Баязет

сказать вам? Разрешите воспользоваться тем счастливым обстоятельством, что за моей спиной не стоит ни одного соглядатая, и ответить вам такой же откровенностью...

Штоквиц кивнул ему головой, и калмык продолжал:

- Вначале я обязан исполнить долг, чтобы довести до вашего слуха волю моего начальника. Фаик-паша вторично предлагает гарнизону сложить оружие и...

- Нет! - выкрикнул Штоквиц, медленно багровея.

Калмык склонил голову.

- Я так и знал, - ответил он, пряча в усах улыбку. - На этот случай Фаик-паша велел мне (правда, не сразу) заметить, что он согласен теперь и на сохранение при вас оружия. При развернутых знаменах вы можете пройти для поселения в тот квартал, который вам угодно самим же и выбрать. Также мне велено напомнить вам, что на родине оценят ваш беспримерный подвиг и в сдаче крепости для вас не будет никакого бесчестья, ибо вы сделали все, что могли...

- Все? - грубо спросил Штоквиц.

Калмык подошел к коменданту поближе.

- Вы ждете Тер-Гукасова? - спросил он. - Напрасно... Вы знаете, что Игдыр сейчас прикрыт только ротою Крымского полка?

Эриванский губернатор Рославлев сможет назначить для вашей выручки лишь конницу Калбулай-хана... А вы уже давно не имеете воды!

- Ваша речь вполне разумна, - остановил его Штоквиц. - Но неразумны ваши поступки. Если вы знаете, что путь на Эривань заграждают только кордоны, то почему же вы не идете на Эривань?..

Ага, - погрозил он калмыку толстым немытым пальцем, - вам нужен сначала Баязет! Но можете передать своему паше, что Баязета он не увидит...

Пока шли переговоры с парламентером, Клюгенау занимал разговорами Исмаил-хана Нахичева некого. На чистейшем арабском языке он поведал ему все трудности карьеры такого честного и умного человека, каковым, несомненно, является хан, и далее заговорил с той наивной образностью, которой так богаты восточные наречия:

- Ваше сиятельство, рукою искренности откиньте фату с ланит красавицы цели: нельзя же разуму вечно блуждать, подобно ранней цапле в зарослях лотоса... Ты почему, сукин сын, изменил присяге? - вдруг спросил он по-русски, пробудив усыпленного хана.

Исмаил-хан вскинулся и заорал, что он не виноват, если Муса-паша Кундухов, этот осетинский выкидыш, пишет ему. Потом сразу осекся и, взяв прапорщика за горло, начал слегка придушивать его жилистыми пальцами.

- Ты что знаешь? - спросил он его.

- Только то, что вы накормили недавно десять нищих с майдана... Вспомните!

Исмаил-хан отпустил Клюгенау и вспомнил: девяносто первый стих пятой главы Корана очищал человека от предательства, если он накормит десять нищих, выкупит из тюрьмы невольника или будет поститься три дня подряд.

- А ты умный, - с почтением заметил хан, - у тебя даже волос на башке не осталось.

Клюгенау растер сдавленную шею ладонью:

- Кстати, о голове!.. Вы плохо цените свою голову, хан. Зачем вам быть начальником этой дурацкой крепости, если имеется уже комендант?

- А кем же быть?

Клюгенау оглянулся на дверь и