Божиею милостию Мы, Николай Вторый...

Егор Иванов

БОЖИЕЮ МИЛОСТИЮ МЫ, НИКОЛАЙ ВТОРЫЙ…

РОМАН

Часть I

ЛЮБОВЬ И ИНТРИГА

1

Лакей едва успел соскочить с козел и открыть дверцу коляски, как Мария Фёдоровна [1], несмотря на свой сан вдовствующей императрицы и возраст, спрыгнула с подножки и устремилась к уже распахнутым для неё дверям парадного подъезда Аничкова дворца. Она легко взбежала по лестнице в бельэтаж, где был её кабинет, и велела дежурному гофкурьеру позвать управляющего её двором князя Шервашидзе.

Всё её существо ликовало. Выразительные синие глаза государыни сияли. Никто не дал бы этой моложавой и миниатюрной худенькой женщине более сорока пяти лет, хотя ей и было на два десятка годов больше. Рядом со своими взрослыми детьми она смотрелась скорее старшей сестрой, чем матерью. Редкие недоброжелательницы её в петербургских салонах при случавшихся обсуждениях внешних статей членов Романовской Семьи при упоминании «тёти Минни», как называли её родственники и самые близкие друзья, вспоминали русскую пословицу «маленькая собачка – до старости щенок».

В кабинет вошёл рослый и осанистый князь Шервашидзе. Помимо официальных обязанностей обер-гофмейстера, управляющего двором вдовствующей императрицы и генерал-адъютанта царя, красивый и неглупый сверстник Марии Фёдоровны исполнял роль морганатического супруга энергичной старой государыни.

– Жорж! Нам удалось, я одержала победу над Ники [2]! – воскликнула Минни, бросаясь навстречу князю.

– Я нисколько не сомневался в том, что ты – победительница! – крепко обнял её и приподнял над ковром генерал-адъютант. Но ордена на мундире князя больно сдавили декольтированную грудь императрицы, и она, застучав маленькими кулачками по эполетам, отбилась от объятий. – Расскажи-ка подробнее! Неужели Аликс [3] согласилась? – удивлённо пробасил Георгий.

– Я не обсуждала этого вопроса с ней, – резко отозвалась Минни. – Трёхсотлетие Дома Романовых касается всех членов династии, и поэтому решать должен Ники, а не его жена. Ты вовремя разузнал, что празднование именин Аликс начнётся обедней в церкви гвардейских улан, шефом коих она состоит… – немного мягче продолжила она. – И хоть меня пригласили только на парадный завтрак в Александровском дворце, мы с тобой правильно рассчитали, что с Ники будет всего лучше поговорить об этом не за столом, где много ушей, в том числе и Александры. Я улучила момент в церкви, когда он размяк от молитвы, и шепнула ему, что тоже хочу поехать с Семьёй на Романовские дни по Волге и в Москву и что надо взять с собой хотя бы старших великих князей. Представительствовать перед народом должна вся династия, а не только Аликс!.. Впрочем, этого я ему, правда, не сказала, но, надеюсь, он меня понял… – и Мария Фёдоровна вновь улыбнулась с видом победительницы. – Ты знаешь, – продолжала она, – Ники не отвёл глаза и не замолчал, как он это делает, когда не согласен с чем-то и хочет отказать. Он очень мило прошептал мне на ушко: «Об этом мы поговорим позже…» Я его хорошо знаю. Этот ответ означает нашу победу, и мы поедем, поедем по Волге и в Москву вместе с ними. И эта «гессенская муха» [4] Аликс опять будет в торжественных выходах тащиться во второй паре, после меня с Ники, и завидовать моим фамильным бриллиантам. Пока я жива, никогда их ей не отдам, хотя Ники и намекал уже на это!..

– Я тебя поздравляю! Но, Минни, почему ты так рано покинула Царское? Ведь парадный завтрак, наверное, только-только закончился? – простодушно удивился князь.

– Я ушла, когда переходили в гостиную к Аликс пить кофе. За столом Ники не возобновлял разговора, но мог начать его при Аликс или ещё ком-то. Вот я и убежала с бала, как Золушка, а вместо туфельки оставила принцу его сестёр Ольгу и Ксению [5], – весело блеснула синими глазами старая императрица.

– Очень хорошо! – одобрил Жорж. – Ты молодец, что мало-помалу снова забираешь его в свои руки. А то он совсем перестал обращать внимание на своих родственников… Мне говорили, что он не только не удовлетворяет материальные просьбы старших великих князей за счёт ведомства уделов, но стал, как и Аликс, весьма холоден к Элле.

– Как же, как же! – живо откликнулась Мария Фёдоровна. – Ведь эта святоша осмелилась выговаривать Аликс и ему самому о неприличной связи Семьи самодержца со старцем Распутиным [6]. Хотя сама при живом муже изрядно веселилась с его братом Павлом и ушла из мира в свою Марфо-Мариинскую обитель вовсе не оттого, что бедного Сергея разорвало бомбой анархиста Каляева [7], а потому, что красавец Павел женился на этой дуре Пистолькорс. [8]

– Ты знаешь, что я тоже не одобряю всех этих глупых сплетен о Распутине. А потом… Во-первых, Лёля Пистолькорс совсем не дура, а красавица, в которую была влюблена половина гвардейских офицеров, да, кстати, и твой сын Ники тоже, – осмелился возразить супруге старый бонвиван, – а во-вторых, Элла была вольна развлекаться с кем хотела, если её муж терпеть не мог женщин, но обожал молоденьких красивых адъютантов…

– Фи, Жорж, ты становишься несносен! – капризно надула губки маленькая женщина. – Вместо старых сплетен давай лучше вернёмся к тому, как нам воспользоваться добротой и отходчивостью Ники и его теперешним хорошим настроением, чтобы решить самую главную проблему для меня…

– Ты имеешь в виду венчание на царство любимого сына Михаила? – неловко пошутил прямолинейный грузинский князь. Он хорошо знал тайные струны души Марии Фёдоровны, её безумную любовь к младшему сыну и не разделял её, находя великого князя Михаила Александровича довольно пустым и вздорным человеком, в котором сызмалу не было воспитано столь необходимое члену царской фамилии чувство ответственности. Более того, генерал-адъютант царя, хорошо знающий кухню власти в Северной Пальмире, не одобрял широко распространённых в свете слухов о якобы неразвитости и малой образованности Николая, о его слабом интересе к государственным делам и каком-то особом коварстве. Он по-своему любил Государя Императора и жалел его.

Минни почувствовала внутреннее сопротивление Жоржа и обиделась.

– Если ты так грубо говоришь о моём сокровенном желании, которое, кстати, разделяют многие в Семье Романовых, а кое-кто и при Большом Дворе, то я думаю прежде всего о благе империи, о том, что на троне должен находиться не безвольный и застенчивый человек, который не в силах обуздать свою жену и заставить её уважать – как это будет по-русски? – свою свекровь, – вспомнила русское слово датская принцесса Дагмара, прожившая в России четыре десятилетия и всё ещё говорившая с акцентом, – а просвещённый Государь, который мог бы открыть дорогу реформам и сделать страну подобием Англии…

– …или Дании, – со смехом возразил князь Шервашидзе. Он отнюдь не придерживался столь же либеральных взглядов, как его супруга, и находил, что самодержавный строй лично ему и его Минни создавал максимальный комфорт. Поэтому он добавил: – Напрасно некоторые твои родственники и их друзья в высшем свете так стараются ради конституционной монархии британского образца в России. Русские мужики – это не законопослушные англичане, а непристойная Дума – не спокойный английский парламент… Если Ники или Михаил дадут России конституцию, то от наших привилегий и поместий очень скоро ничего не останется. Вспомни, Минни, девятьсот пятый год, когда Ники подписал этот проклятый Манифест! [9] Сколько поместий по всей России и на Кавказе сгорело тогда?! А эта болтливая Дума, с трибуны которой льётся столько грязи на династию! Нет, уволь меня от этих конституционных мечтаний!..