Ставрос. Падение Константинополя (СИ)

Ей хотелось сейчас вскочить на коня и носиться по полям, избывая свою натуру, - но вместо этого она поднялась с кресла и стала на колени, склонив голову; и скульптор стал рядом с ней.

Микитке не пришлось ждать долго.

Он не считал дней – дни были слишком похожи один на другой и унылы, чтобы запоминать их, - но однажды неизвестная ему служанка гинекея сказала, что его зовет госпожа, которой нужна свита, чтобы идти в храм. Многие знатные гречанки, вся жизнь которых состояла в рукоделье, богомолье и сплетнях, занимали себя тем, чтобы составлять себе свиту попышнее и подиковиннее. Микитка уже навидался этого у себя в Москве, служа при господах; но теперь его остро укололо сознание того, что могло скрываться за подобными пустяками.

- Иду, - только и сказал он.

Сам от себя такого не ожидая, Микитка забежал в туалетную комнату, где мылись и всячески ублажали тело придворные женщины, тщательно умылся, причесал кудри и посмотрелся в зеркало – хорош ли?

Хорош: если не знать, что евнух, и девицы заглядываться будут… Но притом не похож на этих греков, у которых весь вид сулит обман. У него лицо было честное, он и сам про себя это знал.

Он вышел к служанке и сказал, что готов.

Та кивнула и без слов повела его прочь. Микитка старался ничем не показывать, что боится – как боится – и что знает что-нибудь необыкновенное. Они спокойно прошли мимо стражи, с которой даже объясняться не потребовалось. Выпускали во дворце куда легче, чем впускали.

Они прошли по багряному коридору и оказались в том же зале, где он простился с благородной госпожой, высунувшей из-под покрывала змеиное жало. Но сейчас Микитка ее не обнаружил.

Девчонка-служанка представила его двоим слугам-мужчинам. Микитка нахмурился.

- Кто это такие? – спросил он свою проводницу.

В ответ он получил оплеуху от одного из мужчин.

- Дерзкий на язык, - сердито сказал грек служанке гинекея, пока Микитка держался за щеку, смаргивая слезы. – Уже начал открывать рот! Как его…

Служанка пожала плечами и быстро и так же сердито ответила словами, которых юный евнух не разобрал. Но после ответа девушки служитель присмирел и только кивком велел Микитке следовать за собой.

Его увели – прочь от всего, что он здесь знал; и хотя он ни к чему в этом вражьем гнезде не мог привязаться, Микитке стало страшно опять оказаться в незнакомом месте, среди незнакомых людей. Но что он мог поделать?

- Только бы мать была здорова, - прошептал евнух.

- Что ты там бормочешь? – недовольно спросил тот же служитель. Микитка зыркнул на обидчика.

- Я пожелал здоровья моей матери. У вас так не делают? – спросил он по-гречески.

В этот раз его дерзость осталась без наказания.

Двое слуг, хмурых и поглощенных своею обязанностью, препроводили его в палаты, которые были не роскошнее тех, где Микитка прежде служил, - но намного более просторными и потому намного более поражавшими девственный ум. Микитка уже успел присмотреться к преискусным мозаикам, пестрому резному камню, росписи, мраморным и золотым статуям Большого дворца, но был зачарован и почему-то угнетен мыслью, что ему придется жить здесь постоянно. В этих залах, к тому же, толпилось куда больше народу, чем в женских комнатах. Как императоры такое выносят?

Императоры?..

Тут Микитка осознал, зачем он здесь и кого сейчас увидит, и у него чуть не подкосились ноги. Он перекрестился и прислонился к стене: благо они остановились.

Его провожатые говорили с какими-то другими, здешними, слугами. У греков было столько чинов – никакая голова не упомнит!

Но ему и не следовало всего этого знать: только исполнять свое дело. Идти, куда потянут за веревку…

Потом Микитке опять велели идти вперед. Он подобрался и постарался бояться как можно меньше.

И после высоких, пышных палат он, к своему удивлению, попал в комнату, обставленную куда скромнее. В ней за столом, вполоборота к нему, сидел один-единственный человек, в белой льняной рубашке, таких же простых штанах и мягких домашних сапожках, и читал какую-то книгу. На столе были кипы книг и бумаг.

И только тут Микитка сообразил, кто перед ним, и повалился на колени и уткнулся лбом в пол прежде, чем его поставили на колени и пригнули к земле чужие руки.

Услышал приказ встать, произнесенный незнакомым голосом. Или едва знакомым. Микитка никогда до сих пор не прислушивался к голосу великого василевса.

Он встал и застыл, руки по швам, весь дрожа. На него внимательно смотрели голубые глаза на благообразном старческом лице, которое, как нимб, окружали золотящиеся в свете свечей волосы.

- Как тебя зовут? – наконец спросил император. Спокойно и испытующе – но не милостиво: именно испытующе.

Микитка моргнул и покраснел, едва удержав язык.

- Никита, - ответил он.

Василевс едва заметно улыбнулся.

- Правда? – мягко спросил он.

- Здесь мне дали другое имя, - неожиданно для себя сказал Микитка, - но крещен я был Никитой!

Император кивнул.

- Это хорошо, что ты такой христианин, - сказал он. – Сколько тебе лет? – спросил он через мгновение.

- Четырнадцатый год, государь, - ответил юный евнух.

- И ты русский? – спросил василевс.

Казалось, он был заинтересован им, если не расположен в его пользу, - но по лицу императора ромеев очень трудно было судить.

- Русский, - сказал Микитка.

Он теперь не мог спрятать своего румянца и подспудного гнева – но от Иоанна, конечно, ничего не могло укрыться.

- У меня среди моих этериотов есть русские люди, - неожиданно сказал император. – Они храбрые и верные воины, и не подвержены излишествам.

Микитка чуть не присел от такой новости. А василевс улыбнулся во второй раз, теперь яснее, - и преобразился, сделавшись намного краше, почти божественным старцем. Теперь Микитка почувствовал, что сердца подданных могли неподдельно влечься к этому человеку.

- Ты не воруешь? – так же неожиданно спросил Иоанн.

Микитка мотнул головой и залился краской до ушей.

- Ни разу в жизни ничего не своровал! – с жаром сказал он. Василевс усмехнулся.

- Я тебе верю, - сказал он. – Здесь, если тебе будет что-нибудь нужно, скажи об этом моему постельничему Луке. Вот он, - Иоанн поднял голову, и только теперь Микитка заметил, что они не одни. У стены стоял человек, который легко мог стать невидимым: самой обыкновенной наружности, в платье не бедном, но и не богатом, со спокойным лицом и внимательными глазами. Его мало замечали – но он сам замечал все и всех…

- Это мой самый доверенный слуга, - продолжал император. – Лука состоит при мне днем и ночью, и его обязанность очень велика. Ему требуются помощники. Как раз сейчас один из его помощников заболел.

По лицу Иоанна прошла тень, а Микитку заколотило от страха. Но ничего не случилось. Кого бы император ни винил в болезни евнуха, если такие были, – винил он не его…

- Теперь помогать Луке будешь ты, - сказал василевс. – Делай все, что он тебе велит. Я вижу в тебе старание, и думаю, что ты не разочаруешь меня.

- Нет, государь, - сказал Микитка.

Он должен был ненавидеть этого человека всей душой – но не мог, оказавшись перед его лицом и услышав его речь. И то, что ему доверили такую важную обязанность…

Он низко поклонился.

- Я буду честно служить!

Император засмеялся, снова сделавшись пленительным.

- Я люблю русских людей, - сказал он. Помолчал и закончил, улыбаясь:

- Что ж, теперь иди с Лукой. Он тебя со всем познакомит и скажет, где ты будешь жить и что делать.

Микитка еще раз низко поклонился и ушел в сопровождении Луки.

Он обнаружил, что служить императору гораздо лучше, чем быть игрушкой придворных женщин. Работы у Микитки и там, и здесь было немного: позвать нужного человека, принести что-нибудь, подать, прибрать за какими-нибудь гостями. Но главное – всегда быть начеку, в готовности служить. К этому Микитка был приучен и исполнял очень усердно, памятуя все время о матери.