом появилась голова человека, потом другая. Люди огляделись, прислушались. Бесшумно раздвигая камыш, потащили колоду, которая представляла собой половину расколотого большого улья. Около берега оставили колоду, взобрались на крутояр, поросший огромными дубами. В пришедших трудно было бы узнать княжича Федора и его друга Якова. На них никакой одежды, кроме исподних штанов из полосатой ткани да лаптей без онуч. На шее каждого висел длинный нож в ножнах, прихваченных опояской. Их мускулистые тела, покрытые искорками влаги, казались мраморными. Синяки на боках и руке Федора и красно-синяя рана на плече Якова показывали, что и для них осада не прошла даром.

Они всматривались вдаль. Упа светлой лентой уходила на восход, темные ее берега до самой Тулы были усыпаны бесчисленными огоньками далеких костров. Друзья отжали исподники. Федор шепнул:

— Мы на Барсучьей горе. До пасеки Харлампия версты четыре. Бежим вдоль леса, потом дорога будет. Я места знаю, охотился тут.

Побежали, легко перепрыгивая через поваленные деревья. Лес отступил, открытое пространство пересекли напрямую.

— На татар не нарвемся? — спросил Яков. — Может, лучше по лесу?

— Так ближе. Татары все под Тулой, собрались добычу делить. Ежели остались, то стража на больших дорогах.

Бежали быстро. Только сейчас начали согреваться. Скоро свернули в лес по малоезженой дороге. Теперь бежали гуськом, ветви хлестали голые тела, высокая крапива жгла, но такие пустяки не тревожили их. Яков не обращал внимания и на струйку крови, стекающую из раны на плече.

В лесу стало темнее, пришлось бежать медленнее, и все равно Яков, не заметив корня, упал. Бегущий впереди Федор остановился, подождал его.

— Что у тебя с плечом? Рана открылась? Давай остановлю руду

— Пустяки, бежим.

— Нет, ослабеешь. На лопух. Прижми к ране и держи. Немного осталось, сейчас будет поляна, на ней землянка бортника.

Действительно, лес вскоре поредел. Выбежали на поляну и тут же, не сговариваясь, повалились в траву. Они услыхали храп лошадей, почуяли запах дыма и горелого мяса. Приподнявшись, вгляделись: над догорающим костром на вертеле висит полугорелая лошадиная нога. Около костра — спящие люди. Подсчитали — пятеро. Татары! Спят кучно, больше на поляне никого как будто. Отползли, Федор зашептал:

— Будем бить. Подползем с края. Ты первого, я третьего, затем приму двоих, а ты справляйся со вторым.

— А может, увести потихоньку коней?

— Нет, проснутся. Мы не уйдем от их стрел. Пошли.

Подкрались. Ударили двоих. Шум нападения на других не подействовал. Федор выпрямился во весь рост, лаптем толкнул татарина, держа над ним нож. Тот забормотал и повернулся на другой бок. Федор негромко сказал удивленному Якову:

— Лихо пьяны, гололобые. Слабы на хмельное, непривычные. Коран им запрещает, а тут дорвались. До утра проспят. Будем седлать коней.

Взяли у пьяных халаты, заседлали коней, вооружились. Все остальное оружие, седла бросили в костер. Сухие стрелы вспыхнули, поляна осветилась. Увидели землянку, рядом дуб, а на нем повешенного бортника.

— Может, снять? — предложил Яков.— Бог с ним. Нужно спасать живых. И так задержались. Вот в бадейке мед, подкрепимся малость. — Федор начал пить, предварительно перекрестив бадью, чтобы не опоганиться — татары пили.

Лесом ехали долго. Чутьем охотника Федор угадывал нужное направление. Пробирались звериными тропами, чтобы впотьмах не пораниться о сучья, все время припадали к гривам коней. Вздохнули свободнее, выехав на разбитую дорогу, пустили коней рысью. На рассвете оказались на Муравском тракте. Помчались наметом. Федор посоветовал Якову:

— Отстань маленько. Из виду меня не теряй. Не ровен час напоремся на татар. Услышишь недоброе, уходи в лес.

— Брат, дозволь мне первым ехать. Я лес не знаю, что случится, заблужусь.