Божиею милостию Мы, Николай Вторый...

– Ну хорошо, Жорж, – деловито прервала его Мария Фёдоровна, – мне нужно решить, как воспользоваться сегодняшней маленькой победой и добиться у Ники отмены всех его грозных распоряжений из-за дурацкой женитьбы Миши на этой дважды разведённой дамочке из Москвы…

– А что? Государь всё ещё гневается на своего брата? Ведь Ники очень отходчив, и прошло столько месяцев после того, как Миша тайно обвенчался в Вене с этой Вульферт, – участливо спросил Шервашидзе. – Мне казалось, что Ники вот-вот разрешит ему вернуться в Россию и вернёт все чины и должности…

– Ники недавно говорил мне, что не может Мише простить, что тот дал ему обещание не жениться на этой низкой особе, но нарушил его буквально за несколько месяцев до празднования юбилея династии и тем самым дал новый повод для насмешек всех Дворов Европы, да и наших врагов в России тоже… Но я думаю, что за неуступчивостью Ники стоят происки Аликс против Мишеньки. Это она настраивает его против Семьи, против брата и меня. Она чувствует, что Михаила в Семье и свете любят больше, чем Ники, и хочет теперь использовать его оплошность с женитьбой на разводке, чтобы навсегда изгнать его из России. Но я не допущу этого!.. – взорвалась вдруг вдовствующая императрица. Черты её красивого лица исказила злость, синие глаза потемнели и словно метали искры. Она мгновенно приобрела тот облик, из-за которого её называли иногда в семье за глаза «Гневная».

– Ради Бога, Минни, не волнуйся! Мы что-нибудь придумаем, чтобы помочь Мишеньке… Ну, хотя бы надо пригласить Ники вместе с Аликс к нам на обед… – ласково стал утешать супругу Шервашидзе, но, заметив, как дёрнулась Мария Фёдоровна при новом упоминании о ненавистной невестке, торопливо добавил: – Александра, конечно, скажется больной и не придёт, а на Ники ты снова сможешь оказать влияние. Ведь он так обожает тебя!

2

Чудным майским утром Николай возвращался домой из Берлина, со свадьбы дочери своего кузена Вильгельма [10] Виктории-Луизы с Эрнстом-Августом Брауншвейгским. Как всегда по дороге домой, к Царскому Селу, впечатления от путешествия уходили на второй план, хотя блеск государственной свадьбы ещё стоял в глазах, а возвращались заботы, оставленные дома. Они особенно нахлынули, когда во время утреннего чая в вагоне генерал-лейтенант Мосолов, сообщая о распорядке предстоящего дня, доложил, что вдовствующая императрица намерена сегодня днём прибыть в Александровский дворец на обед и попрощаться перед своим отъездом тем же вечером в Англию.

– Какой ещё отъезд? – удивился Государь. – Почему я ничего не знаю?

– Ваше Величество, – огорчённо констатировал начальник канцелярии министерства Двора, – вероятно, за отъездом в Париж графа Фредерикса [11] управляющий Двором её величества не счёл возможным сообщить это мне ранее…

– Перестаньте дипломатничать, Александр Александрович! Что за этой неожиданностью скрывается? – спросил Император с благодушной улыбкой. Но он уже догадывался о причине, по которой матушка устраивала ему демонстрацию своего гнева.

– От друзей, близких к «старому» двору, доходят слухи, что её величество Мария Фёдоровна очень ждала Вашего приглашения в поездку на Волгу и в Москву… – запнулся генерал-лейтенант.

– А что ещё? – уловил недоговорённость Николай.

– Говорят также о том, что некоторые из братьев Вашего батюшки уговаривали её величество быть с Вами построже и указать Вам на необходимость в связи с трёхсотлетием династии простить великого князя Михаила Александровича за его женитьбу на Вульферт [12] и хотя бы допустить его с супругой в Россию, – пожал плечами осведомлённый начальник канцелярии.

– Мне… указывать?! – поднял бровь Государь.

– Простите, Ваше Величество, – спокойно отозвался Мосолов. – Я несколько смягчил истинные выражения Ваших родственников.

– Спасибо, Александр Александрович, – непроницаемо улыбнулся Император, но в душе его поднялась целая буря. С детства Отец приучил его скрывать свои эмоции, и ни один самый опытный царедворец не мог ничего прочитать на лице российского самодержца. Но по тому, как Николай уставился взглядом в окно вагона, не видя проносящиеся за стеклом ландшафты, самые близкие ему люди из свиты – Мосолов, Кочубей, Орлов, Дедюлин и Дрентельн – поняли, что он глубоко переживает сообщение.

«Опять Maman вынесла на суд великих князей и их жён, а стало быть, и петербургского света наши узкосемейные дела… – огорчённо думал Николай. – И далась ей эта поездка… Мало ей того, что стремится затмевать мою дорогую Аликс на всех приёмах и больших выходах в Петербурге и выступает на передний план даже в царских ложах на гала-спектаклях. А теперь, чтобы снова быть впереди моей жены, Maman хотела превратить нашу милую и душевную поездку по России, общение с моим народом в парадное представление для газетчиков… Ведь она вынуждала меня сделать ей публичный отказ! Так эксплуатировать мои сыновьи чувства?! А её атака в защиту Миши? Ведь говорил же я ей, что сейчас, когда проходят торжества в честь Царствующего Дома, прощать нарушение самых священных династических принципов – женитьбу на равнородных членах иностранных династий – значит подрывать основы основ самодержавия… Сейчас, в дни радости, снова переживать горе его женитьбы на Мамонтовой-Вульферт?! Сколько раз он сам давал мне слово, что на ней не женится! И я ему безгранично верил! Ведь Maman была совершенно согласна с тем, что я писал ей по этому поводу! Что бедный Миша стал на время как бы невменяемым, думает и мыслит, как эта дрянь ему прикажет, и спорить с ним, вразумлять его – напрасно! Почему же Maman не восприняла моё сообщение о том, что хитрая бестия Вульферт не только читает, но и снимает копии с телеграмм, писем и записок, адресованных Михаилу от семьи, а также показывает все это своим и затем хранит вместе с полученными от него деньгами в Москве, в железном шкафу своего папочки Шереметьевского! Со многими дворами мы в родстве, но не хватало ещё породниться с московским Гостиным! Maman забыла, как жёстко незабвенный Батюшка сказал о женитьбе брата своего, великого князя Михаила Михайловича… Хоть Михаил и влюбился во внучку Пушкина, графиню Меренберг [13], и женился по любви на ней, Батюшка сказал твёрдо: «Этот брак, заключённый наперекор законам нашей страны, требующих моего предварительного согласия, будет рассматриваться в России как недействительный и не имеющий места»… Ведь я-то поступаю точно так, как решал Papa! Зачем же Maman омрачает эти праздничные дни и не только сама хочет воздействовать на меня, но и поощряет к этому дядьёв?! Хотя и это понятно. Ведь у каждого из них по части морганатических браков рыльце в пуху… Взять хотя бы дядю Павла и бывшую прежде замужем за адъютантом дяди Владимира [14] Пистолькорсом «Маму Лёлю» [15]? Ведь все Александровичи горой будут стоять за своего, чтобы нашим скандалом затушить свой! А кузен Кирилл?! Ведь он развёл Ducky с родным братом Аликс, женился на ней вопреки моей царской воле! [16] Если я так быстро прощу Мишу, то все они – и в том числе вдова дяди Владимира тётя Михень [17] – будут торжествовать и пускать сплетни о том, что я нарушаю свои принципы! Они хотят меня осрамить перед всей Европой, чтобы я признал и освятил брак своего родного брата с какой-то дочкой присяжного поверенного, предки которого сидели в лавке, а он сам прислуживает выскочке миллионеру Рябушинскому [18]! Не бывать этому! – грозно решил Император. – Пусть Maman едет куда хочет! Я не подам ей и вида, что разгадал всю эту интригу против меня и Аликс. Как жёнушка права, что недолюбливает всех этих радетелей за мои интересы самодержца!..»