Гибель великого города

Когда Хэка ушла, Нилуфар обнажила меч и спрятала его под подушку. В кушак она засунула коготь тигра. Лишь после этого лениво растянулась на постели, но заснуть так и не могла.

Уже стали надвигаться серые тени сумерек, когда Манибандх вернулся от Амен-Ра. Стража была занята сменой постов, и никто не заметил его прихода. Он тихонько прошел в свою комнату, снял диадему. Хлопнул в ладоши. Но никто не явился, не было даже чернокожего Апапа.

Дрожа от ярости, Манибандх вышел из комнаты и прислушался. Где-то во дворе слышались голоса. Свет вечерней зари еще не угас, и ламп не зажигали. Остановившись за колонной, Манибандх услышал резкий голос Апапа:

— Если ты еще раз посмеешь тронуть Хэку, пришлепну тебя, как муху!

Насмешливый голос управителя ответил:

— Пошел, пошел! Что-то рабы начали поднимать головы. С каких это пор рабыни обязаны соблюдать обет супружеской верности? Ваша пища — объедки с хозяйского стола!

Манибандх быстро подошел к ним. Как само воплощение ужасной смерти возник он перед Апапом. Неукротимая, почти звериная сила раба сникла мгновенно, словно он глубоко раскаялся в своей дерзости. Хэка была полумертва от страха. Управитель застыл на месте, лишь голова его бессильно опустилась и болталась, как собачий язык.

— Ты, раб, смеешь дерзить? — гневно закричал купец. — Акшай!

— Да, высокочтимый! — сказал, управитель, шагнув вперед.

— Видишь, как обнаглели рабы? Граждане Мохенджо-Даро равны между собой, вот и рабы решили с ними сравняться! Мы создали эту республику на своей крови и плоти! Мы не желаем унижать свою страну, признав египетских рабов полноправными гражданами Мохенджо-Даро. Акшай! Отныне Хэка принадлежит тебе. Скажи Апапу, чтобы он убирался!

Апап, понурив голову, вышел. Манибандх бросил взгляд на Хэку, та словно окаменела от страха и унижения. Он усмехнулся и направился в покои. Акшай тут же схватил Хэку за руку, утащил на кухню и закрыл изнутри дверь. Никаких звуков не слышалось оттуда, будто Хэка и не сопротивлялась…

Войдя в комнату, Манибандх увидел Вени, задумчиво смотрящую перед собой. Он подошел к высокому ложу из белого камня и сел. Вени подняла на него глаза.

— Я вся истомилась в ожидании. Где ты был так долго? — с улыбкой спросила она.

— Ты пойдешь туда, красавица? — ответил купец вопросом.

— Куда?

Манибандх вздрогнул.

— Ты уже забыла, красавица, что хотела встретиться с поэтом?

— Ты видел его?

Вени не посмела назвать Виллибхиттура по имени.

— Видел, красавица! Когда я напомнил о тебе, он только рассмеялся.

— Рассмеялся? — воскликнула Вени, побледнев.

— Я едва уговорил его встретиться с тобой. Он совсем к тебе равнодушен.

Жажда мести вспыхнула в Вени с новой силой. Она принялась одеваться.

— Почему ты не наденешь свой лучший наряд?

— Лучший наряд? — удивилась Вени. — Зачем? Для чего он в такую ночь?

— Как ты простодушна! — заметил Манибандх. — Поэт гордится тем, что завладел Нилуфар! Неужели ты придешь к нему одетая, словно простолюдинка. Он посмеется над тобой, жалкой, беспомощной и беззащитной!

— Я отплачу ему за все!

Вени сердито прикусила губу. Уйдя к себе, она достала лучшие одежды. Надо нарядиться не так, как принято в ее стране, а по примеру первых женщин Мохенджо-Даро. Черной краской танцовщица подвела глаза, к заплетенным волосам прикрепила гирлянды из цветов жасмина, в руку взяла цветок лотоса.

Когда она взошла на колесницу и выехала из ворот уже наступила ночь. В небе поднималась луна. Высокие кровли дворцов светились в лунном сиянии металлическим блеском…

Жуя на ходу, Хэка вошла в комнату Нилуфар. В руках она держала два банана и несколько ломтиков вареного мяса.

— Где ты взяла мясо буйвола? — спросила пораженная египтянка.

Рабыня молча жевала.

— Ты мне скажешь, Хэка, где ты была?

— По приказу высокочтимого, я служила управителю Акшаю. — Девушка засмеялась. — Смотри-ка, — она помахала рукой, — смотри, что он мне дал!

Нилуфар покраснела от негодования.

— А еще что ты там делала?

— Я уступила его желанию, — тихо ответила Хэка.

— Испугалась его? — Нилуфар едва сдерживала возмущение. — Никакой чести, уважения к себе!..

— Нисколько не испугалась, — ответила Хэка.

— Акшай… Разве он такой сильный? Просто нагл!

Хэка по-прежнему спокойно жевала.

— Ты голодаешь? — догадалась наконец Нилуфар. — Почему же никогда не попросишь поесть у меня?

— Я скажу, если госпожа не рассердится.

— Ну говори же! — ласково подбодрила ее Нилуфар.

— Пока тебе было хорошо, ты не думала о других._; А сегодня вспомнила, хвала богу!

Нилуфар невольно опустила глаза: правда была слишком жестокой.

— Уже ночь, — нарушила молчание Нилуфар. — Надо идти. Я все решила.

— Мне страшно… — прошептала Хэка.

— Боишься? А Нилуфар ничего не боится, хотя сегодня она потеряла все!

Нилуфар сунула руку в щель между камнями в стене, достала кинжал и спрятала его в одежде. Затем расчесала волосы и принялась завязывать сандалии.

— Хэка! Апап ничего тебе не говорил?

— Апап? — переспросила рабыня, очищая банан. — А что он может сказать?

— Где он?

— Не знаю. С тех пор как высокочтимый разгневался на Апапа, я его не видела.

— Наверно, ему тяжело.

— Почему? Разве это случилось в первый раз?

— Зачем ты сказала ему об Акшае?

— Не знаю, почему мне взбрело в голову вспомнить о своей чести. Как будто я благородная женщина, — рассуждала Хэка, запихивая в рот очередной кусок мяса. — Завтра я к нему опять пойду — ради Апапа.

Нилуфар удивленно посмотрела на нее и сердито крикнула:

— Хэка!

— Что? — засмеялась рабыня.

Нилуфар вдруг стало стыдно.

— A ту ночь, — напомнила Хэка, — ты забыла ту ночь, когда мы с матросами…

Нилуфар вздрогнула.

— Мне тогда было так хорошо! — мечтательно говорила рабыня. — А сколько было сладостей, целые горы…

Ларчик с драгоценностями выпал из рук Нилуфар. Крышка его открылась, и украшения рассыпались по полу. Растерянно стоя над ними, она сказала:

— Ты помнишь это? А я забыла…

— Как же не помнить? — удивилась Хэка. — Не так уж часто перепадают мне сладости, чтобы я забывала о них. О тебе я не говорю, ты — госпожа, разве можешь ты принимать близко к сердцу наши беды?!

Нилуфар смотрела на нее широко раскрытыми глазами.

— У тебя не жизнь, а рай, — продолжала рабыня. — А мы жители ада…

— Хэка! — жалобно вскрикнула Нилуфар, — Хэка!..

Голос ее прервался.

— Идемте, госпожа, уже поздно, — так же спокойно сказала Хэка.

Нилуфар направилась было к двери, но тут же вернулась, положила на свою постель подушку и, накрыв ее покрывалом, слегка взбила, — теперь можно было подумать, что на кровати кто-то лежит. Затем обе женщины, крадучись, вышли на улицу. Там их ждал возничий.

Нилуфар знаком приказала ему сойти с колесницы Они поднялись на колесницу, и Хэка взяла в руки поводья.

Ехали они не спеша. В небе плыла царственная луна. Как лопнувшие на воде пузыри исчезли звезды в ее ярком свете. Волшебное сияние ночного светила, словно кипящее молоко, проливалось на землю, обволакивая ее белой пеной.

Они миновали главную улицу, от которой во все стороны шли многочисленные узкие переулки, и вскоре достигли окраины. Необычайное волнение охватило Нилуфар. Сердце ее беспокойно забилось. На лбу выступил холодный пот. Она положила руку на плечо служанки.

— Обещай, Хэка, что ты никогда не забудешь этот вечер!

— Рабы отвыкли вести счет дням и ночам; помнить их — значит причинять себе лишние страдания… — Хэка засмеялась. — Госпожа! Ты забыла, что я рабыня. Ты так добра ко мне, что временами мне кажется, будто я свободный человек. Но разве от этого я перестаю быть невольницей?

Слова ее больно ранили душу Нилуфар. Как много страданий выпало на долю Хэки, она не властна даже над собственным телом! А давно ли Нилуфар сама была рабыней и каждый мог забавляться ею? Если одна из невольниц вдруг стала госпожой и приобрела человеческие права, разве ужасные муки рабства кончились для всех других?..