Баязет

арыня, к сожалению, я не могу быть в ответе за каждую пулю...

- Федор Петрович, - остановила она его, - вы бы только знали, как вам не к лицу эти увертки. Насколько вы чистый и славный, когда вы бываете искренни! Лучше молчите совсем, только не надо лгать. Поверьте, я сейчас достойна того, чтобы слышать от людей только правду!..

Клюгенау подошел к ней и, нагнувшись, поцеловал ее тонкую, исхудалую за эти дни руку.

- Я согласен, - сказал барон отрывисто. - Мне совсем не хотелось быть с вами жестоким, однако придется...

В углу комнаты зябко вздрагивала паутина. Глядя в этот угол, Клюгенау сказал:

- Видите ли, сударыня, если бы я не выстрелил в этого человека, он, безусловно, открыл бы ворота крепости перед турками, и тогда...

- О чем вы?

Клюгенау втянул пухлые губы, рот его сделался по-старушечьи впалым, и весь он стал похож на скопца-менялу.

- Хорошо, - не сразу согласился он, - я буду откровенен. Тогда мне пришлось бы выстрелить уже в вас!

- В меня? - поразилась Аглая.

- Да, сударыня. Именно в вас, и вы не станете возражать, что смерть в данном случае была бы для вас лишь благодеянием Или сегодня вы бы уже были продаваемы на майдане, как... как, простите, мешок орехов!

- Боже мой, - испуганно поглядела на него Аглая, - и вы бы осмелились убить меня?

- Избавив вас от рабства, - ответил Клюгенау, - я лишь исполнил бы волю человека, которого я любил и уважал. Это последняя воля вашего покойного супруга.

Она взяла его за руку и посадила рядом с собой:

- Какой же вы... Я даже не знаю - какой. Но вы удивительный!

Где же вы были все это время?

Тихо всхлипнув, Клюгенау приник головою к плечу женщинь5 и надолго затих, доверчивый и покорный. И пока они так сидели, молча припав друг к другу, ночь над Баязетом, мрачная ночь осады, колыхалась вдали вспышками огней, раскалывалась в треске выстрелов, и майор Потрссов, сидя на лафете, жевал горсть сухого ячменя, вспоминая горькое - пережитое.

- Батюшку-то моего, - рассказывал он Евдокимову, ~ в Старой Руссе засекли. Вскоре же за холерным бунтом. Он из аракчеевских был. Я сиротою остался. Куда деться? В кантонистах начал.

Сызмальства под барабаном. Учился по артиллерии. Жуть, как вспомню!.. Мальчишка еще, лошади не даются, упряжь путается, затрещины отовсюду. Так вот и возрастал по малости. Потом и войны. Знатным-то любо-дорого: они чуть что - сразу на передки и прочь с поля. Нашему же брату не тут-то было! Турки уже прислугу секут, а моя "мортирошка" знай наяривает. Зато вот и в офицеры пошел. Аж кости хрустели, как вспомню. Потом вот и Владимира с бантом получил. К дворянству прирос. "По какой губернии?" меня спрашивают. А я и сам не знаю, по какой.

"Пишите, - говорю, - по Тифлисской", благо, думаю, у меня там дочки живут. Вот так-то, милый мой конкер, и отстрелял я свою жизнь...

Сухопарый и нескладный, с встопорщенными на плечах погонами, майор Потресов сидел перед юношей, и его челюсти скучно двигались - он старательно жевал ячмень,