Ставрос. Падение Константинополя (СИ)

- Нельзя терять времени. Я отдохнул, пора приниматься за дело.

Феодора села, обиженная, оставленная ни с чем. – А мне…

Хозяин обернулся через плечо.

- Ты уходи, - приказал он. – Ты мне сейчас помешаешь.

Феодора опустила глаза и, поднявшись, выскользнула из библиотеки. Слезы обиды жгли ей глаза. Конечно, патрикий был прав – ей не место в этом государстве: кроме как на таком положении, которого она не может признать.

Она медленно прошла по коридору, озаренному высокими светильниками-треножниками, и, придерживая дорогие вышитые юбки, спустилась по лестнице. Грудь у нее сжималась от горя и страха за всех – за себя и за всех врагов, которые вдруг стали ей так дороги и с которыми ей уже не разделить себя…

- Господи, помилуй грешную рабу твою Метаксию, - прошептала она. – Помилуй раба Фому. Помилуй…

Ей вдруг вспомнился несчастный мальчик, которого обманом взяли во дворец и оскопили.

- Помилуй Микитку и его страстотерпицу-мать, - прошептала московитка и перекрестилась. – И императора, - прибавила она и покачала головой.

За спиной раздались тихие шаги, и Феодора быстро обернулась.

- Ты молишься за императора?

Это был скульптор Олимп. Он печально улыбался, вокруг глаз собрались морщины.

- Олимп, пойдем, пожалуйста, поработаем, - попросила его славянка. – Это меня отвлечет! Если уж я не могу быть полезна!

Олимп не стал спорить. Ему и самому хотелось продолжить работу – Феодора вдруг позавидовала таким людям, художникам, которые могут блаженно забываться посреди самых великих тревог.

По пути в мастерскую она вдруг испугалась, что могла выдать себя Олимпу; но, конечно, она не сказала ничего лишнего. А озабоченность господина видели все в доме, и сколько может быть понятно, поймут…

Они вошли в мастерскую, и Феодора, как в первый раз, восхитилась своим глиняным подобием. Это была она – и уже не она, как будто сонм римских и греческих богов украсила еще одна покровительница Нового Рима.

Такая же бессильная теперь, как боги, низверженные Христом.

Но сколько силы было в Христе ромеев?

В глиняной Желани, одетой в струящееся греческое платье и покрывало, приоткрывавшее волосы и лоб, ощущалось что-то древнее, могущественное, как земля. Наложница провела пальцами по лицу статуи и улыбнулась.

- Ты нас чувствуешь, Олимп… Ты нас как будто знаешь.

- Я узнал тебя и понял твоих сородичей, - ответил скульптор. – Ваши женщины кроткие, но обладают большой стойкостью и достоинством – они очень надежны…

Феодора села на табурет и перестала улыбаться, обозрев статую целиком.

Наложница видела, сколько было сделано с тех пор, как дом посещала Метаксия: статуя родилась из глины почти вся. Осталось только охорошиться, отряхнуть прах с юбок – и русская женщина встанет во весь рост, во всю стать там, куда ее не приглашали и где ей были совсем не рады…

- Ведь третья неделя кончается, - прошептала славянка.

Олимп почувствовал, как ей тяжко, и сел рядом.

- Господин хотел выставить эту статую на форуме в Константинополе.

Феодора вздрогнула.

- Что ты сказал?..

Скульптор серьезно кивнул.

- Ведь он один из самых влиятельных людей империи, - сказал грек. – А это прекрасная работа.

Лицо его светилось восхищением – не столько перед собственным искусством, сколько перед божественным духом, который его вдохновлял.

- Кто ж ему позволит, - сказала Феодора.

Она вдруг отрезвела.

- Я хоть и рабыня, но совсем не глупа, Олимп. Я знаю, что на форумах у вас выставляют статуи самых важных людей – государевых мужей… Если уж дошло до меня, значит, дела вашей империи совсем плохи. Или господин просто хвастал.

Олимп едва заметно усмехнулся.

- Мы, греки, любим похвастать.

Феодора засмеялась – и вдруг почувствовала смысл, который скрывался за словами скульптора. Бахвальство перед судьбой древним героям помогало ее одолеть. Не знал ли Олимп все о планах своего господина?

Олимп отечески погладил ее по голове.

- Господину очень повезло, что он нашел тебя.

Феодора улыбнулась и зарделась. А Олимп мягко попросил ее встать и немного попозировать – осталось, как он сказал, довести до совершенства лицо и положение рук. Потом ее присутствие будет больше не нужно… Статуя оживет.

Феодора вдруг ощутила себя так, точно лукавые ромеи взяли у нее все, что хотели, и избавились. Но, конечно, эти добрые слуги были не таковы.

Когда Олимп порядочно увлекся, а она порядочно устала, неожиданно вбежала запыхавшаяся служанка и прервала работу словами, что Феодору зовет господин. Служанка трепетала и сжимала пальцы.

Феодора перекрестилась затекшей рукой и глубоко вздохнула.

- Зовет - значит, пойду.

Она простилась с Олимпом и направилась в гостиную. Фома Нотарас в одиночестве сидел за большим столом, за которым они, казалось, только вчера ужинали с Метаксией. Он жестом пригласил наложницу сесть рядом.

Обнял ее за плечи, когда она села.

- Я уезжаю, - сказал патрикий.

На лице его было трудно что-то прочесть. Но главное было и так понятно. Феодора тяжело задышала.

- Ты едешь…

Он кивнул и прижал ее к себе. Хозяин надолго замолчал.

А Феодора не знала, попроситься ли с ним – или промолчать; не знала, где сейчас страшнее, в доме заговорщика или в Константинополе; не знала, настолько ли любит этого грека, чтобы пойти с ним на погибельное дело, которое еще неизвестно, правое или нет!

Фома Нотарас разрешил ее сомнения.

- Ты останешься здесь, конечно.

Он поцеловал ее в лоб.

- Я не желаю рисковать тобой, - сказал он. – И вообще… так будет лучше, во всех отношениях.

Феодора вспомнила смех Метаксии, ее стремительную фигуру на колеснице – и поежилась. Кивнула.

- Хорошо.

Она хотела попросить, чтобы он писал ей, – но кто она такая, чтобы ради нее гонять посланцев по полным опасностей дорогам?

- Я прошу тебя…

Патрикий все понял и так.

- Если что-нибудь случится, я доберусь до дому никак не позже, чем любое послание.

“Или доберутся наши враги”.

Господин распорядился, чтобы принесли поесть, - и они поужинали вдвоем. Было уже поздно. Потом он опять отослал Феодору: они спали вместе часто, но не слишком. Московитка знала, что благородные ромеи, как и русские бояре, мужья с женами, нередко спят отдельно – и находила, что это хорошо, когда каждому можно дать простор, чтобы не устать друг от друга… и не соблазнять друг друга чрезмерно.

И сейчас ее хозяину требовалось одиночество.

Он сказал, что тронется в путь завтра и позовет ее, чтобы проститься; на том они и разошлись. Феодора легла в холодную свежую постель и немного всплакнула. Ей вдруг представилось, что они все умрут; что она никогда больше не увидит этих людей, в которых теперь была вся ее жизнь.

Но нет: если погибнут они, ее заступники, она погибнет с ними непременно. Это ее горько утешило.

Наутро она поднялась рано, чтобы никак не пропустить отъезд хозяина, и сошла в гостиную. Многие дворовые собрались в зале – и все смотрели на господина с таким же выражением, как Феодора.

Она подошла к нему и, обхватив голову руками, поцеловала прилюдно.

- Возвращайся ко мне, - прошептала она.

Патрикий улыбнулся и вернул поцелуй. Славянка обняла его, точно отца.

- Пусть Бог охранит вас… всех, - прошептала она.

Плечи его дрогнули, точно от смеха, - всех? Но ромей ничего не сказал, а только молча перекрестил ее, а потом сделал знак выносить вещи. Он брал с собой немного. Потом хозяин направился к выходу, ни на кого больше не глядя, уже думая только о предстоящем деле.

Слуги последовали за ним, и в числе их был Олимп: он как-то слишком значительно всматривался в сборы господина. Феодора шла бок о бок со скульптором, к которому особенно привязалась за эти дни.

Хозяин сел в повозку, никого больше не удостоив словом или жестом, и уехал, вместе с небольшим конным отрядом.