Баязет

я...

Хвощинская, однако, вмешалась. Вольноопределяющийся, в ответ на ее сочувствие, едва смог выхрипеть, на губах его уже лопались кровавые пузыри:

- Сударыня, не вините их... Они правы...

Он скончался на руках санитаров, когда его понесли в госпиталь.

Карабанов прослышал об этой истории только утром следующего дня, и ему стало как-то не по себе.

- А тебя, Ватнин, когда-нибудь били? - спросил он.

- Ой били, поручик... Ой били! Не дай-то бог, как били!

Теперича так бить уже и не умеют...

- Казаком еще? - спросил Андрей.

- Да один-то раз ишо казаком, а другой - когда я уже в урядники вышел. Этого-то дурака, что на фляжку польстился, за дело били. Конечное дело, человека и жалко. А вот меня...

Ватнин вдруг боязливо огляделся, нет ли кого вокруг, и зашептал на ухо поручику.

- Меня-то, - сказал он, - через императора били... Ой как били!

Карабанов, которого били в жизни только единожды, о чем он никогда не любил вспоминать, засмеялся.

- Как же это? - спросил он.

- А вот погоди, расскажу сейчас...

Ватнин свернул цигарку, долго слюнявил ее розовым и чистеньким, как у младенца, языком.

- Смеешься? - сказал сотник. - Что ж, тебе можно смеяться:

ты дворянин, булки сладкие ел да по бабам ходил. А я мужик, вот энтим самым местом в люди выходил.

- Ничего, - смеялся Андрей, - у тебя это место такое, что с ним и в генералы выйти можно!

- И выйду! - ответил Ватнин. - Нынче над Рассей свежим ветром подуло. Люди умнее стали... Евдокимов-то, Николай Иванович покойный, из солдатских детей был. Весь Капказ под свою руку подвел, генералом да графом стал. Дядинька умнющий был.

А ты - смеешься...

- Ладно, - примолк Андрей. - Больше смеяться не буду... Расскажи, за что тебя драли?

- Меня, Елисеич, милый ты мой человек, - нахмурился Ватнин, - совсем без вины драли. Опять же, через императора, да только я его и в глаза не видал. Сказали мне, что государь мимо нашего кордона ввечеру проедет. И чтобы я, значит, для охранения его особы пяток своих казачат выделил. Время тагды неласковое было, чеченцы пошаливали. Так инператор своим казакам-то и не Доверял. Они и кресты-то за аллилуйю да за форсистость получали.

Вот и попросил он, значит, чтобы ему казаков с линии дали. Я, как сказано, так и послал пятерых. Первых, кои на глаза мне попались. Прибыли они в свиту. Ладно. Поехали куды-то. Слово за слово. "А тебя как по фамилии?" - государь спрашивает. "Красноглазое", - отвечает. "А тебя?" "Сиволобов!" - "А ты кто?" - "Чернозубов". - "А ты, подлец?" - "Синеусов". - "А ты, сволочь?" - "А я, ваше величество, Желторотое!.."

Ватнин далеко зашвырнул обсосанный до конца окурок:

- Опять смеешься. А ну тебя, Елисеич! Я же не нарочно подбирал для него уродов! С лету первых так и схватил. Фамилии-то у них - верно, непривлекательны...

В этот день сухари в гарнизоне кончились. Штоквиц велел женщинам-беженкам дробить ячмень, заставив пленных турок вращать самодельные крупорушки. Ячменя было еще