Семь песен русского чужеземца. Афанасий Никитин

   — Эй, кто ты? Почему ты плачешь? — крикнул он.

И в ответ ему раздался грубый голос, отвечавший дерзко:

   — Оставь меня, поезжай своей дорогой!

Тогда храбрый человек спешился, привязал лошадь к стволу и скорыми шагами пошёл на берег. Там сидела бесоподобная женщина. На ней не было никакого платья, вся она поросла шерстью, голова у неё была маленькая, а волосы длинные и рыжие, лицо её было огромное и то и дело морщилось и гримасничало. А груди её были огромные и висели, перекинутые за плечи.

Брат моей матери подкрался к ней, обхватил её сильными руками, сдавил, связал и, посадив перед собой на лошадь, повёз в деревню. Он посадил её посреди горницы в своём доме, и она тянулась гримасничающим лицом к огню в очаге и озиралась кругом дико и зверски. Глаза её были красные и горящие. На ночь её привязали у очага крепкой верёвкой. Глаза её горели в темноте. Наутро она стала реветь и кивать головой, словно бы хотела сказать, что верёвка больно врезается в её тело. Женщины отвязали её. Они спросили её, знает ли она, как шьют одежду. Она в ответ стала показывать руками, как это делается. При этом она мычала. Женщины дали ей платье и помогли одеться. Затем женщины ушли по своим делам, а бесовку оставили в доме на свободе. Она пробралась в сад, стала что-то собирать на земле и запихивать в рот. Тотчас раздался громкий лай собак, и псы кинулись к бесовке. Она вскочила на дерево, перепрыгнула на другое дерево в соседнем дворе, оттуда перепрыгнула в третий двор и вскоре бежала. Более никогда её не видели...

   — Дивные дела творятся в мире! — сказал Карим.

И, побеседовав ещё недолгое время, гости начали расходиться.

На улице Офонас увидел, что снега более нет, будто и вовсе не бывало. Растаял легко. Возвращаться в караван-сарай не было страшно; по улицам ходили караулы стражников. Хотелось Офонасу женщины, только никто из новых знакомцев не предлагал ему такого кушанья, даже и не намекал. Быть может, они довольствовались своими жёнами и в такие места не хаживали. Да Офонас побоялся бы теперь сам искать в одиночку. Сыщешь место, а тебя пограбят, а то убьют...

Все сходились на том, что следует везти в Индию коней. Но как добыть деньги для покупки коней? Торговля шелками пошла у Офонаса не так хорошо, как Хотелось бы. А после и вовсе встала. Пришлось продать польскую саблю, и остался лишь из оружия длинный нож на поясе, в ножнах посеребрённых.

Офонас жил среди мусульман и уже и время порою мерил их праздниками, поминал невольно в своём уме важные для них события...

Послушав разговоры купцов, решил перебраться в город Сари [73]. Там вкруг поля, где растёт хлопок, — чудное растение, о коем слухи, будто вырастают на малом древце живые баранцы белошёрстные. А на деле растёт на ветках белая шерсть — комками. И ткут из хлопковых нитей разные ткани. Также растёт в полях вкруг Сари хорошая пшеница. В Сари оказалось жарко и то и дело проливались дожди обильные. Тогда трудно было дышать. Приглядевшись, Офонас-Юсуф купил хлопка столько-то кип. Прежде Сари почитался городом богатым, но почти сто лет назад прошли здесь войска великого Тимура, и с тех пор захудал город Сари. Здешние торговцы продавали хлопок в Амиль [74], покупали в Амили шелка и сладкие плоды амильских садов и продавали в Сари. Офонас-Юсуф продал купленный хлопок и на базаре пригляделся к торговцам арбузами и тыквами. За одним из них поехал потайно. Дорога была каменистая и ухабистая, вилась через рощи ореховых деревьев. Торговец ехал верхом, а за ним телега-арба с возницей. Оба, и торговец и возница, были хорошо вооружены, саблями и ножами. Казалось, не приметили Офонаса. Он, также верховой, далеко отстал и прятался в деревьях. Зато и выследил село, где торговец покупал арбузы прямо с бахчи. Подобраться ближе не удалось, цену не узнал, но ведь если берёшь с бахчи, цена и будет помене. Поспешил назад, чтобы не углядели его. Другим днём поехал с деньгами в то село, сговорился и нанял арбу. Хозяин бахчей всё спрашивал, выспрашивал Юсуфа, всё повторял:

   — Ты от Саджада? От Саджада?..

Офонас-Юсуф не знал этого Саджада, но понял (понять было легко), что и это торговец, который езжает сюда за арбузами. Но это не мог быть тот, коего Офонас выследил; иначе хозяин бахчей подивился бы, отчего приехал человек от того торговца, ежели торговец сам давеча бывал...

Офонас на миг прижмурил сильно глаза и решился всё же солгать. И то, он здесь, в этих краях, не навеки. И отвечал, что он, мол, от Саджада. Купил арбузов и тотчас — назад в Сари. Арбузы распродал борзо. Теперь сильно хотелось ездку повторить. Конечно же, не следовало, но он снова решился. Поехал в Амиль, снова огляделся. Времени арбузного уже и не так много оставалось. Поехал к хозяину бахчей. Но тот узнал (да и не мог ведь не узнать, время ещё не вышло) мнимого посланца Саджада, неведомого Офонасу. И не успел Офонас одно слово промолвить, не успел надумать оправдание, а на него уже набросились с большими палками, а иные подбежали с дубинками. Вступать в драку не было смысла. Офонас завопил, прикрывая лицо, глаза от ударов.

   — Аман! — завопил. — Аман! — Пощады, пощады!..

Его отколотили сильно, однако деньги не отняли. И, видя его, лежащего на земле, принялись его сожалеть. Оттащили под навес, вылили на лицо воду, подали чашку, наполненную до краёв молоком сквашенным, приправленным сахаром. Офонас выпил до капли и благодарил. Хозяин бахчей велел ему убираться поскорее.

   — Сил нет, — отвечал Офонас и даже усмехнулся разбитыми губами.

Хозяин призадумался, затем сказал так:

   — Ты ведь из Сари приехал. Ваши из Сари все мошенники. Но сегодня приедет хороший торговец, пусть везёт тебя в Сари, тоже ваш, но честный...

   — Не Саджад ли приедет? — Офонас покривился от боли, однако усмехнулся всё же.

   — Эй! — говорит хозяин бахчей. — Ты весёлый парень, весело с тобой!..

От хозяина пришёл мальчик и принёс невольному гостю лепёшку и тарелку варёного риса. До вечера Офонас пролежал под навесом, то задрёмывал, то глядел, упирая глаза в покров, сплетённый из тонких веток древесных. Вечером приехал сариец и пришёл глядеть Офонаса... Встал, руки в бока, халат жёлтый в полосу зелёную распахнулся:

   — Кто эта падаль? — ворчит. — Не видал я его в Сари...

Офонас руками подпёрся, присел на соломе, стал оправдываться, что он купец из Астрахани, из Асторхана, плохого ничего не сделал, в беде он...

   — Брось ты плакаться! — ворчит купец. — Вставай. Арбузы накладывай в арбу...

Офонас едва поднялся и потащился на бахчу. Голова ещё кружилась с побоев. Сариец понукивал:

   — Быстрей, быстрей!..

Потом пошёл к хозяину бахчей, пить шербет. Офонас кончил работу. Сариец приехал без возницы, сам правил лошадью, впряжённой в арбу. Коня Офонасова привязал назади. Офонас лежал на арбузах, твёрдых, жёстких так, что всё тело разнылось. Сариец привёз его в Амиль, где Офонас уплатил в караван-сарае за то, чтобы на одну ночь остаться. За ночь отошёл немного. Наутро уже возвратился в Сари.

Уже знал, что будет добираться в Хундустан. Денег мало было. Говорили, что в Димованте есть товар. Добрался в Димовант [75]. А горы вкруг, снег на верхушках лежит. Городок и не городок, а деревня. А у самого подножия горы — копи, добывают свинцовую руду. Какой товар? Сера да свинец? Куда это продавать? А люди сердитые, поколотят похлеще, чем в Амиле...

Добрался в Рей [76]. Знал, что движется всё же к земле хундустанской. Издали увидел башни и минареты мечетей. Но город оказался полуразрушенным. Жителей было совсем мало. Вышел из города и ночевал в поле. На другой день повстречал всадников, служителей местного правителя. Поехал с ними. На днёвке ели варёную конскую требуху. Спрашивал, отчего город разрушен. Ему отвечали, что город зовётся Шахр-и Рей, а разрушен город уже давно, великим Тимуром. А прежде, много веков тому назад, город этот был обещан как награда полководцу Омару, ежели тот выступит против Хусейна, внука пророка Мухаммада. Омар напал на Хусейна близ города Кербела и убил Хусейна и его детей. С той поры Шахр-и Рей проклят, оттого и дозволил Аллах войскам Тимура разрушить этот город. Новые спутники посоветовали Юсуфу ехать в Кашан [77]: