Сыны Несчастья (ЛП)

Немного позже, когда братья Марти, Жоан Маулен и другие пошли спать, Пейре разложил у потрескивающего костра всё, что у него было из провизии, и даже отрезал кусок ягнятины и положил его печься в жар. Как он и ожидал, Раймонд Белибаст рьяно набросился на еду, жуя мясо и сыр с аппетитом уставшего человека, а его товарищ съел только немного хлеба. Пейре молча наблюдал за ним. Это был молодой человек, с живыми жестами, красивыми белыми руками, крупным лицом, настолько гладким, что оно блестело в свете пламени. Прожевав хлеб, он поднял голову и посмотрел молодому человеку прямо в глаза, очень ясным и проницательным взглядом.

Тогда заговорил Раймонд Белибаст, тихим и невыразительным голосом.

— Мы идем из Лиму, — сказал он. — Сегодня ночью, как можно скорее, мы должны попасть в Кубьер. Время поджимает. Пейре, мы очень нуждаемся в тебе. Можешь ли ты проводить нас? Кроме тебя никто не знает кратчайших дорог и тайных тропок, где нас никто не встретит. Время поджимает, Пейре…

Теперь Пейре понял, что не только усталость, но и тревога оставила свой след на худом лице Раймонда Белибаста. В нескольких словах брат Берната прошептал ему, что товарищ, которого он провожает, пренебрегая опасностью, — это добрый человек Фелип из Кустауссы. Что в семье Белибастов случилась трагедия, которая касается его старшего брата, Гийома. Что он должен быстро, очень быстро привести к нему доброго человека. Пейре почувствовал, как мрачная тяжесть сдавила ему грудь. Тогда он порывисто поднялся, устремил на доброго человека беспокойный взгляд, встал перед ним на колени и поклонился, а потом спросил его срывающимся голосом, правда ли, что Гийом Белибаст при смерти.

— Нет, — ответил добрый человек Фелип тихим, но чистым голосом. — Наоборот, это он отнял жизнь у другого. Он убил пастуха архиепископа Нарбонны. Если Богу так будет угодно, Орден святой Церкви позаботится о безопасности его тела и Спасении его души. Я сам займусь этим.

Пейре никогда не мог забыть того безумного ночного путешествия конца лета. Это была темная, почти безлунная ночь, когда только его инстинкт, умение бродить по лесам и пасти овец под звездами, а также прекрасное знание местности позволило ему проложить самый правильный и кратчайший путь на юг. Сначала надо было обогнуть Арк. Не столкнуться с дозором гарнизона замка, со стражей на укреплениях и у ворот, с загулявшими прохожими со стороны Аркеле. Обойти виселицы на горе Справедливости. Пересечь Риалсессе и все ее притоки, и подняться со стороны Рабассоле, рискнув пойти через зловещее место Бартес — древнее гнездо колдунов, где никто не показывался даже белым днем. Но Пейре не боялся колдунов. Он шел туда без колебаний, останавливаясь время от времени и поглядывая на созвездия, чтобы проверить себя, принюхаться, прислушаться. Он чувствовал дорогу всеми порами кожи. Всё говорило с ним в этой ночной тьме. Запахи, поднимавшиеся от растений, которых он касался или на которые наступал, запахи, струившиеся с цветущих кустов, упругость и твердость почвы, острота камней, тонкий луч лунного света, бесконечное мерцание звезд в небе, гнездо пары сов, летавших и ухавших у них над головами. Трое молодых людей шли, не говоря ни слова, один за другим, пытаясь увегулировать дыхание в быстром ритме своих шагов, задевая за ветви, скользя на откосах, пробираясь под густым сплетением кустов. Если дорога становилась слишком опасной, Пейре возгласом подавал короткий сигнал; иногда он поглядывал на доброго человека Фелипа, который мужественно боролся с усталостью и головокружением. Много раз тот падал, царапая руки о колючки и раня ноги об острые камни. И каждый раз он шептал:

— Сваятой Дух, помоги мне.

Когда они были уже над самым Кубьер, то рискнули пойти прямиком через открытые пастбища. Теперь идти стало намного легче, хотя тьма была абсолютной, и только слабый свет звезд, отражаясь от земли, поднимался к небу. На этот раз уже Раймонд вел их к загону Белибастов, скрытому меж холмов достаточно далеко от деревни, возле битого тракта. Они прибыли туда, когда ночь уже начала клониться к утру, но еще далеко до рассвета, когда даже слабый отблеск зари не показался на хребтах Пейрепертюзе, а звезды только начали бледнеть. Они шли несколько часов. Запах отары ударил Пейре прямо в лицо вместе с дыханием ночи, и только потом он услышал тихое сопение спящих животных.

— Вы уже вернулись с пастбищ? — громко удивился он, еще даже не поздоровавшись с друзьями.

У входа в загон, в закоулке, под зелеными дубами, мерцал небольшой костерок. Бернат первым вскочил на ноги. Пейре узнал его фигуру, его низкий, с придыханием голос, когда его друг мягким и доверчивым движением прижался лбом к плечу доброго человека Фелипа и трижды поцеловал его в лицо. Затем Бернат просился к нему, схватил за обе руки, сжал их до боли. Ведь двое друзей не виделись целое лето.

— Вы уже вернулись? — снова удивился Пейре. Позади костра виднелись темные фигуры спящих людей, завернутых в тяжелые плащи. Раймонд Белибаст потряс за плечо своего брата Гийома, который, колеблясь, поднялся, бросил на прибывших тяжелый взгляд и рухнул к ногам доброго человека. Раймонд склонился над спящим ребенком, подвернул под маленькое тельце шерстяное одеяло, потрепал по курчавым волосам.

— Он хотел идти меня встречать! — сказал он Пейре с улыбкой. — Это мой старшенький. Я ему обещал, что вернусь утром, пока он еще будет спать.

Через некоторое время ребенок проснулся, радостно играя на руках отца, а Бернат вытащил из котомки хлеб и поставил возле огня кувшин свежего, только что выдоенного козьего молока, смешанного с водой, чтобы поскорее скисло. Добрый человек Фелип, измученный длинным переходом, отошел в сторону, ища место, чтобы немного поспать. И Бернат тут же бросился стелить для него все плащи, сложив их в три слоя и прося его устроиться как можно удобнее. Гийом Белибаст сидел возле огня, погруженный в глубокое молчание. Он медленно жевал хлеб, вперив взгляд в мерцающий жар. Раймонд налил ребенку молока в миску, и тот принялся лакать, словно маленькое животное. И тогда, наконец, Бернат повернулся к Пейре, чтобы ответить на его вопрос.

— Мы вынуждены были уйти оттуда как можно быстрее, — сказал он. — Нас было только двое вместе с овцами, Арнот и я. Нам хватило дня и ночи, чтобы дойти. И мы уже было вернулись за Гийомом, как всё это случилось. Ведь там, на этих камнях, овцам нечего было уже щипать.

Бесплодная Терменез, летом превращалась в выжженную землю, и солнечные лучи били в нее как молот о наковальню. Отар было слишком много. Среди пастухов, плохо знавших друг друга, постоянно вспыхивали стычки, и шло бесконечное соперничество. Ссорились из–за изготовления сыров, из–за того, кто погонит овец в тенистую лощину, даже натравливали друг на друга собак. Только однажды между ними стало нарождаться какое–то согласие и появился общий интерес, когда люди из аббатства Лаграсс и даже Фонфруад попытались захватить пастбища архиепископа. А потом каждый снова был за себя. Больше всех там драл глотку Бертомью Гарнье, из Виллеруж, которого назначили старшим пастухом. Более сведущим и умелым был Гийом Белибаст, которого тоже уважали и прислушивались к его советам. Наверное, так бы всё и оставалось, если бы Гарнье в конце концов не проявил себя как опасный доносчик.

— Однажды вечером он услышал, как мы говорили о добрых людях, — медленно рассказывал Бернат, — и он оказался таким идиотом, что тут же стал хвалиться этим и угрожать, что выдаст нас Мэтру Жирару, когда мы вернемся с пастбищ. Я попытался поговорить с ним, но только привел его в бешенство, и он стал скалить зубы, как собака, готовая укусить. Гийом просто оказался проворнее. Он схватил посох. Он ударил его в висок, разбил голову — и бросился в бегство. Всё произошло на глазах у свидетелей. Арнот и я сказали другим, что двое пастухов подрались из–за взаимной ненависти. Поскольку каждый знал об их соперничестве, это никого особенно не удивило. Пастухи из Виллеруж забрали его тело в город и подали архиепископу жалобу об убийстве. Но нас к тому времени и след простыл. Мы уже собрали овец и поспешили отвести их в Кубьер. И мы, конечно же, забрали и Гийома. И вот уже неделю он прячется в этом загоне для скота. Люди архиепископа не заставят себя долго ждать, и скоро прибудут арестовать его. А если он предстанет перед епископским судом, его повесят.