Гибель великого города

Нилуфар поднялась на колесницу. Хэка снова взяла поводья.

— Теперь куда, Нилуфар? Домой?

— Домой? Нет! Туда ехать страшно! Эта трусливая тварь уже, верно, обо всем рассказала Манибандху.

— Куда же поедем?

— Не знаю!

Щелкнув бичом, Хэка прикрикнула на буйволов, и те повернули на дорогу, ведущую из города. В Мохенджо-Даро не закрывали на ночь ворот, — горожане не боялись нападения. Всякий человек в любое время суток мог прибыть в город и покинуть его. Беспрепятственно выехав из ворот, колесница покатилась по узкой прямой и ровной дороге.

Начались деревни. Вдоль дороги, в густой тени деревьев, тут и там виднелись стога сена, груды кизяка. И нигде ни души. В одной из деревень Нилуфар приказала остановиться возле колодца.

— Я хочу пить, Хэка!

Они сошли с колесницы.

— Тут нет ни веревки, ни кувшина, — сказала Хэка, подойдя к колодцу.

— Не может быть! Сельские жители доверчивы и просты. Они знают нужды друг друга.

Хэка поискала вокруг, однако ничего не нашла. Видно, не так простодушны крестьяне, как думает о них Нилуфар.

— Не зайти ли в какую-нибудь хижину? — спросила рабыня.

— Все уже спят, к тому же наши городские одежды могут навлечь на нас подозрение.

— Почему? Сюда ведь часто приходят знатные люди, заблудившиеся во время охоты, — в этих местах много леопардов.

— Но разве я похожа на госпожу? На мне нет никаких украшений — ни пояса, ни ожерелий, ни серег. Я не надела даже колец…

Хэка задумалась. Вдруг она заметила невдалеке дымок. Неожиданно ночную тишину возмутил душераздирающий женский вопль. Затем послышался чей-то скрипучий голос. И сразу же отвратительно завыли шакалы. В эту минуту, наверное, в хижинах с плачем проснулись дети, и матери, в страхе прижав их к груди, шептали ласковые слова.

— Нилуфар! — в ужасе сказала Хэка. — Здесь страшно! Видно, боги прокляли это место.

— Нет, Хэка, я не уйду! — твердо ответила Нилуфар и двинулись вперед. Женщины вскоре поняли, что замеченный ими дымок исходил от костра. Они неслышно подкрались к полянке, где горел огонь, и увидели в отсветах пламени звероподобного человека. Он сидел на трупе, перед ним лежала связанная женщина. Ее надрывный плач сливался с рыдающим воем шакалов. Вокруг костра валялись человеческие скелеты.

Нилуфар и Хэка похолодели от ужаса. На их глазах звероподобный человек принялся хлестать женщину бичом. Та дико завыла, моля о пощаде.

И вдруг подруги услышали шаги — кто-то, не таясь, шел по лесу прямо к ним.

— Сюда идут! — испуганно сказала рабыня, обернувшись к Нилуфар.

— Уйдем, Хэка!

— Поздно, госпожа! Если мы побежим, нас примут за преступниц!

Нилуфар не успела ответить, как из темноты выступила женщина.

— Что вы за люди? — спросила она недружелюбно.

Небольшой кусок ткани, прикрепленный к поясу, прикрывал ее наготу, зато тело было сплошь увешано украшениями из перламутра и мелких ракушек.

— Нас мучает жажда, — ответила Хэка. — Мы хотели бы напиться. Но что у вас — деревня или преисподняя? Мы чуть не умираем от страха и не можем сдвинуться с места — ноги словно приросли к земле.

Женщина тоже казалась испуганной.

— Вам нельзя здесь стоять! Идемте туда, где люди!

И она повела их на небольшое возвышение, где стояла на коленях толпа крестьян и рабов. Отсюда звероподобный человек был хорошо виден. Доносились отдельные его слова: «Ашваттха… змея… смерть…»

Нилуфар и Хэка вслед за приведшей их женщиной тоже опустились на колени и молитвенно сложили руки.

— Кто это? — спросила Нилуфар.

— Отшельник с гор, — ответила женщина.

— Почему же вся деревня спокойно смотрит на дикое насилие? Почему никто не остановит этого изверга?

— Не говори так, женщина! Он святой человек. Он принесет нам счастье, прославит нашу деревню, Наши каналы наполнятся водой, и уродится хорошая пшеница. В полях высокочтимого Манибандха будут колоситься хлеба высотой в десять локтей!

— Высокочтимого Манибандха? Разве эта земля принадлежит ему?

— Да, он владелец всех этих полей, а мы его должники. Почти все крестьяне продали свою землю купцам из города…

— Тс-с-с, смотрите туда! — прервала их разговор Хэка. — Как страшно! Что он творит, этот дьявол в человеческом облике!

Отшельник выкручивал запястье у своей жертвы. Та громко зарыдала и вдруг стихла, видимо потеряв сознание.

— Уйми свой злой язык! — рассердилась женщина. — Мы поклоняемся своему богу. Эта девушка из нашей деревни. Она по доброй воле отдала себя в жертву божеству…

— Какому богу вы поклоняетесь? — с волнением спросила Нилуфар.

— У него одиннадцать ликов: один — змеиный, другой — львиный, третий — медвежий, четвертый — волчий… Я не помню всего… Это знает только наш староста. Ты смеешься над нашим богом?

— Нет, госпожа не смеется, — поспешно ответила Хэка. — Она расспрашивает о вашем боге только из любопытства.

— А зачем там горит огонь?

Женщина посмотрела на Нилуфар с таким видом, словно имеет дело с безнадежным глупцом, и грубо отрезала:

— А на чем же поджаривать мясо, на твоей голове, что ли?

— Чем же отблагодарит вас ваше божество?

— Бог пошлет нам достаток и благополучие. Духи наших предков обретут покой и будут доброжелательны к нам. Звери не станут больше раскапывать могилы и съедать трупы. Наших детей перестанут мучить злые духи — болезни.

Отшельник запрыгал вокруг костра. Натирая горячим пеплом свое тело, он кружился в жуткой пляске, словно одержимый: то рвал на себе волосы, то, издавая пронзительные вопли, бил себя кулаками в грудь.

Все, кто был на холме, раскачиваясь, били низкие поклоны, касаясь лбами земли, словно не смели взглянуть на своего одиннадцатиликого бога, который держит в зубах человеческие тела и с хрустом жует их огромными зубами…

Наконец отшельник остановился. Воцарилась зловещая тишина. Оп подошел к связанной жертве и освободил ее от пут. Затем поднял и посадил на труп. Так же молча стал отрезать от трупа куски мяса, кормить ими женщину и есть сам.

Насытившись, бесноватый несколько мгновений пристально смотрел на луну, словно ожидая от нее приказа, потом схватил женщину за горло обеими руками. В напряженной тишине раздалось хриплое рыдание, и все смолкло. Язык несчастной вывалился наружу. Она скончалась. Тогда отшельник вонзил свой длинный нож в ее грудь…

Налетел порыв ветра. Словно очнувшись от тяжелого сна, Нилуфар бросилась бежать, Хэка последовала за ней. Страх придал им силы, и вскоре они были у колесницы.

— Гони! Быстрее! — задыхаясь, крикнула Нилуфар.

Буйволы поднялись на ноги. Что-то с жужжаньем пронеслось мимо уха Хэки. Колесница тронулась, но в этот момент опять раздалось жужжание, и что-то с треском вонзилось в задок повозки. Хэка, размахнувшись, хлестнула буйволов бичом…

Когда они уже были вне опасности, Хэка сдержала колесницу, давая бедным животным отдохнуть. Только сейчас женщины заметили длинную тонкую стрелу, торчавшую в деревянном задке колесницы. Они задрожали, вспомнив весь ужас пережитого.

— Ее нужно бросить где-нибудь возле воды, — сказала Хэка. — Там проклятое место… Как было страшно!

Возле пруда они остановили колесницу. Сначала обе напились вволю, потом принесли стрелу, попрыскали ее водой и воткнули в песок, шепча заклинания.

Молча взошли они на колесницу и медленно поехали к городу. Луна в небе уже потускнела. Ярко-желтый блеск ее сменился безжизненным белым сиянием. Дорога казалась затянутой дымчатой пеленой.

Только вблизи города Нилуфар нарушила гнетущее молчание:

— У меня не хватает смелости вернуться…

Хэка молчала.

— Может быть, Вени не посмела рассказать обо всем Манибандху? — снова заговорила Нилуфар. — Но как же она объяснит ему свою неудачу?

— Куда мы теперь пойдем? — в раздумье проговорила Хэка. — И как мой Апап? Манибандх убьет его!

— Так вернись, — грустно произнесла египтянка.

— Нет! Нам нужно бежать втроем!

— А ты не боишься?