Сыны Несчастья (ЛП)

Все началось в Лиму, в последние дни февраля месяца: до Арка донеслась весть, что Мартин и Монтолива Франсе вынуждены покинуть Лиму. В то же самое время стала известна еще более ужасная новость: Гийом Пейре — Кавалье был арестован по приказу инквизитора Каркассона. Было просто чудом, что у Мартина и Монтоливы хватило времени бежать, потому что они, конечно, были первыми в списке тех, кого должны были арестовать. Но их предупредили, и это дало им шанс, тем более, что в то время у них как раз прятались добрые люди — Пейре из Акса и Амиель из Перль. Они жили в их красивом городском доме, и преданные верующие позаботились о них в первую очередь. Добрые люди и их хозяева потому и имели время бежать. Но для Гийома Пейре — Кавалье было уже слишком поздно. Это был удар, первый удар. Петля Инквизиции затянулась на Лиму. Машина уничтожения завелась. Уже ничто не могло помешать следствию развернуть, набросить и затянуть следующую петлю — на этот раз в Разес. Всё теперь зависело от решимости добрых верующих, от их умения молчать — хотя бы того же несчастного Гийома Пейре — Кавалье, вынужденного отвечать на вопросы Братьев–проповедников.

В то весеннее утро, за несколько дней до Пасхи, я шел прямиком по направлению к Кубьер. Начиналась Страстная Неделя, но я не ходил к попу. В этом году я, как всегда, был обязан подчиниться общим правилам, и пойти на исповедь и к причастию. Но с тех пор, как Мессер Пейре из Акса сделал меня добрым верующим, я — из какого–то чувства преданности — старался избегать этих игр в добрых католиков. Я предпочитал проводить это время с моими друзьями Белибастами и добрыми людьми. Я нес с собой туго набитый кошель, спрятанный между рубахой и поясом. Здесь было всё, что Раймонд Пейре смог собрать или выручить за дары верующих для подполья добрых христиан. Я должен был отдать этот кошель лично в руки Мессеру Амиелю из Перль, который, как мне было известно, жил тогда в доме Белибастов. Я шел белым днем, по битому тракту, и все могли меня видеть, и знали, что я — пастух из Арка, что мне нечего прятать, и что я не боюсь никого и ничего. Но иногда, для собственного успокоения, я время от времени ощупывал рукой бок: на месте ли кошель? Я вдыхал полной грудью будоражащие весенние запахи, ветер бил мне в лицо, принося удивительный аромат дурманящих цветов. Прямо передо мной, подобно зимнему утру, белела гора Канигу. Когда я стал спускаться к Кубьер, массивная Бюгараш осталась справа, а снежная вершина мало–помалу скрывалась за ярко освещенными каменными зубцами, а передо мной разворачивались зеленые луга. Я сделал небольшой привал, чтобы передохнуть в одном из пастушеских убежищ, которое мне однажды показал Бернат, там, где под палящим солнцем белела скала ме двух рядов зеленых дубов. Сидя на солнышке, я большими глотками пил из фляги, глядя на мрачные очертания Бюгараш, все еще выглядывавшей из–за последнего пологого хребта. Внизу, передо мной, позолоченное солнцем Кубьер теснилась вокруг огромной аббатской церкви.

Едва я пересек мост и вошел в городок, меня приветствовал дом Белибастов, огромный и темный, в глубине мощеного двора. Все женщины были дома; они пряли или возились на кухне. Там был и хозяин дома, Эн Белибаст вместе с сыном Бернатом — я так мечтал с ним встретиться здесь. Раймонд был в поле вместе с Арнотом, а Гийом в загоне для скота. Но у нас с моим другом практически не оказалось времени, чтобы поговорить наедине.

Я не ожидал шумного и помпезного прибытия Мэтра Пьера Жирара. Этого развернувшегося во дворе экипажа, запряженного разукрашенными мулами, этих суровых и торжественных лиц лакеев, этих белых знамен с изображением Святой Девы… Мэтр Пьер Жирар и правда важный человек: прокурор и представитель сеньора и вершителя правосудия в Кубьер, и даже еще хуже, поскольку этим сеньором был не кто иной, как Монсеньор архиепископ и примас Нарбонны! Вечером к Эн Белибасту прибыл посланец, чтобы предупредить его об этом. Что ему придется гостить прокурора и его свиту, согласно обычному сеньоральному праву. Надо сказать, что старый аббатский дом в Кубьер превратился в развалины; а что до большого замка, который начал строить господин архиепископ, то он еще не был пригоден для жилья. И когда прокурор хотел вершить правосудие, или взимать с бургады тот или иной из многочисленных долгов и повинностей, которые следовало платить Нарбоннской Церкви — тяжелые сеньоральные повинности, церковные подати и десятину — или находил какой–нибудь другой из тысячи поводов посетить Кубьер, он останавливался вместе со своей свитой в любом доме бургады, по собственному выбору. А никто не мог отрицать, что дом Белибастов большой и удобный…

Что же до меня, то прибыв по своему обычаю, в час вечерни, и увидев, как распрягают экипаж со знаменами архиепископа, я не удержался от выражения досады на лице. Бернат бросил мне подбадривающий и вселяющий уверенность взгляд, указав глазами в глубь двора, на сарай для соломы. И тут мною овладел какой–то дурацкий смех, особенно когда отец Берната с еще более непроницаемым видом общался со своим важным и грозным гостем. Опасность была очень реальной, и смеяться было особо нечему, но почему–то мои плечи тряслись, так же, как у Берната. Я попытался подавить веселость, взявшись таскать самые тяжелые сундуки, которые лакеи, смерив взглядом ширину моих плеч, отдали мне с радостью. Поставив роскошный багаж Мэтра Жирара себе на плечи, я понес его в комнату на солье, поглаживая кончиками пальцев блестящую и лакированную деревянную поверхность. Драгоценное дерево. Бархатистое, как щеки прекрасной дамы Монтоливы Франсе из Лиму, которая сегодня вынуждена скитаться по дорогам среди страхов и опасностей. Потом, опершись на дверной косяк со стороны сада, я долго смотрел на густо усеянную цветами яблоню, ветви которой тихо колыхались на ветру в вечернем свете.

За ужином гость и хозяин дома сидели на почетных местах, а вокруг них собралась вся семья. Вернулись другие сыновья Белибаста, и трое старших — Гийом, Раймонд, Бернат и я — сидели за столом вместе с отцом и Мэтром Жираром. Двое или трое младших теснились на лавках возле очага вместе с детьми и женщинами. По крайней мере, с теми, которые имели время сидеть. Эстелла и Гайларда прислуживали за столом, и только старуха–мать пользовалась привилегией сидеть на месте. Мы ели жареное мясо, овечий сыр, пили козье молоко из кубков для воды и молодое вино с нескольких лоз виноградника Раймонда Белибаста. Мэтр Жирар с властным подбородком, нависающим над пышным камзолом, тщательно уложенными над нахмуренным челом волосами, говорил резким голосом, с акцентом, похожим на острый выговор французов. Мне иногда казалось, что я слышу Мессира Жиллета де Вуазена. Но у сеньора Арка, как мне казалось, было больше тепла в голосе.

Прокурор архиепископа повернулся к Эн Белибасту и, нахмурив брови сильнее обычного, затронул больную тему выпаса скота. В этом году не стоит даже и заикаться о том, чтобы платить за дорогостоящие права выпаса на территории сеньории Арка. Монсеньор Нарбонны желает, чтобы все отары на землях его сеньории отныне паслись вместе, под контролем его людей, в горах Терменез, где травы вполне достаточно.

— Выжженой летом, — рискнул проворчать Эн Белибаст.

Мэтр Жирар остановил его резким жестом. Права выпаса людей из Кубьер принадлежат только их господину, и являются для него существенным и необходимым источником доходов. Я бросил взгляд в сторону Берната, чувствуя своим левым плечом, как напряглось его правое плечо, поймал его мрачный черный взгляд. Это информация или предупреждение? И вот прокурор Монсеньора архиепископа Нарбонны заявил нам, что Монсеньор инквизитор Каркассона, брат Жоффре д’Абли, для большей эффективности назначил и направил в нашу местность двух монахов из монастыря Братьев–проповедников в Каркассоне, Жерода де Бломака и Жана дю Фогу, как своих представителей, для поддержки деятельности Инквизиции еретических извращений. Мы, которые лучше, чем кто–либо, знали о последствиях этих расследований, ударивших по нашим друзьям в Лиму, оставались бесстрастны, как мрамор… Затем последовало сообщение, что Монсеньор Нарбонны тоже не хочет оставаться в стороне. Что он не собирается забывать о том, что по традиции до недавнего времени все следствия и суды по делам ереси велись обычным трибуналом епископов и архиепископа этой епархии. И мы узнали, что вследствие этого, Монсеньор Нарбонны лично желает поддержать все расследования, предпринятые Братьями–проповедниками на землях, находящихся в его владениях. Чтобы тщательно очистить их от проказы ереси. Мы всё прекрасно поняли. Все собравшиеся за этим столом верующие в еретиков — не говоря уже о сарацинах. Мы все сидели как на иголках, с нетерпением ожидая, когда же, наконец, прокурор завершит эту изнурительную трапезу.