Баязет

ругой гостинице. Сейчас начнем ломать стенку, и через ваш номер с прекрасным видом на окрестности будут порхать баязетские сильфиды с чирьями на затылках!..

Юнкер сидел в углу темной комнаты и ногой пытался задвинуть подальше от взора Клюгенау солдатскую кружку.

- Хорошо, - ответил он, устало поднимаясь, - я сейчас переберусь в другое место.

Клюгенау нагнулся, поднял кружку, нюхнул ее издали и снова поставил на пол.

- Вы напрасно меня стыдитесь, - сказал инженер. - Ваше желание пить вполне естественно, и вы далеко не оригинальны в удовлетворении жажды. Я хотел сказать, что не вы один в гарнизоне мучаетесь. И не вы первый прибегаете к этому способу, чтобы заглушить жажду. Но поверь мне, дорогой и умный мальчик: надо уметь поставить свой дух так высоко, чтобы он всегда определял поступки своего тела.

- Я только попробовал, - тихо сказал юноша. - Обещаю вам, что больше не буду...

- Не надо обещать, - возразил ему Клюгенау. - Не сегодня, так завтра мы тоже, наверное, прибегнем к такому же способу.

Только вы очень рано обратились к возможности использовать свой организм в этих целях... Давайте я вам помогу собрать ваши вещи!..

Сверху послышался какой-то шум, и, когда Клюгенау выбрался на двор, казаки Ватнина уже вытягивали на стену крепости какого-то незнакомого офицера в ярко-красном мундире с резким скуластым лицом.

- Клюгенау! - на бегу приказал ему Штоквиц. - Фаик-паша прислал к нам парламентера. Я буду разговаривать с ним, а вы задержите Исмаил-хана, чтобы он своим присутствием ничего не испортил.

Офицер этот был из калмыцких ханов; его братья держали рыбную контору в Астрахани, сам же он учился в Новгороде - в кадетском имении графа Аракчеева корпусе. И если бы не религиозные распри, вовлекшие его в пучину изгнания и предательства, он, может быть, сейчас сражался бы на стороне защитников Баязета. Но теперь он носил аксельбанты султанского прихвостня, и только легкая грусть в глазах калмыка, когда он смотрел на русских солдат, выдавала его истинное невеселое настроение.

Ватнин провел парламентера в помещение гюльханэ, откуда открывался вид на жалкий вытоптанный цветник, из гущи которого Исхак-паша наблюдал, как его жены купались в мраморных раковинах. Сейчас эти раковины были загажены кухонными отбросами, плитки мозаики отпали от стен во время артиллерийской дуэли.

- Итак, - сказал Штоквиц, садясь плотным задом на возвышение, с которого видел не одалисок, а плотные и грязные лица солдат, с любопытством глядящих на калмыка. - Итак, - повторил он, - вы будете последним парламентером, который выйдет отсюда живым. Более никаких предложений со стороны турецкого командования наш гарнизон принимать не намерен. И мы будем вешать всех посланцев, о чем я и прошу вас передать своему повелителю - Фаик-паше, мудрость которого известна всему миру!

Калмыцкий хан, носивший эполеты турецкого офицера, ответил на чистом русском языке:

- Ефрем Иванович, я вас хорошо понял и благодарю за откровенность... Что мне